Михаил Ахманов - Клим Первый, Драконоборец
Глава 2
Без вины виноватая
Королевское кресло поставили на ступенях храма Благого Господа, где Клим обычно сидел, врачуя увечных и недужных. Народа, однако, было побольше, чем на целительских сеансах, – Королевский проезд и три другие улицы перегораживала толпа, люди заполняли площадь, оставив свободным лишь оцепленный гвардией пятачок между ступенями храма и эшафотом. На лобном месте, у корзины для отрубленных голов, стоял, поигрывая топором, мастер Закеша, коренастый мужик с могучими плечами. На лице палача, заросшем дикой бородой, сияла улыбка – еще вчера из тюремной башни выкинули все, что было связано с Авундием и его ремеслом. Ни денег, ни каких-либо записей в башне не нашлось, только сундуки с сухими листьями, стол с колченогим табуретом и десяток откормленных крыс. Крыс перебили, остальное сожгли, и Закеша снова вселился в узилище. Судя по его виду, нынешним утром он был готов с великой радостью жечь, рубить и вешать.
По другую сторону площади, перед таверной «У отрубленной головы», у лавок и подворья виноторговца, сидела на скамейках знать, графы и бароны с разодетыми в шелка женами. Кавалеры пили мальвазию и ром, дамы угощались пряниками и фруктами в меду, юные рыцари гордо опирались на мечи, девицы поглядывали на них с интересом и весело щебетали. Самые почетные гости разместились на втором этаже ратуши; из окон выглядывали эльфы в развевающихся шарфах, а балкон занял посланец нехайского князя со свитой, благородными дамами и мужами в парадных доспехах. Внизу, у широких дверей ратуши, стояла троица гномов с Северных гор, лохматые типы в серых кафтанах и сапогах с отворотами. Приближаться к ним опасались – уж больно свирепый вид был у этих невысоких крепышей.
– Начнем, сир Ардалион, – сказал Клим, оглядев площадь.
В одном из окон напротив сияли алмазы и золотые волосы Дезидерады, и его сердце на миг замерло: кажется, красавица-эльфийка улыбалась ему. Нехайцы глядели на короля с балкона без большой приязни, волосатые рожи гномов были непроницаемы. Но народ, собравшийся на площади, приветствовал владыку с радостью – в воздух летели шапки и шляпы, толпа бурлила, слышались выкрики, пока резкий звук горнов не призвал к тишине.
– Король судит и карает! Слушайте короля! – громко произнес Ардалион. Его сильный, звучный голос раскатился над толпой, затем ударили барабаны, и люди смолкли. Выждав недолгое время, судья спросил: – С чего начнем, твое величество? С легких вин или с тяжелых?
Клим покосился на лист пергамента, который держал перед ним скоморох, там были обозначены девять призванных на суд и совершенные ими проступки. Где-то в середине списка числился Каврай из Вайдан-Бугра, лютнист и певец. Он ткнул в это имя пальцем.
– С певца, Ардалион. Большой вины я тут не нахожу, только мелкий обман трудящихся масс.
Сержанты городской стражи привели Каврая. Это был упитанный мужичок лет сорока, с одутловатой физиономией и бегающими глазками. За его спиной висела лютня.
– Тебя, артист, обвиняют в мошенстве, – молвил Клим. – Ты ходишь на свадьбы и пиры, собираешь деньги, а поешь и играешь плохо. И, по свидетельству очевидцев, тексты старинных баллад известны тебе не очень хорошо, а это классика, и тут отсебятина недопустима. Вот, к примеру, пел ты про любовь Данфиса и Хтои и назвал Хтою грудастой вместо полногрудой… Что скажешь в свое оправдание?
Каврай рухнул на колени.
– Навет и ложь, государь! Происки врагов и конкурентов! Я пою как соловей и так играю, что деревья пускаются в пляс! А что до грудастой, так это лучше ложится в размер, чем полногрудая. Изволишь ли меня послушать, твое величество?
– Валяй.
С минуту Клим внимал визгам, воплям и треньканью, потом произнес:
– Такой талант нужно душить во младенчестве. Оглашаю приговор: ты свободен, артист, ходи, играй и пой, где хочешь. Но я дозволяю зрителям, если будут недовольны, забрасывать тебя тухлыми яйцами и гнилыми помидорами. Это все!
Пергамент заколыхался в руках Црыма.
– Что-то ты добр, величество, – с неодобрением прошептал шут. – Я бы такого певца отправил сортиры чистить. Позор нашего цеха!
– Искусство должно быть свободным, – ответил Клим. – Нет столь дурного артиста, который не нашел бы себе недоумка-зрителя. Для прочей публики есть яйца и помидоры.
– Король сказал! – выкрикнул сир Ардалион, и четверо герольдов повторили эти слова в четырех концах площади. Стражи потащили Каврая к улице, что вела на юг, к городским воротам, и вытолкнули вон.
– Теперь Бахара, шулера, – велел Клим.
Бахару было не больше тридцати. Наружность приятная, располагающая, щеголеватая одежда и невинный взгляд. Если что и внушало подозрение, так только руки с длинными гибкими пальцами; пальцы непрестанно двигались, подрагивали, шевелились, будто Бахар играл на незримой гармошке.
– Ты жулик. – Клим разглядывал парня с нескрываемым отвращением. – Ты играл в кости в «Золотом шердане», в «Кривом колесе» и других кабаках и всегда выигрывал, пока тебя не поймали. Ручки ловкие, глазки быстрые, кости фальшивые… Признаешь свою вину?
– Да, владыка, – повесив голову, Бахар состроил грустную мину. – Но что мне делать, государь? Это как недуг – как увижу кости, не могу удержаться!
– Болезнь, значит… Ну так я тебя вылечу, – молвил Клим. – Подойти ко мне и встань на колени.
Он возложил руку на темя Бахара. Он знал, что делает, хотя не смог бы объяснить, откуда пришло это знание; королевская магия была сродни искусству и точным расчетам не поддавалась. Секунду-другую он размышлял о наказаниях, что подходили к случаю, потом усмехнулся и наложил заклятие.
– Иди, Бахар. Иди и помни: как увидишь игральные кости, случится с тобой неприятность.
– Какая, государь? – Парень дрожал от страха, глаза его округлились. – Я умру?
– Нет. Ничего плохого, если добежишь до нужника. А не успеешь, наложишь в штаны. – Клим махнул стражникам. – Отпустите его! Следующий Герган, совратитель девиц.
Этого он велел вымазать дегтем, вывалять в перьях, привязать к шесту и носить по улицам с рассвета до заката. После наказания отправить на юг, в солеварни, вместе с двумя воришками и купчихой, отравившей мужа. Затем под топор лег уличенный в убийстве разбойник, а следующим расстался с головой барон Перкус диц Тухта, грабивший купцов на Северном тракте. Свершая казнь, мастер Закеша порадовал публику высоким искусством – обе шеи перерубил единым махом и с такой ловкостью, что головы точно попали в корзину.
Так, без суеты и спешки, добрались до конца списка осужденных, и наконец сир Ардалион объявил:
– Девица Терине из селения Плохая Погода, что лежит в Подгорье рядом с Гибельной тропой. Одержима демоном, убила двух детей, коих пыталась сожрать. Когда ее схватили, отгрызла палец стражнику. Пойдет на костер, если его величество не рассудит иначе.
Привели Терине, юную девушку лет восемнадцати, закованную в цепи. Лицо ее казалось жутким – искривленный рот, ощеренные зубы, выпученные глаза, в которых Клим не заметил ни искры разума. Тело девушки конвульсивно подергивалось, скрюченные пальцы рвали остаток одежды; она была почти нагая, клочья платья перепачканы кровью и грязью. Стражи бросили ее к ногам короля, и она тут же вцепилась зубами в его сапог.
Клим наклонился, обхватил ладонями ее виски и запрокинул голову. Девушка застыла. Налетевший ветер трепал ее рыжие волосы.
– Снимите цепи, – приказал он. – Терине, ты меня слышишь? Понимаешь, что я говорю?
– Да-а-а… – Звук был гулкий, будто со дна колодца, совсем не похожий на голос юной девушки. – Убери-и руки-и, ни-иззяк… Это мое-е тело-о, моя-а плоть… Убери-и, человечишка-а, иначе-е…
– А вот не уберу, – сказал Клим, уставившись в безумные глаза. – Не прячься, любезный мой, не прячься. Хочу посмотреть, что ты за паразит.
Через мгновение он словно бы погрузился в дремлющий мозг Терине. Там затаилась какая-то тварь, червь, свернувшийся в кольцо, или паук с множеством гибких щупалец. Вряд ли это видение походило на реальность – скорее, то был ментальный образ зла, овладевшего человеком, некий символ, ниспосланный целителю. Но сейчас такие мысли Клима не занимали; пробормотав: «Вот где ты, сволочь!», он нанес удар.
Из уст девушки вырвался вопль. Звук был страшный, мощный, как тревожная сирена, полный ненависти и угрозы. Люди на площади, мгновение назад следившие с любопытством, как король изгоняет демона, в ужасе замерли; казалось, что в небе, затмив солнце, распахнулись два чудовищных крыла, а к земле тянется пасть, извергающая пламя. Краем сознания Клим уловил чей-то вскрик: «Берегись! Это интари!» – но он был слишком занят. Он сцепился в смертельной схватке с какой-то злобной сущностью, желавшей проникнуть в его тело и разум. Он душил эту тварь, чувствуя, как она оплетает его ментальными нитями, он уже не видел ни Терине, ни окружающей его толпы, ни зданий, ни окон ратуши с лицами эльфов. Демон, затаившийся в девушке, пытался овладеть им.
