Терри Пратчетт - Патриот
Свесив ноги с кровати, Ваймс оперся рукой на тумбочку рядом.
– Дзынь-дзынь-подзынь!
– О нет… Ну ладно, который сейчас час?
– Час пополудни ноль-ноль! Добрый день, Введи-Свое-Имя!
Ваймс мутным взором посмотрел на бес-органайзер. Наступит час – и он разберется-таки в инструкции для этой штуки. Или разберется, или найдет пропасть поглубже и швырнет туда этот бесовский приборчик[9].
– Что… – начал он и вновь застонал, преследуемый воспоминаниями – на этот раз звуком, изданным привязанным к трубе тюрбаном, когда тот принял на себя вес Ваймса.
– Сэм?
Дверь спальни распахнулась, и вошла с чашкой в руках Сибилла.
– Да, дорогая?
– Как ты себя чувствуешь?
– У меня синяк на синя… – Из волчьей ямы вины выползло еще одно воспоминание. – Я что, так его и называл? Куском…
– Да, – отозвалась госпожа Сибилла. – Утром приходил Фред Колон и все мне рассказал. Он прекрасный рассказчик, должна признать! Одно время я встречалась, недолго, правда, с Ронни Ржавом. Снулая рыба.
В мозгу Ваймса болотным газом взорвалось еще одно воспоминание.
– А Фред рассказал тебе, куда он посоветовал Ржаву засунуть значок?
– Да. Три раза. Может, это его тяготит? Но я знаю Ронни: его, чтобы задеть за живое, надо очень долго лупить молотком по голове.
Ваймс давным-давно привык, что все аристократы знают друг друга по имени.
– А еще что рассказал тебе Фред? – робко поинтересовался он.
– О Гориффах, о пожаре и обо всем остальном. Я горжусь тобой. – Она поцеловала его.
– Что же мне теперь делать? – растерянно произнес он.
– Выпей чаю, помойся и побрейся.
– Надо пойти в Стражу и…
– Сначала побрейся! Горячая вода в кувшине.
Когда она вышла, он рывком сдернул себя с кровати и заковылял в ванную. На мраморном умывальнике и в самом деле стоял кувшин горячей воды.
Ваймс посмотрел на отражение в зеркале. Там, к превеликому сожалению, отражалось лицо – его, и ничье другое. А может, сперва побриться?.. А потом уже вымыть оставшиеся места.
Осколки вчерашнего продолжали вонзаться в память, настойчиво требуя его внимания. С теми стражниками у клатчского посольства он, конечно, переборщил, но иной раз нельзя просто стоять и пререкаться…
И значок он тоже зря швырнул. Теперь все не так, как раньше. Теперь на нем лежит ответственность. Надо было остаться и попробовать хотя бы…
Нет. Это бы не сработало.
Он намазал лицо пеной. Постановление о Бунтах! Силы небесные… Рука с лезвием зависла в воздухе. Из глубин памяти пялились молочные глаза Ржава. Скотина! Такие, как он, глубоко убеждены, что Стража – это что-то вроде овчарки: она должна загонять овец в загон, покорно лаять в ответ на приказы и никогда, ни при каких обстоятельствах не кусать пастуха…
О да. В глубине души Ваймс знал, кто его самый главный враг.
Разве только…
Ни значка, ни Стражи, ни работы…
Прибыло еще одно припозднившееся воспоминание.
Пачкая пеной рубашку, он вытащил из кармана запечатанное письмо Витинари и вскрыл бритвой конверт.
Внутри был чистый лист бумаги. Ваймс перевернул его – с другой стороны тоже пусто. Озадаченный, он перевел взгляд на конверт.
«Сэру Сэмюелю Ваймсу, рыцарю».
«Очень любезно с его стороны припомнить мне, кем я стал», – подумал Ваймс. Но что толку в письме, если самого послания внутри нет? Будь это не лорд Витинари, можно было бы заподозрить, что отправитель по ошибке положил в конверт пустой листок. Но Витинари не таков. Какой смысл посылать письмо, все содержание которого сводится к напоминанию о том, что он, Ваймс, посвящен в рыцари? Рыцарское звание – ради всего святого, что-что, а это Ваймс не забудет, ему до сих пор неловко…
На поверхность вырвалось еще одно воспоминаньице – как будто за раскатом грома мышка издала неприличный звук.
Кто это сказал? Любой благородный человек…
Ваймс замер. Он ведь и есть благородный человек? Это официальное звание.
И потом он не закричал и не вылетел пулей из ванной. Он аккуратно завершил бритье, умылся и очень спокойно надел свежее белье.
Сибилла внизу занималась приготовлением обеда. Она не очень хорошо готовила. Что вполне устраивало Ваймса, поскольку он не очень хорошо питался. Что успел перехватить на улице, то и ладно – и так всю жизнь, до недавнего времени. Его желудок был настроен на совсем другую пищу. Он жаждал хрустящих, сожженных до неузнаваемости кусочков питательного нечто, и в этом, к счастью, на Сибиллу можно было положиться: она неизменно передерживала сковородку на драконе.
Пока он жевал яичницу и смотрел в пустоту, Сибилла внимательно наблюдала за ним. Как за канатоходцем, которому нужно успеть подставить страховочную сетку.
Через некоторое время Ваймс, с треском надкусив сосиску, произнес:
– Дорогая, а у нас есть книги по рыцарству?
– Сотни, Сэм.
– А есть среди них книга, в которой бы рассказывалось… короче, что это такое. Что должен делать рыцарь? Его обязанности и прочее.
– Думаю, бóльшая часть библиотеки как раз про это.
– Хорошо. Пойду, пожалуй, почитаю.
Ваймс ткнул вилкой в бекон. Тот приятно захрустел.
После завтрака Ваймс направился в библиотеку. Двадцать минут спустя вышел оттуда за карандашом и бумагой.
Еще через десять минут госпожа Сибилла отнесла ему чашку кофе. Она нашла его за кипой книг глубоко погруженным в «Историю Рыцарства». На цыпочках покинув библиотеку, госпожа Сибилла направилась в собственный кабинет, где занялась обновлением драконьих родословных.
Час спустя она услышала, как ее супруг вышел в гостиную.
Он что-то насвистывал под нос, не следуя при этом никакой мелодии, словно бы пребывающий где-то далеко и погруженный в обдумывание некой Великой Мысли, которая требовала для своего рождения всех умственных ресурсов. Кроме того, он вновь излучал ауру разгневанной невинности – с точки зрения госпожи Сибиллы, неотъемлемую часть ваймсности.
– Ты уходишь, Сэм?
– Да. Надо надрать кое-кому задницу, дорогая.
– О, чудесно… Только долго не задерживайся.
Гориффы устало тащились за Моркоу.
– Мне очень жаль, что все так получилось с вашей лавкой, – произнес Моркоу.
Горифф поддернул мешок на спине.
– Откроем другие, – сказал он.
– Мы проследим, чтобы никто ее не тронул, – продолжал Моркоу. – А когда все закончится, вы можете вернуться.
– Благодарю.
Его сын произнес что-то на клатчском. Последовал краткий семейный спор.
– Я понимаю силу твоих чувств, – произнес, густо краснея, Моркоу, – хотя, должен заметить, твои выражения были слегка грубоватыми.
– Мой сын извиняется, – автоматически отозвался Горифф. – Он забыл, что ты знаешь кла…
– Нет, не извиняюсь! С какой стати нам бежать? – вспыхнул юноша. – Наш дом здесь! Я даже ни разу не бывал в этом Клатче!
– О, в таком случае тебя ждет много интересного, – заверил Моркоу. – Я слышал, там множество удивительных…
– Ты что, дурак? – оборвал его Джанил. Вырвавшись из отцовской хватки, он подскочил к Моркоу. – Мне плевать! Даже слышать не хочу всю эту ерунду про луну, как величественно она восходит над Горами Солнца. Мне дома все уши про это прожужжали! Я живу здесь!
– Тебе стоит прислушиваться к тому, что говорят родители…
– Почему? Мой отец работал день и ночь, а теперь его взяли и вышвырнули! Что в этом хорошего? Надо остаться здесь и защищать то, что нам принадлежит!
– Наверное, все-таки не стоит брать закон в свои руки…
– Почему?
– Это ведь наша работа…
– Но вы с ней не справляетесь!
Со стороны господина Гориффа последовала тирада на клатчском.
– Он говорит, я должен извиниться, – хмуро буркнул Джанил. – Извиняюсь.
– И я тоже, – ответил Моркоу.
Отец Джанила, адресуя жест Моркоу, пожал плечами – тем особым, сложным движением, которое используют взрослые в щекотливых ситуациях, связанных с подростками.
– Я знаю, вы вернетесь, – сказал Моркоу.
– Жизнь покажет.
Они продолжали путь по набережной к уже ожидающему на причале судну. Это был клатчский корабль. Люди теснились у поручней, люди, которые уезжали с тем, что можно было унести, – не дожидаясь часа, когда придется уезжать с тем, что успел схватить. Стражники оказались под обстрелом враждебных взглядов.
– Неужели Ржав и в самом деле силой заставляет клатчцев покидать дома? – спросила Ангва.
– Зачем силой? И так понятно, откуда ветер дует, – спокойно произнес Горифф.
Моркоу втянул носом соленый воздух.
– Из Клатча, – сказал он.
– Для вас, может быть, – отозвался Горифф.
Сзади послышалось щелканье хлыстов. Стражники и Гориффы отступили, пропуская грохочущие повозки. Занавеска в окошке одной кареты на мгновение отдернулась, и Моркоу успел мельком разглядеть лицо: сплошь золотые зубы и черная борода – после чего занавеску вновь задернули.
