Карина Демина - Невеста
А потом Виттар уехал и теперь почти все время проводил или в поместье, или за Перевалом, возвращаясь поздно. Торе оставались ожидание, мысли и зеркала, в которые теперь она смотрелась почти без страха.
– Ты прекрасна. – Виттар в зеркале обнял зеркальную же Тору.
Его руки были теплыми.
Но девушка все равно вздрогнула: он появился слишком рано. Что-то случилось?
– Мне хорошо, когда ты рядом. – Райгрэ уткнулся носом в плечо. – И я рад, что мне не придется тебя отпускать… – Пальцы легли на запястье Торы, пробежались по узору из капель живого железа. – И что ребенок будет, тоже рад… я дам вам все, что смогу. Только скажи, чего именно ты хочешь.
Чтобы он был рядом.
Сегодня, завтра, всегда…
Чтобы желал ей спокойной ночи и называл золотцем. Целовал. Засыпал рядом и просыпался тоже. Чтобы возвращался домой, пусть уставшим или раздраженным, неважно, лишь бы возвращался. И слушал, как Тора играет… чтобы вот так брал ее за руку, это ведь не сложно.
Чтобы расспрашивал про дом.
Или про сад.
Или о том, как у Торы прошел день… и про собственный рассказывал.
Но это же совсем не то, что положено отвечать на подобные слова.
– Спасибо. Ты… очень добр. У меня все есть.
Виттар вздохнул и отстранился:
– Завтра мы уедем из города. Придется некоторое время пожить в поместье. Там неплохо. И я хочу познакомить тебя со своим братом…
Пошла вторая неделя после возвращения Одена.
Тора знала, что ему запрещено появляться в городе, и, пожалуй, правильно, что райгрэ все же решился на переезд.
Непонятно только, почему тянул так долго.
Завтра…
– Оден тебе понравится. Раньше… точно понравился бы, а теперь и не знаю. Он… очень странный, но так бывает, понимаешь? – Виттар гладил волосы, он говорил, словно бы извиняясь за то, что Торе предстоит увидеть. – Он очень много времени провел…
– В пыточной. – Шрам на шее не исчез.
Виттар, перехватив ее руку, поцеловал пальцы.
– Да. Он не заслужил такого. И то, что вернулся, уже чудо. Я думал, что если он окажется дома, то я уже найду способ помочь. Любой способ, лишь бы исправить все. И он дома, а я ни на что не способен. Ты же видела нить.
Тора кивнула.
– Я ничего не придумал. Она была яркой, а теперь снова гаснет.
Виттар рассказывал скупо, будто боялся делиться именно этой памятью, а Тора не смела настаивать. Она просто слушала.
Гримхольд. Перевал. И королева Мэб…
Пять лет рядом с королевой Мэб.
Это почти вечность.
Разве можно в этой вечности остаться действительно нормальным?
– Он поправится. – Виттар сжал руку. – Но сейчас… пожалуйста, не подходи к нему. Я не хочу его запирать, и доктор считает… считал, что Одену будет лучше, если обращаться с ним так, будто ничего не произошло. И что он совершенно безопасен, но… пожалуйста, не подходи к нему слишком близко, ладно?
– Не буду, – пообещала Тора.
И, не удержавшись, повернулась, коснулась теплой щеки губами. Райгрэ было больно, а она опять не знала, как унять эту боль.
– Спасибо, мое золотце…
На первый взгляд Оден из рода Красного Золота выглядел совершенно нормально. Пожалуй, излишне худой, но не истощенный, и во взгляде нет той обреченности, которая свойственна умирающим. Скорее уж взгляд этот задумчив, рассеян.
Слишком уж рассеян. И когда этот взгляд останавливается на Торе, она понимает – ее не видят.
– Оден, – райгрэ держится рядом, – познакомься, это моя жена Торхилд.
Он впервые назвал Тору женой и… и нежно коснулся ладони, будто успокаивая.
– Оден…
– Леди, вы чудесно выглядите. – Ответ вежливый, пустой, и очевидно, что если Оден и заметил Тору, то вряд ли разглядел. Он кланяется, целует руку, исполняя давным-давно заученный ритуал, но за ним ощущается пустота.
– Благодарю.
Он не услышал. Или все же…
– Здесь очень холодно, леди. – В светлых глазах все же мелькнула искра интереса. – Мне кажется, вы слишком легко одеты. Возможно, следует послать за шалью?
Холодно? Летнее солнце раскалило крышу, и на верхнем этаже душно, хотя окна и оставляли открытыми. Духота не добралась до столовой, но все же и зимний холод, с которым редко справлялись камины, отступил.
– Да, пожалуй, вы правы, – ответила девушка, и райгрэ сжал ладонь чуть крепче.
Благодарил?
– На редкость холодное лето…
Не лето виновато. Жарко, но его явно знобит.
– Это нервический шок, – шепнул на ухо райгрэ. – Тело его живет памятью о прошлом. Поэтому он не согреется, даже если его сунуть в костер.
А в столовой Оден занял место райгрэ.
И это было неправильно.
– Пускай, ему так привычней. – Виттар был рядом. – Это всего-навсего место…
Еда со вкусом плесени. Холод.
Что бы Оден ни сделал – холод. По ночам особенно. Оден неспособен больше спать, потому что во сне он замерзает почти до смерти. И тянется, тянется куда-то, умоляя помочь.
Не слышат.
А наяву его считают сумасшедшим. Наверное, он и вправду похож. Оден пытался объяснить, что вовсе не обезумел. Ему просто холодно.
И Эйо исчезла.
Он же разучился управляться со словами, и одни склеивались с другими, получалась сумятица. Ее записывал. Некто высокий. Тощий. С запахом ладана и камфары на рукавах. С черным кофром и взглядом опытного палача. Со скрипучим раздражающим голосом, которым он объяснял, что происходит с Оденом.
Не врал: верил каждому своему слову.
Он видел много сумасшедших. Ему было скучно.
Эйо ищут, да, но не найдут. И значит, осталось уже недолго.
У Виттара красивая жена. Девочка не из высших, и, значит, в мире изменилось многое, возможно, что к лучшему. Вернуться стоило уже ради того, чтобы увидеть брата счастливым.
И жаль огорчать, но… он смирится.
Из него получился хороший вожак, и сегодняшняя – сегодняшняя ли? – выходка была детской. Впрочем, поговаривают, что все безумцы – немного дети. Но Оден не сошел с ума. Ему холодно.
Только ему.
Еще там началось, в палате… отравили? Возможно. Яды встречаются разные, но доктор при всем его равнодушии распознал бы симптомы, если только… нет, Стальной Король не имел причин избавиться от Одена. Да и кому помешает калека, остаток жизни которого – к счастью, недолгий – пройдет под защитой рода? Значит, не яд… и что тогда?
Эйо.
– Девушку ищут, – в сотый раз повторил Виттар. – И найдут, если это возможно.
Выходит, Оден разговаривает вслух.
Еще один симптом безумия.
Для него найдется строка в кожаном блокноте доктора. Краткое описание. Комментарий. И подчеркивание, всегда двойное, с нажимом, отчего перо рвет бумагу.
– И яда нет. Проверял… не только этот доктор. – Виттар по-прежнему недоверчив.
Да, кажется, были другие. Сколько дней прошло?
– Семь… Десять… Три недели…
Время перестало иметь значение. Его закупорили в склянке с высоким горлом, растворили в мутном содержимом, и оттого Оден то и дело проваливается в сон. А во сне замерзает.
Пить заставляют.
Пытались подмешивать в еду, но Оден чуял запах и отказывался от еды. Так, из бутылки, честнее.
Лекарство? Допустим.
Только разрушает оно едва ли не сильней, чем холод. Оден пробует рассказать, и, наверное, получается, если склянка вдруг исчезает. А мир на время становится прежним.
Ужин… ужины были… часто… он помнил, но почему-то все и сразу, как будто один длинный, бесконечный почти. Еда по-прежнему со вкусом плесени. А пальцы настолько замерзли, что Оден неспособен был удержать вилку в руке.
Пожалуй, ему не следовало выходить из комнаты.
Разве что в салон с клавесином. Там музыка, которая отогревает ненадолго, возвращая способность видеть и понимать.
– Она чудесно играет, правда? – Виттар любуется женой, а Оден пытается вспомнить, как оказался в этой комнате.
Пришел. Наверное. И солнце такое яркое… он давно не выходил на солнце. А ведь нравилось, чувствовал кожей, согревался. Сначала в куче прелых листьев, то первое купание вряд ли возможно забыть.
И еще горячую кашу из какой-то крупы… толика жира. Шершавые края котелка. А вечером – заяц.
– Расскажи еще, – просит Виттар.
О зайце? Его было слишком мало, чтобы утолить голод, тогда казалось, что этот голод в принципе невозможно утолить. Внутри Одена дыра, в которую проваливается пища.
Или лучше о вороне, о воде, о ручье, предлагавшем поиграть.
О собаках.
И о яме. О мертвеце…
О дороге. Она все длилась и длилась. Эйо.
Королева.
Одно лицо на двоих, и надо же, когда-то это казалось важным. Вереск, серебро и мед. Все перепуталось. И Оден рассказывал ей о себе, потому что ему хотелось. А потом обидел.
Под рукой лист бумаги, и Оден вычерчивает спираль за спиралью. Он понятия не имеет, что они означают, возможно, ничего. Но ему нужно рисовать. Так легче.
– Оден, пожалуйста, послушай меня… попытайся сосредоточиться. Ты видел где-нибудь подобные рисунки? Оден, не уходи! Ну же, ты сумеешь. Ответь…
– Нет.
