Немой 2: охота на нежить (СИ) - Рудин Алекс

Вот это ты зря, сука!

Я крутился, как бешеный, полосуя когтями направо и налево. Зашипел, оскалился и хватанул бесплотную тьму острыми клыками.

Как будто болотной жижи глотнул! Из самого, блядь, гнилого и вонючего болота! Из такого болота, в котором даже кривые ёлки не растут!

Под ударами когтей облако дёргалось, распадалось на куски. Я буквально ощущал, что ему тоже больно.

И меня это охеренно радовало! А не хрен наших трогать, шпана потусторонняя! Я тебе покажу, чей здесь двор! Разъипу так, что мало не покажется!

Чёрное облако сгустилось. Из него вылепилось кривое подобие лица, искажённого гримасой ненависти.

Вполне себе человеческий хлебальник, между прочим. Только страшненький — жуть!

Ну-ка, бля!

Где я тебя видел?

Глаза под нависшими бровями вспыхнули. Ледяной взгляд проткнул меня, как оторвавшаяся от крыши сосулька протыкает темя неудачника.

В моём мозгу появился образ оскаленной рычащей собаки. Злобный дворовый пёс. Такой любого кота разорвёт. Огромные жёлтые клыки блестели, с них капала вязкая слюна.

Ипать, ты что — напугать меня хочешь?

Я почувствовал, как холодный чужой взгляд, недоумевая, шарится по самым дальним уголкам моей памяти. Роется, старательно выискивая все глубоко спрятанные страхи.

Пёс озадаченно зарычал. Потом начал таять, меняться. И превратился в моего папашу.

Редкие русые волосы папаши прилипли к потному лбу. Глаза прищурены. Нижняя губа чуть отвисла. К ней приклеилась давно потухшая самокрутка с вальдиррским табаком. Крошки табака усыпали широкую грудь, обтянутую шерстяной рубашкой. Ворот расстёгнут, из него торчит плотная шея с выступающим кадыком.

Так папаша выглядел по субботам, когда возвращался из бара, накидавшись дешёвым пойлом. И принимался за моё воспитание.

— Эй, Макс! Ну-ка, иди сюда! Сколько раз я тебе говорил, что бойцовских сомов надо кормить два раза в день? Какого хера ты вчера вечером оставил их голодными? Опять шлялся с девками?

И ты думаешь напугать меня этим, чёрная муть?

Я отлично помню тот день. Папаша надрался в баре с такими же фермерами. А вернувшись домой, по своей привычке взялся за ремень. Вот только он спьяну не сообразил, как мне это остописдило.

Ударом головы я расквасил папаше нос и губы, и уже через час шагал по трассе, ловя попутный грузовик до космопорта.

Папаша растаял в моём сознании. Надеюсь, что навсегда. Скучать по нему я точно не буду.

Вместо него появился кузнец Аким. Толстые красные губы кузнеца шевелились в зарослях чёрной бороды.

— Иди сюда, не бойся! Я помогу!

Охереть! Теперь это чёрное облако принялось за память Немого. Оно металось по моему сознанию, выискивая хоть что-то, что смогло бы меня напугать.

Так вот как ты действуешь, сука?! Через страх. Стоит жертве дать секундную слабину — и она в твоей власти, так? И ты тут же высасываешь из неё жизнь, как жирная паучиха? Ну, кто бы сомневался, бля!

А если я так сделаю?

Я вгляделся в мутное клубящееся марево. Давай, покажи свои слабые места!

Перед глазами быстро замельтешили беспорядочные картинки. Яркие, словно вспышки боли, они рождали страх, обиду, злость. Но мелькали слишком быстро, чтобы я мог их разглядеть. А ещё их было слишком много.

Ого, сколько дряни ты в себе накопила!

Облако сгустилось, пытаясь защититься. Передо мной снова маячила рожа Акима.

Кстати! С какого это хера у Акима опять два глаза? Непорядок!

Я ударил когтями по правому глазу кузнеца и вырвал его из глазницы. Вот так!

Из пустой глазницы покатились чёрные капли.

Чёртово облако беззвучно взвыло от боли и ненависти. И принялось поспешно таять.

Куда, бля?!

Я вцепился в него передними лапами и ощутил в когтях тугую бьющуюся плоть. А затем мрак исчез. В небе вместо тусклого мутного комка снова светило летнее солнце.

В моих лапах бессильно трепыхалась здоровенная летучая мышь, величиной с крупную собаку. Огромные кожаные крылья вяло хлопали по льду. Под распоротым брюхом растекалась чёрная лужа.

Клыкастая звериная морда смотрела с такой ненавистью, что у меня шерсть на загривке встала дыбом.

Я ухватил мышь зубами за крыло и потащил к берегу. Тонкая перепонка порвалась под моими клыками. Я перехватил мышь за сустав.

Всё равно неудобно! И Сытину надо помочь с русалкой.

Перекидываемся, Немой!

В голове щёлкнуло. Я проломил тонкий тающий лёд и с головой ухнул в холодную воду.

Вынырнул, выплюнул воду. Одной рукой снова схватил дохлую мару за крыло, а другой сделал два поспешных гребка. Доплыл до качающейся на воде русалки и принялся вместе с Сытиным толкать её к берегу.

Лицо русалки было бледным и прозрачным как лёд. Под тонкой кожей рук проступали синеватые жилки. Рыжие волосы поседели и извивались в воде безжизненным пучком. По всему телу кровоточили порезы — русалка поранилась о лёд.

Потапыч в человеческом обличье стоял по колено в воде. За его спиной толпились растерянные дружинники с саблями.

Потапыч бережно подхватил русалку на руки, мигом взбежал вместе с ней на песчаный обрыв и скрылся в избушке.

Я выволок мару на берег и почувствовал, что меня колотит от холода.

— Божен! Д-дрова! Чупав! Костёр разожги!

Через десять минут костёр полыхал жарким пламенем. Мы с Сытиным скинули одежду и развесили её вокруг огня. От мокрых шмоток валил пар.

Божен плеснул в котелок вина, подогрел его на огне и разлил по кружкам.

— Пейте!

Стуча зубами о край кружки, я втянул в себя горячее вино. И почувствовал, как холод внутри отпускает, уходит.

Ну, бля!

Натянул запасные штаны и побрёл к избушке. Постучал в запертую дверь.

— Потапыч! Одежду давай, высушу!

Через минуту дверь открылась. Оттуда вылетел ком мокрой грязной одежды.

— Потапыч, как там...

Дверь снова захлопнулась.

Я пожал плечами, подобрал одежду и отнёс её к костру.

Божен налил ещё по кружке вина.

— Ну, рассказывай, Немой! — спросил Сытин, разглядывая скрюченную мару. — Ты что-то понял про эту тварь?

Понял-то понял. Как только объяснить, бля?

Я помолчал и сделал ещё глоток вина, собираясь с мыслями. Кружка приятно грела замёрзшие пальцы.

Вот такое, бля, интересное лето!

— Страшная она, как жизнь Ганса Леопольдыча. Я ей прямо внутрь заглянул.

— Ну, и как? — поинтересовался Сытин.

— Как будто вонючей грязи нажрался.

— Немой, я же тебе говорил, что питаться надо правильно, а мыслить — позитивно, — укоризненно сказал Мыш. — И медитировать почаще. Ты теперь князь. От тебя судьба государства зависит.

Ой, да ладно, бля!

— Значит, она через страх действует? — переспросил Сытин. — Эффективно, ничего не скажешь. Сам иногда так делаю.

Я искоса посмотрел на него. Представил, как Сытин превращается в чёрное облачко и витает над беззащитным кабаном.

— Хер ли ты ржёшь? — обиженно спросил Сытин.

Не выдержал и сам тоже заржал. Следом расхохотался Чупав. Даже Божен улыбнулся, нервно теребя крест.

— Кстати, Божен! — спросил его Сытин. — А ты чего в кустах отсиживался? Херакнул бы святой молитвой по этой погани!

— Я попробовал, но расстояние слишком большое, — виновато сказал священник. — А ближе подойти не успел.

— Хорошо хоть Немой вовремя сообразил котом обернуться! Немой, а как ты эту тварь так располосовать сумел? Она же, вроде как, бесплотная была?

— Мечом, — объяснил я. — Меч вместе со мной перекинулся и сработал. Только я не понял — как.

— Охереть! — удивился Сытин. — Вот умеешь ты устроиться, Немой! И княжество тебе, и меч волшебный. А всё сиротой прикидываешься

— Пожрать бы чего-нибудь!

Я устало потянулся.

— Чупав! У нас никакой еды с вечера не осталось?

Чупав нырнул в шалаш и загремел котелками.

— Крупа есть! Погоди, Немой — сейчас я каши наварю!

Под обрывом раздался громкий всплеск. На поляну одним махом выпрыгнула здоровенная буро-зелёная туша.