Виктор Папков - Будни драконоборцев
— Они меня приковали, — истерично всхлипнул Анри. — Бред! Я нахожусь в бредовом сне! Надо проснуться.
Со стоном боли он надавил пальцами на глазные яблоки, в надежде отнял руки от глаз, но серое помещение никуда не делось, он по-прежнему сидел на деревянном топчане, на тонком слое сена.
Понять сколько времени он провел без сознания, было совершенно невозможно. Что сейчас — вечер, еще день или уже следующее утро? Дотянуться до окна никак не получилось бы, высота сводов в верхней точке (шелыге) была явно выше трех метров. Разве что залезть на стол, но залезать куда-либо Анри был просто не в состоянии. На столе стоял кувшин с водой и лежал ломоть хлеба.
— Мне оставили… тюремный паек… — Анри говорил вслух только чтобы услышать свой голос, потому, что чувствовал: в тишине просто сойдет с ума. — Для завершенности картины меня еще должны повесить… Какой бред!
Молодой человек закашлялся. Потом взял кувшин дрожащими руками и долго жадно пил, проливая воду на подбородок и рубашку.
— Эй! — Анри попытался крикнуть, голос был очень слаб. — Эй, вы, там! Немедленно выпустите меня отсюда! Ваша дурацкая шутка слишком затянулась. Если меня тут найдут, ваш городок вообще с землей сравняют!
Но никто не ответил. Вообще ни с улицы, ни из-за тяжелой двери не доносилось ни звука. Анри положил руки на стол, уронил на них голову и затих.
Во второй раз он очнулся от звяканья ключей. Очевидно, он или заснул в сидячем положении, или снова потерял сознание. Свет из окна померк, в комнате стало темнее.
— Значит, вечер, — тихо сказал Анри.
Дверь открыл дюжего вида мужчина, чуть ли не на голову выше Анри. Он, согнувшись в дверях, посмотрел на пленника, потом сделал шаг назад и пропустил священника, того самого, который днем вынес Меч Рыцаря из собора и дал его мэру. Священник оглянулся на стражника, тихо поблагодарил его, прошел внутрь, держа в одной руке небольшую табуретку, а во второй свечу. Поставил свечку на стол и, усевшись напротив прикованного узника, стал внимательно на него смотреть.
— А-а-а, святой отец. Зачем пришли? Исповедовать грешника перед казнью? — Анри усмехнулся.
— Я не могу вас исповедовать, я могу исповедовать только людей.
— И вы туда же. Наверное, вы все сошли с ума в этом городе. Наверное, вы так и рождаетесь, уже сошедшими с ума, — говорить было тяжело, слова получались совсем слабыми, едва слышными.
— Я не родился в этом городе, меня прислали сюда по окончании семинарии.
— Значит, болезнь заразна. Зачем вы сюда пришли?
— Это мой долг: попытаться дать вам утешение, кто бы вы ни были. Направить, по возможности, если, конечно, хватит моих сил.
— Послушайте, а не могли бы вы просто передать мэру, или как там его зовут, что розыгрыш слишком затянулся? Это бы меня утешило. Я очень рад посмеяться вместе с вами, но мне уже не смешно. Пусть они просто выпустят меня отсюда, я уж не говорю об извинениях.
— Это не розыгрыш. Или вы считаете, что Лансу сейчас смешно?
— Я сожалею. Он умер?
— Нет. Но он без сознания и у него жар.
— Я просто защищался. Вы сами видели, он напал на меня первым, он размахивал этим мечом, он сам хотел убить меня, — Анри посмотрел на священника. — Честное слово, я очень рад, что он жив.
Священник кивнул.
— Объясните мне, — сказал Анри, — вот глядя мне в глаза, скажите. Неужели вы тоже согласны со всем этим бредом, что я дракон?
— Вы сами назвались Драконом, вы остановились в доме Дракона…
— Я уже слышал все это, — перебил Анри. — Просто скажите, вы всерьез считаете, что я дракон? Настоящий дракон с крыльями, когтистыми лапами и длинным хвостом? Который похищает принцесс и плюется огнем?
— Драконы могут принимать разные обличия, наверное. Я не специалист в области драконов, это скорее вы их изучали и можете ответить на свой вопрос. А огнем вы все-таки плюнули.
— Я изучал не драконов, а легенды о драконах. И потом, послушайте, я могу поверить, что местные жители, тот же Ланс, которые никогда не выезжали из этого городка, могут не подозревать о существовании огнестрельного оружия, но вы только что признались, что родились не здесь. Вы должны были видеть пистолеты и ружья!
— Это не меняет сути.
— Давайте прекратим этот балаган. Вы же понимаете, что рано или поздно все ваше обращение со мной раскроется и всем вам не поздоровится. Просто сообщите в столицу, в университет или моему отцу обо мне и возможно, что к вашему городу проявят снисхождение, несмотря на все, что вы совершили. Слово Драконнов весомо.
— Нет, я не могу этого сделать.
— Вы покрываете преступников и тем самым сами становитесь преступником.
— Это моя паства, они мне как дети. Они действительно как дети. Они учатся.
— Чему?!
— Жить.
— Кто бы меня поучил жить и объяснил мне, чем же это я так провинился перед ними, что попал во все это цирковое представление и теперь сижу на цепи.
— Вы знаете, чего я не понимаю в вас? — спросил священник и, не дожидаясь ответа, продолжил: — Почему вы так противитесь своему Предопределению?
— Какому еще предопределению? — вздохнул Анри.
— Судьбе, если хотите. Посудите сами. Вы же говорили, что ваша фамилия заставила вас заниматься легендами, разве не так?
— Говорил.
— И разве вы случайно оказались в нашем городе? Разве вы не сами стремились приехать сюда?
— И что?
— И девушка совсем не случайно оказалась в вашем доме.
— С Рози я поговорю сам. Позже.
— И после этого вы не видите своего Предопределения? Вы отказываетесь от него?
— И что я должен был сделать? Отрастить себе лапы и хвост и потребовать присылать себе самых красивых девственниц в первое число месяца? Кажется, так это было в вашей легенде?
— Не знаю. Но вы должны были стать Драконом. Принять вам предназначенное. Разве это не очевидно? Разве не очевидно, что вся ваша жизнь толкает вас к этому?
— Какую чушь вы говорите! Я — свободный человек, я живу так, как хочу, так, как считаю нужным. Почему я должен кем-то становиться в угоду совершенно незнакомым мне людям?
— Не людям, Предопределению.
— Не существует никакого Предопределения. Вы просто застряли в каком-то дремучем Средневековье, в сказке, в легенде. Очнитесь! Существует свобода! Свобода моего выбора! Я сам выбрал свое занятие, сам решил приехать сюда. И жизнь заставит вас уважать свободу, очень больно заставит. И очень скоро заставит, если вы не выбросите из головы все эти глупости и не перестанете путать сказку и действительность.
— Вот только жить в соответствии со своей судьбой и есть истинная свобода. И непонимание этого и является вашей ошибкой. Прошу вас, примите Судьбу! Еще все можно поправить! И для вас, и для города!
— Честное слово, у меня нет сейчас сил и особого желания вести с вами философские диспуты. Я человек! Я не собираюсь глупо следовать вашим идиотским фантазиям!
— Вы просто не слышите меня. Разве это так сложно — стать тем, чем вы и так являетесь? Я уже долго живу в Городе, и я знаю этих людей. Проявите власть, силу, великодушие. Должны же существовать совсем другие драконы!
— Я уже сказал несколько раз, что не собираюсь вас слушать. Я в сотый раз повторяю — я и так тот, кем я являюсь, как вообще можно быть не тем, кем являешься?!
— Жаль, — тихо сказал священник, — я надеялся.
— Давайте лучше вернемся сюда, на землю. Сколько времени меня еще собираются здесь продержать? Что они собираются сделать со мной дальше?
— Не знаю, — пожал плечами священник, — горожане никогда раньше не убивали дракона сами, они просто еще не знают, как это делать.
— Что значит — не убивали?
— Вы же говорили, что поняли нашу легенду. Вы помните, чем она кончается?
— Дракон просто улетает, рыцарь не убивает его, да?
— Да. Но рыцарей сейчас в городе нет.
— Подождите, я не о том. В каком смысле «убивать»?
— Повесить, сжечь, я не знаю… они будут пытаться.
— Сжечь? И Вы так спокойно об этом говорите? — Анри не поверил своим ушам.
— Все устали жить в страхе, никто не хочет, чтобы драконы возвращались. Им надо наконец-то убить своего дракона.
— Сжечь? — Анри помотал головой. — Почему бы тогда просто не уморить меня голодом? — он кивнул на хлеб.
— Милосердие. В нем нельзя отказать даже вам.
— И после этого вы еще хотите меня просить о великодушии? — Анри широко раскрытыми глазами уставился на собеседника. — О каком великодушии? Чтобы я взошел на костер с улыбкой на устах и всех прощая? Или, может, сам зажег его? Смотрите-смотрите — это горят ваши страхи, это снимет ваше проклятие и вернет вам смысл вашей жизни? Вы просите о великодушии приговоренного к смерти? Вам не кажется, что вам надо просить о великодушии как раз свою паству, этих самых деток, о которых вы якобы так заботитесь?
