Дарья Ковальская - Быть бардом непросто
И ни одна живая душа не может проигнорировать такое. Наверху, под самой крышей башни, в окне зажигается свет. Неяркий и почти невидимый. Занавеска отклоняется вбок, и из-за нее выглядывает девушка. Она смотрит вниз, видит эльфа и, облокотившись на подоконник, начинает слушать мелодию, посвященную ей.
А после, когда последний звук тает в ночном воздухе, скрывается в комнате, задув свечу.
Темный эльф поворачивается и подмигивает таящимся в тени спутникам. После чего идет прямо к ним.
– Ну что? Я же говорил, что она не суккуб. – Уши его возбужденно шевелятся, глаза сияют, а широкая улыбка обнажает острые белоснежные клыки хищника.
– Еще раз, – хмурится барон. – Завтра.
– Зачем? – Аид буквально заставляет себя переключиться на то, что говорит барон, и перестать думать о песне.
– Если все будет нормально, заплачу семь золотых, а не пять.
– Хорошо. Еще раз так еще раз, – пожимает плечами бард. – Ладно, пошли, белобрысый. Ты чего такой растерянный?
Аид смотрит на темного, трясет головой и усмехается:
– Ничего. Поешь красиво.
Нос темного тут же задирается, а глаза мерцают озорным блеском.
– А то! Ты только сейчас это заметил?
Светлый тяжело вздыхает.
На следующую ночь все повторяется. Я пою, барон радуется, дева разок выглядывает со свечкой, но вазами на этот раз не бросается.
Нам выплачивают семь золотых, прочувствованно пожимают мне руку и отпускают на все четыре стороны. И я понимаю – барон вне себя от радости из-за того, что причина его быстрого старения заключается вовсе не в темной магии молодой супруги, так что в чем-то я даже принес мир и покой в его душу.
– Странно, от чего же тогда он так быстро стареет? – иду, заложив руки за голову, и пытаюсь вспомнить хоть что-то из курса темной магии, которую отец пытался вбить в мою непутевую голову.
– А ты не понял?
– Нет, – удивленно кошусь на белобрысого.
– Она ведьма. Причем сильная. Но не суккуб.
– Не понял.
– Она нас чувствовала и, пока ты пел, прощупывала мысленно пространство вокруг башни. И каждый раз замечала барона. Потому и не светилась сильно в окне.
– А почему ты барону этого не сказал?
– Я говорил, чтобы он не приходил. Но барон крайне упрям и считает себя умнее всех и каждого. Вот пускай теперь сам и разбирается со своими проблемами. Согласно контракту наша часть работы выполнена безупречно.
– Хм. А светлые и впрямь очень гордые существа.
– Ты сам не так давно готов был убить его всего за одну колкость, сказанную в твой адрес.
Н-да. И ведь не поспоришь.
Разворачиваюсь и иду в обратную сторону. Аид останавливается и оглядывается:
– Уверен?
– Да. – А что еще я мог сказать? Знаю, все знаю. Даже то, что уж кому-кому, а людям, тем более таким, помогать не стоит. Но как-то… странно себя чувствую. Наверное, все это плоды пацифизма. Редкая зараза, от которой уже не смогу отделаться никогда.
– Жду тебя дома.
Киваю. Я и один справлюсь. Тем более что если белобрысый что-то решил (в данном случае – не помогать барону), то не изменит своего мнения никогда.
Мне открывают только после того, как я начинаю бить в дверь не кулаком, а сапогом. На пороге стоит высокий надменный дворецкий, который пытается облить меня фирменным презрительным взглядом, но вовремя одумывается, заприметив цвет кожи. На его лице даже появляется некое подобие улыбки.
– Что угодно молодому господину?
О как! Даже приятно. Господин.
– Мне нужно срочно увидеть барона.
– Прошу прощения, но барон сегодня никого не принимает. Не могли бы вы зайти в другой удобный для вас день?
Улыбка на лице дворецкого становится шире, но эффект от этого не улучшается. И если бы я не видел, как подрагивают его колени, я мог бы решить, что надо мной просто издеваются.
– Нет, не мог бы.
– Кто там, Бернард?
– О, господин барон. Пришел мистер темный эльф.
– И что ему надо?
– Он сказал, что это срочно.
Все. Мне надоело. Не люблю, когда в моем присутствии обо мне же говорят в третьем лице. Я вообще-то еще здесь стою.
Дворецкий шарахается в сторону, едва видит длину выпущенных когтей. Вот и молодец. Правда, за его спиной меня уже поджидает охрана барона. Ребята явно мечтали закончить жизнь как-то иначе, а потому пока не лезут. Барон стоит в холле за их спинами с бокалом вина и оценивающе меня изучает.
– Чем обязан?
– Мне нужно срочно с вами поговорить наедине.
Из комнаты выходит невысокая девушка, одетая в длинный шелковый халат. На ее лице написано живое любопытство ко всему происходящему.
– Говорите здесь.
– Наедине.
Барон обнимает жену за талию и отпивает еще один глоток вина из бокала. На меня он смотрит оценивающе. А я – злюсь. И злюсь сильно. И если он сейчас же меня не выслушает – развернусь и уйду. Оно мне надо? Это, в конце концов, его жизнь. И его выбор.
Но барон непрост. Что-то в моем тоне или взгляде таки убеждает его согласиться, несмотря на возражения баронессы, которая умоляет более не оставлять ее одну даже на секунду, дабы она не умерла от разлуки с любимым.
– Хм… ведьма. – Маленькие глазки мерцают в полутьме. На меня он смотрит с большим сомнением. – А вот мне почему-то кажется, что вы просто хотите вынудить меня заплатить еще.
– Эта информация не требует оплаты. Считайте, что рассказать заставили моя честь и совесть.
Усмешка и тихий плеск вина, льющегося в бокал.
– Вот как. Честь темного барда. Значит, вы пришли, заявили, что моя жена ведьма, и теперь можете уйти со спокойной душой?
– Ну, – пожимаю плечами и сам понимаю, что выглядит это не очень красиво. – Если надо, могу попробовать доказать истинность этого утверждения.
– Да? И как же? Сожжете ее на костре? Но даже на костре далеко не каждая ведьма сознается в своих злодеяниях и примет свой истинный облик.
– Все проще. Не забывайте, что я – темный эльф. У нас есть своя магия, которая людям недоступна.
– И что она может?
Не люблю, когда на меня так смотрят. Словно я холоп, оправдывающийся перед господином. Но… надо закончить это дело. Раз и навсегда.
– Я могу снять все чары, наложенные на вас. И даже более того – обратить заклинание вспять – тогда вы станете выглядеть на свой истинный возраст, а она… как вы сейчас.
– Хм. Заманчиво. Но откуда я узнаю, что это именно снятие заклинания, а не новое заклинание, которое вы решили наложить на меня и мою добродетельную супругу?
– Все очень просто. При снятии чар тот, кто лишается настолько мощной энергетической подпитки, не может долго удерживать свой истинный облик. Она взбесится, и вы сами увидите ее сущность. Если же она и впрямь ни в чем не виновата, то будет просто медленно стареть и усыхать… Неприятно, но не смертельно.
– В этом случае я подам иск властям, и кое-кого вздернут на виселице, от которой тебя и без того отделяет всего один шаг.
Усмехаюсь и подхожу к барону. Бутылка с вином – пыльная, с остатками патины, тонкими нитями свисающей с ее краев и серебрящейся в затхлом воздухе этого кабинета. Переворачиваю ее, чувствуя, как напиток льется в горло, разбиваясь о тысячи чувствительных клеток, наполняя меня ароматом и вкусом неземного пития. Так и знал, что дрянь он употреблять не станет.
Ставлю бутылку на стол и смотрю на него. Ему не нравится, что я так близко. От него пахнет страхом. Едва-едва, но запах все же уловим, особенно для обостренного алкоголем восприятия.
– Но если я прав, вы выплатите еще десять золотых. И за освобождение, и за защиту. Так как, чтобы избежать старения, она непременно постарается вас убить.
– Значит, все-таки деньги.
– Да. И четыре дня. Молодость вернется за четыре дня.
– Хорошо. Я согласен. Когда вы проведете…
Мои когти касаются дряблой шеи, он замирает, не договорив, а запах страха буквально врезается мне в ноздри, заставляет обнажать клыки. Как сложно все-таки бороться с инстинктами.
– Сейчас. – Шепот разливается в воздухе.
Пламя камина дрожит, резко падает вниз, облизывает покрытые золой плиты. А вокруг начинает сгущаться такая тьма… которая давит, скручивает и не дает дышать.
Он хрипит, цепляется за мои пальцы. Его маленькие глазки округляются, в них плещется океан ужаса. Он хочет позвать на помощь, но не может вдохнуть.
Я же шепчу слова, которые услышал однажды от кого-то из моих очень и очень дальних родственников, и с тех пор они отпечатались в моей крови.
Вся магия. Все волшебство. Все знания… Нам, темным перворожденным, не нужно учиться всю жизнь, дабы запомнить лишь жалкие крохи того, что накоплено родом за последние несколько поколений. Все это в моей крови. Именно поэтому мы женимся только на темных. И именно поэтому мы должны оставлять потомство. Как можно больше потомства.
Я убираю руку. Воздух снова становится прозрачным, а обиженное пламя с гудением поднимается вверх, облизывает трубу дымохода и снова занимает утерянные позиции.
