Няня особого назначения (СИ) - Мун Лесана
Грэм все так же сидит за столом, Даша спит. На цыпочках выхожу в ванную, чтобы умыться и не выглядеть заспанной. Ух ты! Из зеркала на меня смотрит очень интересный… жираф. Коричневые пятна на лице красиво сочетаются с моими голубыми глазами и темно-русыми волосами. Ох и Грэм! Ну и проказник. Хотя… это мне наука, нечего спать на работе.
Ничего, сейчас умоюсь, а потом подумаю, чем ответить веселому шутнику. Начинаю хорошенько, с мылом, вымывать щеки и лоб. И вот тут меня ждет сюрприз. Пятна не отмываются! А вот это уже не смешно! Не хватало еще, чтобы меня увидели такой жирафистой.
— Грэм. А где твоя няня? — доносится до меня знакомый, низкий голос работодателя.
Да что за невезуха такая⁈
Мои дорогие, хочу показать вам арт, таким мне видится Грэм. Лапочка-мальчик, но с хитрыми глазами)
Глава 5
Еще немного потерев щеки, понимаю, что это бессмысленно, поэтому натягиваю на губы улыбку и выхожу из ванной.
— Ма-а-ать Тьмы и Хаоса! — прямо при детях выдает нецензурщину вечно взвинченный регент.
— Нет, я — не она, но спасибо, — отвечаю, гордо прошествовав к Даше и подняв ее с пола, где она усердно жевала ножку стула.
— Грэм⁈ — от громового рычания вздрагивают стекла в рамах.
Прежде чем мой подопечный гордо заявит о своей виновности, судя по тому, как он вздернул подбородок, говорю:
— Рисовал не Грэм, а я сама.
Регент переводит на меня взгляд своих черных, как смола в адском котле глаз, и спрашивает:
— И зачем это вам?
Прозвучало как: «Кто пустил няню с психическими расстройствами к королю?»
— Мы с Его Величеством поспорили, и я проиграла спор. Вот так, — показываю на свое лицо, — выглядит мой проигрыш.
— Насколько я помню, в ваши обязанности не входит поощрять выходки моего племянника.
— Насколько я помню, в договоре ничего подобного не написано, так что я не нарушаю никакие правила.
— Отлично. Значит, я внесу правки, — сообщает мне регент и, бросив еще один хмурый взгляд на племянника, удаляется. Ты смотри какая цаца! Правки он внесет. Вноси, что хочешь, а я не подпишу!
— Вы зачем это… — тут же набрасывается на меня Грэм.
— Что?
— Зачем соврали дяде? Думаете, мне нужна ваша защита? А вот и нет! Я сам могу себя защитить! Так что не лезьте больше со своей жалостью! И вообще! Уходите отсюда! Оставьте меня одного! И ребенка этого… слюнявого заберите! — мальчик швыряет в меня листом бумаги и отворачивается.
— Не надо путать жалость с сочувствием, Грэм. Я просто знаю, что такое быть одинокой. И сочувствую тебе. Доброй ночи.
Поднимаю лист, который в меня бросили, усаживаю дочь в коляску и отправляюсь к себе. Знаю, что у Грэма сейчас вечерняя разминка, что-то типа физкультуры, как я понимаю, потом ужин и затем он будет укладываться спать. Так что, надеюсь, с меня не вычтут бешенные деньги за то, что я ушла чуть раньше, пусть и не по своей воле.
Уже в комнате получаю возможность увидеть рисунок. Мой портрет Красками. Техники, конечно, ребенку еще не хватает. Но буйство цвета и оттенков просто поражает. Особенное внимание Грэм уделил моим глазам. Придал им какой-то удивительно глубокий, сине-голубой цвет и странное, золотистое свечение. Я застыла, открыв рот. Это настолько красиво. Он так тонко чувствует переходы оттенков из одного в другой. Я никогда так не могла и всегда немного завидовала людям с подобным ему глубоким чувством цвета.
Ставлю портрет на комод, прижимаю вазочкой, чтобы лист случайно не упал на пол, где его может найти и уничтожить любопытная Даша. Ужин сегодня у нас простой. Овощи на гриле и кусок хорошего, сочного мяса. Дочери все то же самое, только отварное, размером поменьше и не острое. Я периодически прислушиваюсь, что происходит в коридоре. Апартаменты Грэма находится в шести комнатах от меня поэтому, когда он закрывает дверь и проходит на разминку, мне слышно. Так же, как и его возвращение. Давлю в себе желание вылезти в коридор и что-то у него спросить. Что угодно. Думаю, нам обоим сейчас лучше не разговаривать. Поспим, отдохнем. Завтра первый урок — история. Уверена, мне будет интересно услышать что-то о мире, где я временно проживаю.
Уложив Дашу спать, сама принимаю душ и мою голову. Где-то самым краем утомленного нарзаном мозга фиксирую, что шампунь пахнет не так, как вчера, когда я его открывала, чтобы понюхать. Но… все равно мою спокойно голову и выхожу, укутавшись в халат, а на голове намотав тюрбан.
Потушив свет, скидываю полотенце и ныряю в кровать. Завтра сто процентов не расчешу свои буйные кудряшки, но сегодня нет никакого желания искать чем бы их высушить.
Дочь что-то угукает во сне и улыбается. Прижимаю ее к себе, целую в теплую щечку и мгновенно засыпаю. Удивительное дело: дома, на Земле, у меня была хроническая бессонница, а тут — вырубаюсь за секунду. Снится мне что-то приятное, легкое.
Утром просыпаюсь счастливой и довольной, раньше дочери. Подхожу к зеркалу, чтобы расчесать осиное гнездо на своей голове и ахаю. Едрид-Мадрид! Из отражающей поверхности на меня смотрит довольно миленькая жирафа с яркими, зелеными волосами.
Ладно. Зеленые волосы — это вообще не проблема. На Земле год назад очень многие девушки красились в такой цвет и ничего. Другое дело, что в сочетании с пятнами я произвожу какое-то… придурковато-больное впечатление. Меня ведь не сдадут в сумасшедший дом? Я не очень верю в пользу лечения электричеством!
И как теперь быть? Судя по яркости пигмента, такой цвет пробудет со мной довольно долго. А если опять припрется с визитом вежливости регент? Сдавать мальчишку? С одной стороны — его бы надо наказать за проделки. А с другой — не хочется быть ябедой. Д-а-а, дилемма.
Во всем этом есть и хорошая сторона. После неизвестного красителя мои короткие сильно кучерявые волосы не только не запутались, а даже легче обычного расчесались и улеглись красивой волной, словно я только из парикмахерской.
Решив все-таки не мудрить, отпускаю ситуацию. Если что, буду действовать по обстоятельствам, а там — как получится.
— А кто у меня большая умничка и опять жует плед? У кого будет полный рот ворсы? — улыбаясь, приподнимаю уже проснувшуюся дочь и счастливо слушая ее смех.
Ну вот как можно было не родить такую лапочку? Зачем-то вспомнился почти бывший муж и его вопли о том, что раз я хотела ребенка, то мне и возиться с ним. А он — не будет.
— Девочка? — переспросил муж, когда ему сказали пол. — Твою мать! Не могла хотя бы пацана родить?
В родильной палате все обалдели. Персонал быстренько разбежался, оставив нас троих: орущую новорожденную, обессиленную мать и разгневанного отца.
— Да какая разница, какого пола ребенок? — спрашиваю, смертельно уставшая после суток схваток, ругательств медиков про бестолковых старородящих и внезапной истерики мужа.
— Что ты чушь несешь? Как это какая разница? У начальника отдела — пацан. И у главного по кадрам — тоже. Они ходят все вместе на байдарках, рыбачат. Я мог бы быть с ними, если бы ты все не запорола! Хоть какая-то была бы польза от навязанного тобой ребенка!
Я молчу, шокированная новостью. Вот так, живешь с человеком пятнадцать лет и думаешь, что у вас все хорошо, а потом, как удар по голове, выясняешь подобные вещи.
— Слушай, Аленушка, — Георгий подходит, поглаживает меня ладонью по плечу, а я тут же напрягаюсь, понимая, что ничего хорошего сейчас не будет, — а может, ну его это все?
— Что все? — спрашиваю сухими губами.
— Ну… роддом, младенца этого. Оставим ее тут? А сами попробуем еще раз?
— Ты шутишь? Или совсем идиот? — Спрашиваю спокойно, но внутри такое ужасное смятение: сердце бьется об ребра, как птица об стекло, и дышать трудно, не хватает воздуха.
Георгий смотрит на меня не мигая, а потом усмехается.
— Прости, это я тупо пошутил. Извини. Нервы, понимаешь?
