Ирина Шевченко - Сказки врут!
Антон из нежно-розового сделался насыщенно-свекольным.
— Не волнуйся. — Сокол ободряюще похлопал его по плечу. — Сергей не собирался лезть в твою личную жизнь. Его интересует, убил ли ты злобную тварь.
— Зачем? — ужаснулся лысый, становясь привычно бледным, а затем, опять багровея, всем корпусом развернулся к темному. — Ты кого это тварью назвал?
До драки не дошло. Темный вежливо извинился, приведя в свое оправдание сакраментальную фразу: «Все мы твари божие», а светлый, спохватившись, ощупал гипсовый воротник и милостиво простил неудачное высказывание. После этого подозрительно миролюбиво настроенный колдун устроил нам с Серым ликбез и разъяснил, чем ликантроп отличается от истинного вервольфа. Теперь, если вдруг придется сдавать экзамен по какому-нибудь оборотневедению, я смогу без запинки рассказать, что ликантропия — это сложное заболевание, вызванное проклятием, неверно построенным ритуалом или ошибками при наведении чар, а также передающееся через кровь и слюну другого ликантропа, как правило, во время укуса. Оборотни данной категории привязаны к фазам луны, практически не контролируют себя в зверином облике, страдают светобоязнью и имеют аллергию на серебро. Встреча с ними не сулит ничего хорошего, но даже столь опасных существ, что у темных, что у светлых, принято не «валить», как любит говорить Серый, а отлавливать, и если не получается вылечить, их до конца жизни держат в изоляции. К истинным относят врожденных оборотней, принимавших звериную ипостась осознанно и сохранявших при этом человеческий разум. Подобная способность передается исключительно по наследству, но в некоторых случаях укусы вервольфов могут спровоцировать у человека развитие так называемой ложной ликантропии — болезненного состояния, сопровождающегося избыточным ростом волос, расшатыванием зубов и бессонницей. Такое обычно случается, когда организм оборотня находится на пике выработки определенных гормонов.
Стало понятно, из-за чего так смутился Антон. Но с другой стороны, никто его за язык не тянул, и раз уж сказал «а», то изволь сказать и «бэ».
В подобных мыслях я была не одинока, Натали, кажется, была бы не прочь и весь алфавит прослушать. Как бы невзначай заменив опустевшую тарелку Антона остатками собственного изрядно подтаявшего мороженого, баньши задействовала все свое обаяние (а может, какие-то другие таланты) и выпытала у светлого некоторые подробности его личной жизни.
Оказалось, наш временно лысый был отнюдь не стажером, как обозвал его однажды Сокол, — стажеру охрану потенциального вместилища не доверили бы, — а специалистом по темной нежити (тут нам с Серым авторитетно разъяснили, что светлой нежити в природе не существует — только обычная и темная). В обязанности такого специалиста среди прочего входила инспекция состоящих на учете семейств оборотней, которые к нежити вообще-то не относятся, но проверять-то надо, и, как сказал Антон, не ветеринара же к ним посылать? В одну из таких проверок он и познакомился с милой девушкой с романтичным и, очевидно, традиционным для вервольфов именем Ксюша.
— Она из сечевиков, — рассказывал светлый, доедая уже мое мороженое. — Ну, из запорожских волкодлаков…
И снова Соколу пришлось просвещать нас с Серым, открывая неведомые доселе страницы украинской истории. Рассказывали бы нам такое в школе, успеваемость значительно поднялась бы. Хотя не знаю, многие ли поверили бы в то, что многочисленными победами в сражениях разных эпох, вплоть до последней войны, казаки обязаны оборотням в своих рядах. Но я сейчас в этом ни на миг не усомнилась и увлеченно слушала о ратных подвигах волкодлаков и длаков — медведей. Последних, к сожалению, в настоящее время уже почти не осталось.
— Уймись, Сокол, — оборвала интереснейший рассказ баньши. — Не перебивай мальчика.
«Мальчик», спохватившись, затравленно огляделся и, судя по всему, снова приготовился краснеть.
— Да я уже все рассказал вроде бы… — промямлил он, уткнувшись в пустую тарелку. — Два года уже встречаемся… Вот.
— И часто кусается? — сочувственно поинтересовался Сережка.
Антон все-таки покраснел и через силу выдавил, что она не кусается и вообще очень добрая, а это случайно получилось. За случайность расплачивались теперь оба: он — сверкающей лысиной, она — домашним арестом.
Удивительно, насколько быстро изменилась ситуация и мое отношение к новым знакомым. Светлый теперь не казался кровожадным убийцей, темный не был таким уж ехидным гадом, Натали — та сразу была милашкой, невзирая на неординарные вокальные данные, а теперь и вовсе воспринималась мной почти как подружка. Интересно только, как они воспринимают саму меня? Я же тут вроде как неофициально, да и не нужна, если подумать…
Подумать не получилось: Натали вдруг обхватила голову руками, а в следующий миг согнулась, практически упав на стол, и уши заложило от протяжного воя. Это произошло так быстро, что даже Сокол не сразу понял, что случилось. Кинулся к женщине, а потом, затормозив на ходу, сгреб Серегу за шиворот, рывком поднимая со стула, и вытолкал парня в коридор.
— Мертвечиной несет. Ася, дай ей воды с солью, когда отпустит.
— Почему я?
Отвечать на мой вопрос было уже некому: в кухне остались только я да перешедшая с воя на негромкий плач Нат. Вот оно, значит, как происходит… Блин, хоть бы сказал, сколько соли!
Я сделала слабый раствор, как при обезвоживании, и протянула стакан притихшей баньши. Но Натали словно не заметила.
— Он умрет, — сказала она, выпрямившись. — Умрет.
— Наташ, ты чего?
Я заглянула ей в лицо, но увидела лишь застывшую бледную маску с остекленевшими глазами и едва шевелящимися губами.
— Он умрет. Все уже решено.
— Натали! — Я что было силы затрясла ее, вцепившись в плечо.
— Спаси! — Она резко повысила голос, и я чуть не выронила стакан. — Спасешь, будет твоим. Навсегда.
— Спасу, — пообещала я, с трудом уняв дрожь. — Обязательно. Ты только скажи как.
— Что — как? — непонимающе посмотрела на меня баньши.
— Ты сказала…
— Я что-то сказала? — Она вырвала у меня стакан, сделала глоток и поморщилась. Схватила стоявшую на столе солонку, бухнула в воду все ее содержимое и с удовольствием выпила эту гадость. — Если я что-то сказала, то это предназначалось тебе и только тебе. И никто другой об этом знать не должен.
— Но…
— Только тебе, — повторила она строго. — И не вздумай никому рассказывать, если не хочешь беды.
Ночью Сокол опять храпел. Я несколько раз пинала кресло, это помогало, но ненадолго. После очередной неудачи я решилась на более жесткие меры. Встала, подошла к спящему и попыталась тычками перевернуть его на бок. Но разве ж такую тушу сдвинешь? Тогда я зажала ему пальцами нос. Колдун открыл рот — храп стих.
Однако стоило мне вернуться в постель, как этот гад захрапел снова! Я слушала его еще, наверное, час, пока усталость не взяла свое и я не отключилась.
ГЛАВА 9
Отоспаться, как и вчера, мне не дали. На часах еще и девяти не было, когда в дверь позвонили.
Кутаясь в покрывало, я слушала, как колдун в самых искренних выражениях заверяет Ле Бона, которого вновь не пустил дальше прихожей, что только тем и занят, что готовит для него вожделенные notes. Бельгиец недовольно покудахтал и убрался несолоно хлебавши, а темный вернулся в комнату и принялся безбожно шуметь, выискивая что-то в шкафу.
— Лучше бы и правда выкладками занялся, — проворчала я.
— Доброе утро, — беззаботно отозвался Сокол. — А что там заниматься? Сказал, через три дня, вот через три дня и отдам. Или через четыре.
Финальным аккордом громыхнула упавшая полка. Пора вставать. Тем более что проснулся Сережка, протер глаза, огляделся, скользнул по мне чужим равнодушным взглядом, и я сразу же почувствовала себя лишней и ненужной и в этой постели, и в этой квартире, и в его жизни, наверное, тоже. Но это длилось всего лишь мгновение: он улыбнулся, и не успевшее угнездиться в душе мерзкое чувство растаяло без следа. Осталась лишь тревога от вчерашних слов Натали — тревога и надежда, которыми я ни с кем не могла поделиться.
— Держи. — Едва я села, колдун бросил мне на колени толстую тетрадь.
— Что это?
— Рецепты. Не кулинарные, хотя несколько есть. В основном травяные чаи и лекарственные сборы. Сам не знаю, зачем с собой взял. Может, тебе пригодится.
— Зачем?
— Чай заваривать! — взорвался темный. — Зачем-зачем? Не надо, отдай назад!
Псих. Как будто я сама у него эти записи три года выпрашивала, а теперь нос ворочу.
— Не отдам, — заявила я из принципа.
