Немой 2: охота на нежить (СИ) - Рудин Алекс

Ипать!

Мало мне их мамочки — придётся ещё весь этот инкубатор потрошить!

Я представил мерзкий вкус потусторонней яичницы и инстинктивно зашаркал задними ногами.

Перекинуться в человека? С мечом по кочкам много не поскачешь. Промахнусь, увязну в трясине и — привет, Немой!

Мара всё шарила в моём сознании, судорожно выискивая страхи. Я хотел стряхнуть надоевшее липкое щупальце, вцепиться сволочи в глотку и покончить с ней. Но тут в мою круглую пушистую голову пришла гениальная идея.

Вот не зря говорят, что коты — умные животные. Всегда сообразят, как увильнуть от неприятного.

Я представил, что хватаю черное щупальце страха и тащу его наружу, словно нитку из клубка. А потом принялся мысленно лепить из этой субстанции юркое живое существо.

Через пару минут здоровенная чёрная крыса перепрыгнула к ближайшему гнезду и стала деловито прокусывать яйца.

Охеренно!

Я принялся лепить вторую крысу.

Мара зашипела, забилась, чувствуя, как уходят силы.

Тихо, тихо, не дёргайся! «Доктор, я буду жить?» «Да на кой хер вам такая жизнь?»

Я безжалостно тянул из мары её страхолюдную сущность, лепил из чёрного страха крыс и выпускал их на свободу.

Бля! сколько же гнили ты в себе накопила, гадина потусторонняя!

Не меньше десятка крыс бойко прыгали по кочкам, разоряя гнёзда, из которых должны были вылупиться маленькие да удаленькие мары. А их неудавшаяся мамаша всё ещё дергала крыльями.

Наконец, нить стала тоньше и оборвалась. Я долепил последнего крысёнка — он получился без хвоста.

Иди, побегай, малыш!

Две крысы прыгнули на одно гнездо. Наперегонки сожрали яйца, а потом с оглушительным писком кинулись друг на друга.

Вот и охеренно! Не придётся потом отлавливать их по всему болоту.

Я посмотрел на мару. По её усыхающему телу прошла дрожь, и тварь снова преобразилась. В луже чёрной слизи лежал человеческий скелет. Чернобородая голова приподнялась, покачиваясь на позвоночнике. Скелет поманил меня костлявой рукой и расползающимися губами прошептал:

— Кощей... придёт... спаси...

Э! Кого спасти-то, бля? Или ты мне спасибо говоришь?

Так не за что! Приходите, ещё, всех отоварим!

Голова мары бессильно ткнулась лицом в мох. Остатки волос вместе с кожей сползли с черепа.

Крысы, сожравшие яйца, насмерть дрались друг с другом. Победители поедали проигравших, на глазах увеличиваясь в размерах. Наконец осталась только одна здоровенная крыса величиной с лошадь, не меньше. Она с трудом повернула голову в мою сторону.

Перекидываемся, Немой!

В голове щёлкнуло. Мокрая холодная одежда облепила тело. Брр! В кошачьей шкуре теплее!

Крыса сделала шаг, и провалилась в трясину. Заскребла лапами, поволокла жирное брюхо. Мох под ней проминался, из-под него выступала ржавая болотная вода.

Я вытащил меч, поджидая.

Крыса упорно ползла, с чавканьем выдирая лапы из трясины. Огромные чёрные глаза пристально смотрели на меня. Верхняя усатая губа топорщилась, показывая острые жёлтые зубы.

Ну, прямо как настоящая, бля!

Я сделал шаг, перехватил меч обратным хватом, и воткнул его крысе в затылок.

Крыса пискнула и исчезла. Меч по рукоять вошёл в мокрый мох.

Я выдернул его, обтёр о траву и вложил в ножны.

В последний раз оглядел болото.

Тишина.

Красное, словно клюква, солнце висело над вершинами ёлок.

Я наклонился, сорвал с кочки плотную краснобокую ягоду, раскусил и сморщился от нестерпимо кислого вкуса.

Потом перекинулся обратно в кота и запрыгал по кочкам в сторону леса, где поджидали меня болотник и Соловей.

Глава 19: Вечер трудного дня

Ребята ожидая меня, не скучали. Болотник сплёл из бересты небольшую корзину. Корзина до краёв была полна янтарными медовыми сотами. Сладкий аромат мёда мешался с пряно-гнилым запахом болота.

Соловей по обыкновению насвистывал какую-то замысловатую мелодию. Левый глаз у него заплыл, словно разбойник кому-то хитро ухмылялся.

Перепрыгнув с последней кочки на сухую землю, я перекинулся обратно в человека.

— Ловко у тебя выходит, князь! — оживился Соловей. — Ну что, догнал мару?

— Догнал. А ты, гляжу, за мёдом лазил?

— Ну! Болотник подбил, зараза такая! Это, говорит, смирные пчёлы. Не кусачие!

— А зачем ты палкой в дупло полез? — нахмурился болотник. — Кому приятно, когда палкой тыкают? Вот тебе бы понравилось?

— Откуда же я знал? Я только мёд хотел достать.

— Я тебе говорил — рукой бери, осторожно.

— Ага! Вот сам руки к пчёлам и суй!

— Я и совал! Ты же видел, как я мёд брал?

Слушая их перепалку, я мазнул пальцем по тугой поверхности сот. Сунул палец в рот — сладко. Но была в этой сладости еле уловимая горьковатая нотка. Словно перчинка, она чуть заметно обожгла корень языка.

На душе стало легко, словно с неё свалился неподъёмный камень. Я втянул ноздрями лесной воздух, почуял запах хвои, прелой листвы и грибов.

— Хватит время тянуть! Солнце садится. До заката надо выбраться из болота. Идём!

— Что там было? — спросил болотник. — Гнездо?

— Ещё какое, — кивнул я. Всё разорил, подчистую. Теперь с плотиной разберёмся — и живи на своём болоте спокойно.

— Спасибо, княже! Вот, возьми мёд!

— Понеси пока. Мне свободные руки нужны.

Жрать хотелось зверски. Я отломил кусок сот, засунул его в рот и принялся жевать, чувствуя, как прилипает к зубам мягкий воск.

Из болота мы выбрались уже затемно. Прошка и Джанибек скучали возле кузницы. Кузнец тихо лежал в телеге, на заботливо подстеленной охапке сена. Нога и плечо у него были забинтованы.

Связанный Архип валялся на земле. Руки его были туго стянуты сзади верёвкой и привязаны к спутанным ногам. От этого староста выгнулся чуть ли не кольцом. На его лбу багровел здоровенный синяк.

Увидев меня, Архип захрипел:

— Развяжи! Руки от ног отвяжи хотя бы!

— Зачем вы его так стянули? — спросил я Джанибека.

— Он из ремней вывернулся и на Прошку с ножом кинулся. Чудом не пырнул.

— И ничего не чудом, — недовольно отозвался Прошка. — Не ожидал я просто. Ремни затянул, как следует. Кто знал, что он так взбрыкнёт. Еле спеленали обратно.

— Когда это было? — спросил я.

— Да часа два назад, если не больше.

Ипать! Примерно в это время я убивал мару.

Я вытащил из-за голенища нож, наклонился над Архипом, собираясь перерезать верёвку, которая соединяла его руки и ноги. На всякий случай, всмотрелся в водянистые глаза старосты. Староста с вызовом уставился на меня.

Я почувствовал, как в нём под внешним спокойствием скрывается бешеная, нестерпимая ненависть.

Несколько секунд я глядел ему в глаза. Хотел убрать нож, но всё же разрезал верёвку. Архип со стоном выпрямился на траве.

— Спасибо, княже! — с издёвкой сказал он. — Может, и руки освободишь? Затекли.

— А бражки холодной тебе не подать?

Я злился не на старосту, а на самого себя. Передо мной лежал убийца, а я не мог отделаться от мысли о том, что у него болят стянутые верёвкой руки.

Я схватил старосту за шиворот и потащил кверху.

— Поднимайся!

Он, кряхтя, встал на колени. Я продолжал тащить.

— На ноги вставай!

Архип кое-как поднялся на ноги.

Я грубо толкнул его в телегу.

— Лежи здесь и не дёргайся!

— Хорошо, княже! — с притворным смирением кивнул Архип.

Это разозлило меня ещё больше.

— Что в ящиках?

— В каких ящиках?

Архип поднял брови, глядя на меня честными глазами.

— В тех, которые вы на мельнице спрятали и в Литву хотели отвезти.

— Не знаю ни про какие ящики! — упёрся Архип. — Кто докажет?

— Я сам видел, как вы их в мельнице прятали. После того, как ты мельника камнем убил.

— Никого я не убивал! Твоё слово против моего, а свидетелей нет!

Бля! Вот же тупой урод!

— Свидетелей нет? А кузнец?

— Так, может, кузнец мельника и убил? А на меня теперь валит! А я всю ночь боярский терем караулил, никуда не отлучался!