Алистер (СИ) - "Гори Вива"

Ефим оглядывался на прошлого подчинённого отца и на мусор под моими ногами, подтягиваясь повыше. У него вот-вот неосознанно потекут слёзы, и у меня нет в планах утирать их: страшно снова представить, как кристальный зелёный покроет прозрачная пелена грусти и горя. Я не перенесу того обречённого воя вновь. Только без него.

Почему дети страдают?

— Алистер, он за твоей спиной… — прошептал Ефим, я не стал просить его уточнять.

— Перестаньте, — успел он вставить перед тем, как я вновь избавил его от воспоминаний обо мне. Я «удалил» и раньше их все, но мужчина оказался крепким орешком. — Прошу, — взмолился он.

Мы можем и не дойти до пляжа.

Я повторял стирать вновь и вновь, но тот лишь хватался за виски от переизбытка потерянных воспоминаний. Он считает, что у него кружится голова, но подобного на деле не происходит. Люди — самовнушители.

— И не подумаю. Если вы прилипнете к этому месту, то перестану. Больше никаких условий, — сделал голос более грубым.

— Да… Да! Я сделаю всё!

— Переигрываешь, — махнул рукой у его лица, и мы с Ефимом удалились, теперь уже потеряв два часа.

Мы удачно достигали своей цели. Пляж почти открылся нам. Температура значительно понизилась, пот на лбу клиента засох, солнце плавно опускалось к горизонту, не пронзая ни единого облачка. Их на небе по пальцам посчитать, на то одной кисти хватит. Но лучи солнца из жёлтого поменялись на красивые ярко-персиковые, падая на все поверхности, куда только достанут.

День прошёл быстро. Очень быстро. Ощущение, будто я потратил на всё про всё максимум три часа.

А впрочем, некогда зацикливаться на времени и то и дело потренькивающим часам.

Опустилось солнце, а вокруг стало лишь ярче, что даже моё пальто окрасилось в красный.

Я уже не примечал присутствия чужаков и несколько успокоился по этому поводу. Ефим не плакал и тихо плёлся близ меня. Я спрашивал его ещё про жизнь, нравилась ли она ему. Странно докапываться до ребёнка с такими расспросам, но он хотя бы говорил «нормально».

— Дошли, — бросил я, усаживаясь на островок чистой травы, служащей кромкой меж песком.

— Спасибо, — со всей благодарностью в голосе давит Ефим.

Наконец-то можно было приостановиться. Эта беготня меня нисколько не напрягала, как частые подозрения на появления живых. Меня не интересовало, добрые они или нет. Были те, кто продумывал, как соберёт мусора для костра, чтобы приготовить Ефима. Взгляды людоедов. Бывают же настолько отчаянные люди.

Я впервые увидел радостное выражение лица Ефима. Он был по-настоящему счастлив узреть море вблизи, прямо перед собой, настоящие морские волны. Небось, делал это лишь из окна отеля…

— Она солёная!

— Ты что, попробовал?! — ах, на мне же ответственность за ребёнка… Как-то призабыл. — Пей. Но не увлекайся.

Он второй день не пил, утолить жажду ему не представлялось возможности.

— Ракушка!

— Счастье ты моё малахитовое, — незлобно схлестнул руками и пошёл оценивать его находку, которыми был завален этот маленький кусочек пляжа.

— Камень! А можно камень? — не унимался Ефим. Он одним своим видом способен спасти от депрессии миллионы. — Он такой белый!

— Можно камень.

Способны были бы взрослые радоваться таким мелочам — Тихий стал бы лучше и добрее. Дети — сокровище наше, от них зависит будущее. Вот бы правительства всех стран перестали угрожать друг другу и ценили то, что между ними происходят сделки, ведётся продажа, оказывается помощь. Но этого никогда не будет. Дело в невозможности и самонадеянности идеи.

Инь и Ян — равновесие. Этот закон действует, и довольно-таки хорошо. Без бедных нет богатых и наоборот. Это пересекающиеся окружности. Или социальная пирамида. Не сделать так, чтобы всем было хорошо. Ефиму не повезло оказаться вверху пирамиды по вине родителей и опуститься на самый низ по их же вине. Зато он не имеет представление о ценности золота и «Мерседесах». Он радуется ракушкам.

Почему родители убивают?

— Песочек сухонький, — Ефим, благодаря детской энергичности, не выглядел, будто устал. Малец бегал и прыгал по пляжу, мило перебирая ножками.

Вот бы замедлить время, чтобы это не заканчивалось как можно дольше. Мне становится хорошо на душе, когда вижу своих клиентов в хорошем настроении. Осознание того, что ты правда помогаешь им или всего лишь застаёшь их в минуты счастья, самого меня вдохновляет. Но все люди отчасти мазохисты: сами отказываются от смеха и выбирают рыдания.

Ефим не вырос, он не понимает каково это — причинять себе боль. И прекрасно. Он даже не догадывался вчера, куда попадёт.

— Алистер, песочек, — Ефим протягивает мне руки лодочкой, из которой сыпался песок.

— Да-да, песочек.

Я, не снимая пальто, иду к Ефиму и нарочно падаю прямо спиной в песок.

— Аха-ха, — из меня вырывается заразительный смех, и ко мне присоединяется Ефим, смеясь намного звонче и искренней, от души.

Солнце пропало за Землёй, а небо посинело, вгоняя в себя густые красивые тучи. По две стороны от нас зияли два абсолютно разных миров, но мы не придавали этому значения и валялись на пляже в позе «звезды».

— Не думай о завтрашнем, будь таким вечно.

— А что завтра? — не отводя с неба свой взор, выдыхает Ефим.

— Ничего, вообще, — махнул на это дело и воззрился на мальчика. Он дышал, поднимая грудь, и перебирал подушечками пальцев камушек, самый больной и красивый, по его мнению. А я трогал часы, тихие, не подающие знаков. Особенно хочется их трогать, когда они тикают или вибрируют (когда тиканье быстрое-быстрое, но глухое из-за секундной стрелки), потому что я определяю, где и что чувствует клиент. Я разбираюсь с ними и понимаю малейший их шорох. Как бы проявляю себя в задании.

Но сейчас мне меньше всего хочется, чтобы они двигались.

Куда уходит детство? Почему оно такое скоротечное?

— У тебя волосы цвета песочка.

— Мой цвет звучит более дорого, но твой будет и подороже. Спасибо за комплемент.

— Я сделал тебе комплемент? Извини, я не хотел, — Ефим заволновался и взял свои слова назад.

— Чего? Златовласка… Ну, так тебе и надо, Алистер.

К нам кто-то подобрался сзади. Я его не приметил поначалу. Страшное упущение, Алистер. Он уже в паре шагов от нас, но им одним дело не оканчивается. Я уже представлял, какая сцена нас всех ожидает, и переживал на Ефима. Не станет ли следующая картина для него случайной? О чём он подумает, когда узнает правду? Он бы в любом случае её узнал, раз зашло настолько глубоко.

Раздаются шаги зомби, мигалки полицейских машин, гомон и суета.

Прямо на границе нас замечет полиция, и тот мужчина убегает восвояси. Теперь он нас точно не тронет. Но меня чрезвычайно волнует, на что он был способен, что думал обо мне, о Ефиме. Я даже обрадовался полиции по этому поводу, но они так же не сыграют нам на руку.

— Ефим? Вроде похож. Мать-то только его описывала и дала фото, — сказал один.

— Да, он. Ох, мы за его поимку разбогатеем. Папаша его нам столько денег отвалит, в жизни работать не будем, — поддакнул второй, прихлюпывая кофе из картонного стаканчика.

Противные типы. Я бы им не доверял пост правосудия, да чего там, ремня на моих брюках. Кого только ни подпускают к работе. Посредственность, да и только.

Я тут подумал… а вдруг Ефиму уготована судьбой встретить полицейских? Они бы ради денег и в трущобы полезли. Крайне предсказуемо. Ефима отвезут семье, а в каком-то отеле я его разыщу, и с моим клиентом наконец приключится несчастье. С трущобами можно попрощаться. Дело близится к ночи, мальчика нашли. Пойдём в полицейскую машину!

Но тут меня дёргает за полы Ефим, прячась за моей фигурой. Приехала ещё машина патруля, и все вместе глазели не на мальчишку, а на меня. Да, я офигенно выгляжу, но пока не до вас.

— Алистер, они убить меня хотят… — прошептал Ефим.

— Я так не думаю…

Нет, мне запрещено решать за клиента.

— А что бы ты сейчас сделал?

— Я… А-а-а!

Ефим побежал в море, что вода была ему по грудь. Это не глубоко, его легко вытащить, но что если подойти? Он заберётся глубже? До конца больше половины суток. Часы тихонько вибрируют.