Павел Мешков - Черный корректор
Всегда считал нашу советскую колючую проволоку лучшей в мире, а мужик через эту колючку перебрался и дальше идти намылился, но тут я его тормознул: «Стой, кто идет! – говорю. – Какого ночами по чужому саду бродишь?!» Мужик остановился, а из-за крольчатника второй выходит, за голову обеими руками держится, бормочет что-то. Я как-то сразу догадался, что это ему рикошетом топором досталось…
Дядя Миша посмотрел на дядю Олега и добавил:
– Повезло!.. Я шаг назад в тень сарая сделал, кричу: «Стоять всем по местам! А то, как монстра вашего, сделаю! Мало не покажется! Направо взвод, налево взвод, мой серединка!» А сам арбалет на того, что из сада вышел, нацелил. Если что, думаю, этого подстрелю слегка, чтобы не так шибко бегал, а второму по чердаку добавлю.
Но стрелять не пришлось. Мужик руки вперед вытянул, пустыми ладонями наружу, и каким-то странным голосом говорит: «Не стреляй, человек… Мы уходим… Не стреляй…» Сам бочком-бочком мимо крольчатника к напарнику пробрался, взял его под руку и отступать на пустырь начал. Там он нагнулся, что-то в траве дернул, и монстр этот шланговидный, с кастрюлей своей, набок перекошенной, упал… Забыл сказать… Торчал он все это время, как…
Дядя Миша в поисках нужного слова пошевелил перевязанными пальцами в воздухе, ничего подходящего там не обнаружил и продолжил свой рассказ:
– Начал мужик пятиться с друганом своим под ручку и, судя по звуку и шевелению травы, монстра за собой волок. Так они в свечение над ямой и ушли… Я из тени сарая высунулся, чтобы их с глаз не терять… Так что видел. Свечение только полыхнуло красным, и все – нет их…
А топор я утром нашел. Слегка обгоревший… И яму зарыл. Сунул в нее деревянный крест, который ты, дядя Олег, сделал, и зарыл. Еще соли пачку высыпал. Дядя Паша как-то говорил, что это против всякой нечисти помогает…
Дядя Миша допил чай и налил еще. Руки у него уже не дрожали, да и не выглядел он психом после ночной прогулки.
– Ты все это, случаем, не во сне видел? – осторожно поинтересовался я. – Знаешь, как оно бывает…
Дядя Миша хмыкнул, почему-то посмотрел на свои забинтованные пальцы, встал и сказал:
– Я сейчас.
– Ну вы, друзья, и шизуете тут! – восхищенно воскликнул дядя Сережа, как только дядя Миша вышел. – Галлюциногены, что ли, жрете? И не делитесь… Жмоты!
Дядя Миша вернулся с пластмассовым ведром. Едва он вошел, как по веранде распространился тонкий приторный запашок. Озон и еще что-то…
– Меркаптан? – спросил я, и дядя Сережа, сморщив нос, неуверенно кивнул. Он заглянул в ведро, которое держал дядя Миша, и очень резво вскочил со стула с криком:
– Ты совсем, что ли?! Предупреждать же надо!
Вслед за дядей Сережей заглянули в ведро и мы с дядей Олегом. Правда, подготовленные реакцией Сергея, мы повели себя более спокойно. На дне ведра лежала голова. Точнее, верхняя половина головы с ощерившимися зубами, зеленая в мелкую желтую крапинку, какая-то вся складчатая и противная. Из левой глазницы торчал черенок арбалетной стрелы с оперением.
– Руками не трогайте! – предупредил дядя Миша. – Меня током долбануло, а от слизи ожог на коже остался…
– Ну и как насчет «галлюциногенов»? – спросил дядя Олег у дяди Сережи. – Лизнуть не желаешь?
Дядя Сережа еще раз заглянул в ведро, молитвенно сложил руки и сказал:
– Смиренно каюсь. Был не прав. У вас тут какая-то геопатогенная зона. Билеты можно продавать.
– Мысль хорошая, мы будем ее думать, – одобрил я. – Только весь смысл этой дачи в тишине, покое и отсутствии чужих. А если здесь болтаться будет кто ни попадя или толпа народа набежит… Смекаешь?
Дядя Сережа понятливо кивнул:
– Ясен пень!
Поддержал меня и дядя Миша:
– Эт точно! Верно глаголешь. Кстати! – вдруг спохватился он. – Башка эта… Она как бы усыхает. Внешне не меняется, но раньше она все дно ведра занимала. Только зубы не того… Не испаряются.
– Ясное дело – сублимация! – блеснул я интеллектом и пообещал: – Будем наблюдать!
Дядя Олег отправился перевозить через Яманишку дядю Мишу и дядю Сережу, а я, выполняя обещание, уселся над ведром в позе «Мыслителя» Родена. Воняло из ведра премерзко, но именно желание избавиться от вони навело меня на очень интересную мысль. Если верить древним грекам, да и мой собственный опыт говорит о том же, то именно вонь, грязь и отсутствие еды лучше всего стимулируют работу головного мозга.
Я вывалил обрубок башки на землю, устроил в маленькой ямке и по кругу присыпал песком. В сарае нашел кулек с гипсом, но мне показалось, что его маловато, и пришлось добавить песка и цемента. Раствор был готов как раз к приходу дяди Олега.
– Пытаешься сохранить улики? – спросил Олег.
– Избавляюсь от вонизма, – поправил я и вылил получившийся раствор прямо на источник этой самой вони.
Кто догадался, что и для чего делалось, уже понял, какой результат я ожидал. Предчувствия меня не обманули. Форма получилась отменная. Зубы впаялись в раствор по своим местам, арбалетная стрела тоже не подкачала, а вот сама башка монстра испарилась, как не было! Все согласно с наблюдениями дяди Миши. Усохла и исчезла вместе со всеми выходящими… Так что, когда я заполнил гипсом образовавшуюся форму и разрушил оболочку, то получил вполне приличный слепок. Чуть только пришлось кое-где подмазать, кое-где скальпелем пройтись. По мне, так очень даже похоже получилось. Особенно если судить по первой реакции дяди Миши, когда он у меня в гостиной, на месте выключателя, этот слепок раскрашенным и отлакированным увидел.
Как он в сторону отпрыгнул! Куда там Ван Дамму!..
Глава 2
Дар божий
Не путать с яичницей…
АвторНу и обломилось мне! Сразу за все: и за доброту, и за лень-матушку, и за это… как там дедок выразился? А… за веротерпимость! Короче: за все грехи разом! И если б только мне…
Как водится в больших и малых делах, проблемы на фазенде нарастали по восходящей линии. Вроде бы мелочи, но они цеплялись друг за друга и постепенно превращались в большие, полновесные неприятности. Хотя и приятности тоже имели место быть.
Весна в Ямане – время больших забот. Вместе с подъемом воды начинается ход рыбы, и меня эта чаша не минула. Как раз щука пошла. Здесь, в низах, ход рыбы – для кого возможность денег заработать, для кого водки попить вволю, а для меня – время детей, жену и стариков своих щучьей икрой побаловать да морозилку рыбой набить. А как же в город гостинчик не послать? Вот и крутишься с утра до ночи. Ноги болят, руки от холодной воды крючит, а остановиться невозможно – рыба, она ждать не будет. Бывают щуки больше метра. Такая «секрет» в клочья разнесет, ежели не уследишь. О сазанах вообще слов нет – лбы по пятнадцать-двадцать кэгэ! Эти с «секретом» в реку уйдут. Вот и проверяешься два-три раза в день.
А еще – рыбоохрана… Вот работка у людей! Носятся по реке на катерах, рыбу и браконьеров пугают. А по весне их еще какими-то иногородними бандитами «усиливают». С автоматами. Те вообще осетра от щуки отличить не могут, а чуть рот откроешь в свою защиту, враз туда калаш суют. Дикари, одним словом. Тут и Шварценеггер со Сталлоне на пару спеклись бы. А нам, грешным, только и остается, что в прятки со всей этой толпой играть: они на реке – мы в кустах, они в чакане, в засаде – мы по домам. Дуемся в «дурака» без карт и правил круглые сутки с переменным успехом. У них – шесть тузов на руках, и все козырные, у нас – червонец крестовый…
В тот день я аккурат утром с реки возвратился. Рыбу в ванну пластмассовую вывалил, чтобы уснула, штаны резиновые снял и уселся перекурить. Встал я рано, но было похоже, что соседи мои проснулись еще раньше. Накануне они допоздна колобродили. Не дядя Ваня с дядей Колей, а по другую сторону. Там, в доме, что Женька вместе с нами купил, да потом забросил, семья татар поселилась самозахватом. С одной стороны, вроде бы Женьке хорошо – дом под присмотром, а с другой… Поговаривали, что они на руку нечисты. Да и то верно: что с других дворов пропадало, частенько у них обнаружить можно было. Сам я их за руку не ловил, а то бы оторвал, но что в голову не придет, когда в ванне мелкой щуки прорва, а «крупняка» с икрой нет совсем?
Дядя Ваня с дядей Колей в Камызяк по каким-то своим делам укатили. Во дворе Женькиного дома тоже никого не видно. То ли проживающие мою рыбу продавать уехали, то ли свою на водку обменяли и ужрались до полной тишины. На острове только я да тезка мой, Борода, но до его дома вниз по реке пара километров будет.
И вот слышу я – у калитки покашливает кто-то. Не местный. Борода метров за десять-пятнадцать здороваться начинает и о здоровье осведомляться, а официальным лицам на мое здоровье плевать, да и торчать перед калиткой они не будут. Вломятся.
