Попаданец на максималках - 1 (СИ) - Тампио
– Всё отмыть… мышей и тараканов извести… крыс уничтожить…
– Завтра, послезавтра и третьего дня все тут прибираются. Будете вы спать или нет, – я об этом и знать не хочу. Если приду и найду грязь, то ты пожалеешь, что во Франции не остался. Поварята и все остальные должны быть чистые. Без грязи на руках и на других частях тела. Всех работников мужского пола обрить. Женщинам разрешаю волосы до плеч. Одежда должна быть выстиранная и чистая.
Отворачиваюсь и иду к выходу…
“Вот сволочь такая!” – думаю. – “Как ещё болезни тут пышным цветом не расцвели?” Кстати, надо бы девчонку ту найти. Как её звать? Фёкла, вроде, дочь кухарки Марфы. Оборачиваюсь к Анне:
– Душа моя, – найди девчонку Фёклу и её мать Марфу. – Я вон там их ждать буду. Только приведи как можно незаметно.
Метресса кивнула и вернулась на кухню, а я с гвардейцами в сторонку отошёл. Через пять минут подбегает Фёкла, а ещё через минуту и Нюра с Марфой подошли. Девчонка узнала, разулыбалась. Марфа была более осторожна, но смотрела приветливо и бросилась руку целовать. Не дал. Мало ли чем болеет. Дав знак отвести Фёклу в сторону, обратился к кухарке:
– Слушай, Марфа. В эти дни на кухне будут наводить чистоту. Тебе я поручаю очень важное дело, – приглядывать за Пьером и другими работниками. Тебе надо слушать, что они говорят и смотреть, что делают. Думаю я, что кто-то захочет повеление моё не исполнить. Если что недоброе Пьер замыслит, отраву в еду положить или ещё что, то тебе следует ко мне прийти как можно скорее, и всё рассказать. Поняла?
Женщина кивает, и я её отпускаю. Подхожу к девочке.
– Помнишь монету? Получишь ещё такую же. Но тебе надо будет смотреть за поварятами: что они говорят, как хорошо приказы выполняют... А ещё надо смотреть, не кидает ли кто из них в еду гадость какую... землю, например, или мочу в суп наливает. Всё мне должна рассказать. А вот о моём тебе наказе знать никто не должен. Поняла? Беги, давай, работай.
Поворачиваюсь к гвардейцам:
– За образцовое несение службы объявляю благодарность! Свободны.
И каждому по пятьдесят копеек в руки даю.
– Служим престолу! – отвечают и довольные уходят строевым шагом.
Нюра стоит и не знает, что и сказать.
– Знаешь что? – в голову пришла дерзкая мысль. – Хочу узнать, помню ли я как держаться в седле? Идём к конюшне.
Аня пытается отговорить, но мне вожжа попала под… короче, я тащу её за собой. Конюх, выслушав меня, безропотно берёт седло и идёт к ближайшему коню.
Вот он выводит его за ворота и помогает мне подняться. Вроде держусь. Моя метресса спокойно смотрит на действо, и это чувство передаётся и мне. Медленно так выезжаю и направляюсь в глубину парка. Животное флегматично слушается команд, и я начинаю ощущать себя лихим джигитом… Натягиваю удила и пытаюсь дать команду шпорами. Безропотный доселе конь встаёт на дыбы, и я обретаю крылья…
Голова болтается из стороны в сторону, и я сквозь сон пытаюсь держать её так, чтобы не удариться. Стук-стук… Стук-Стук… Стук-Стук… Любому человеку, который пользовался железной дорогой знакомы эти звуки. Меня разморило на солнце и хочется спать. Стук-стук… Стук-Стук… Стук-Стук… Куда я еду? Зачем? Мне не нужны ответы, хочется только спокойствие и мягкое плечо по соседству, на которое можно положить голову!
– Ты чего, Евгений? Нам скоро выходить.
Какой Евгений? Куда выходить? Я хочу спать!
Чья-то рука трясёт меня, и я открываю глаза. Электричка. Фанерные неудобные сиденья. Когда появилась Российская Федерация, бывшие советские люди поняли, что наступил капитализм и с лозунгом “Тащи скорее, пока другой тебя не опередил!” пробирались по ночам в электрички и снимали мягкие сиденья. Куда они их затем девали, я не знал, но факт остаётся фактом, – сидеть в электричках стало совсем неудобно.
– Куда мы едем?
– Ты когда успел напиться? – какой-то парень смотрит на меня с удивлением, и его имя неожиданно всплывает в моём сознании: Андрей.
– Я трезв, – пытаюсь реабилитироваться я.
Реабилитироваться – одно из многих слов, которые люди вспомнили во времена Гласности.
– Ну и хорошо, – радостно соглашается парень. – Всё, встаём, приехали.
Мы протискиваемся мимо стоящих в проходе вагона людей и выплёвываемся из дверей электрички. Железнодорожная станция. На ограждении видно название: “Кирилловское”. Где мы? Кто я? Почему я знаю этого парня?
Мы спускаемся с платформы и, не переходя пути, идём к лесу. Это поначалу кажется лесом, но вывеска “Пионерский лагерь Огонёк” явственно говорит, что до леса далеко. Проходим через полуоткрытые ворота и топаем по территории мимо стандартных корпусов, похожих на длинные бараки. Вечереет, и солнце старается ласкать своими лучами всё, до чего не успело дотянуться за долгий день.
Андрей ведёт меня дальше, и мы входим в один из корпусов… И вот я стою в какой-то комнатушке. Тут парни и девушки. Двух парней я узнаю, – Олег и Костик, – а вот девушек вижу впервые. Даже не девушек, а девочек, на мой взгляд двадцатитрёхлетнего парня. Троим лет по шестнадцать… от силы семнадцать. Четверо парней и три девушки. Ну-ну. Мне они не нужны, поэтому я успокоился.
– Привет, Женька!
Это так громко здоровается Костик и указывает мне на свободное место в торце стола. Я за свою жизнь так и не смог привыкнуть к повышенному вниманию, и отнекиваюсь, но парни настаивают, и я сажусь на указанный стул.
На столе какие-то лёгкие салаты, полуторалитровые пластиковые упаковки кока-колы польского производства, бутылка вишнёвого ликёра под названием Sherry Brandy. Она напоминает пузатый кувшин с длинным узким горлом. Я знаю, что ликёр имеет очень приятный вкус. Олег разливает его по стаканчикам, и все не спеша пьют, а зачем смотрят на меня. Чего?
– Рассказывай, Евгений!
Что рассказывать? Я начинаю было тушеваться, но алкоголь уже производит своё пагубное влияние, и мой язык развязывается. Сам того не ожидая, сыплю историями, прочитанными во множестве толстых газет, которыми заполнены уличные киоски. Когда я учился в школе, то не любил множество предметов… русский язык и литература были одними из неприятнейших. Ну а сейчас я начинаю рассказывать похабные истории о “нашем всё”, о Пушкине. Что Анну Керн, ту самую, которая “непорочное виденье” и “гений чистой красоты”, автор стихотворения в открытую называл шлюхой. Что этот создатель литературного русского языка, когда учился в том самом лицее, имел кликуху “пушка” и совсем не из-за фамилии. Каким же образом ему прилепилось это прозвище? Всё просто, – в туалете лицеисты часто соревновались, кто дальше выстрелит… ну да, тем самым…
Остапа несло, и мне это стало нравиться. Я никогда не имел успеха у девочек в школе, и они воспринимали меня как безобидного увальня, хотя иногда и давали себя щупать в раздевалке. Ну а сейчас моим россказням внимают и одобрительно посмеиваются в нужных местах.
Рассматриваю девушек. Две сидят рядом. Светленькая и чёрненькая. Светленькая имеет открытый, чуть наивный взгляд, волосы чуть ниже плеч. Чёрненькая смотрит колючим ёжиком, и ультракороткая причёска ей под стать. Когда я выдыхаюсь, последняя берёт с кровати гитару и начинает петь что-то пронзительное, философское. Я ничего в этой песне не понимаю и разглядываю третью девушку. Полноватая, с русой длинной косой до пояса… такая уютная, домашняя. К сожалению, не в моём вкусе. Мне понравилась светленькая.
Прошёл час дружественного общения, и я начал замечать, что тёмненькая как-то странно реагирует на светленькую. Опекает, что ли? Смешно! Мы сидим ещё час, а затем расходимся. Спать заваливаемся в свободное помещение, где стоит штук шесть кроватей.
– Падай сюда, – говорит Андрей. Он у нас за старшего.
Следующий день – суббота. Знакомлюсь с лагерем и в очередной раз жалею, что попал не туда. В детстве я три раза был в пионерском лагере, и мне всегда казалось, что в соседних интереснее. А те, в которых мне приходится как бы отдыхать, небольшие и устаревшие. Так и сейчас. Ну и ладно. Завтра домой, а в понедельник на работу. Кстати, Андрей и Константин работают там же, но на месяц берут отпуска и устраиваются в этот лагерь. И отдых, и развлечение. Ну и какая-то зарплата. Олег просто приехал, как и я.
