Алистер (СИ) - "Гори Вива"

Но моя радость длилась недолго, а может, и в самый раз.

— Я только лёг. — А что, я тоже могу вести себя, как вечно бормочущий старик.

До меня доносились шаги, вернее, шелест, исходящий от мягкой поступи. Даже не глядя на человека, я целиком уверен, что за мной пришёл Рю.

— Куросава, дай ещё пять минут, — мой голос стал бархатным, и я был рад, что даже тело-глина прониклось пейзажем. Приятный баритон, я бы разговаривал и разговаривал.

Ответа так и не последовало, но зато, когда Рю осмотрел меня всего, непонятно для меня хмыкнул. Стыдно или неудобно мне должно было стать из-за прихода клиента — без понятия. Да и не время думать нынче о подобных мелочах.

— Не дождёшься, старик двухсотлетний.

И с этими словами Рю аккуратно сел возле меня навстречу закату и повалился на меня головой, попав прямо поперёк живота.

— Молчи, — Рю натужно выдохнул. Мой вдох, по сравнению с его, — детский лепет.

Сердце его билось быстрее из-за подъёма на холм, Рю свободно лёг на меня, не поинтересовавшись, не против ли, собственно, я. Это было так диковинно, что я аж рот открыл в немом вопросе. Чтобы Рю, и обнаглел!.. О нет, беру свои слова назад. Куросава может быть наглым. Его манера кричит о том, что мир ему чем-то задолжал. Но сейчас не об этом, ибо для меня важнее убедиться, в порядке ли мой любимый клиент, и он, скажем так, ранее был не в духе. Как будто упав, он стал спокойнее.

Но почему именно на меня? Кругом полным-полно места. Однако, признаюсь, крайне приятно, что выбор Куросавы пал на меня, что бы это ни значило, какой бы контекст не находился в светлой головушке мальца.

— Мне молчать по поводу…

— Понимай, как хочешь, — отныне и навсегда я убедился, что голос у Рю твёрдый сам по себе. Даже любуясь закатом, он говорит чётко, не лениво.

Снова вздох.

— Отлично, очень щедрый подарок от тебя, дорогой Рю, — звучало вальяжно, не спорю, но на это и был расчёт.

— Не называй меня по имени.

— Как пожелаешь. Не скажешь почему?

Сначала Рю немного помолчал, после чего с новой силой накалил личный интерес.

— Не твоё дело.

— Пф, очень на тебя похоже. Не удастся мне из тебя вытянуть маломальски конкретики. Вот и приходится копаться там, где не надо, — это предложение я произнёс настолько тихо, насколько смог. Почему просто не замолкнул? Да потому что незачем выделываться. Я всё-таки отличаюсь от Куросавы, и пусть он чему-нибудь от меня научится, а то ведь все мои старания пойдут насмарку.

Мне чертовски нравятся и вид, и спутник, по-хозяйски улёгшийся на мне. Кажется мне, это не подходит для воспитанного и умного японского мальчика.

Слева от меня — рисовые террасы, заполонившие огромные участки земли. По-моему, эти холмы больше походили на горную долину, где на каждой ступеньке было своё озерцо, зеркальной воды лужа, отражающая то ли травянистый зелёный, то ли блестящий голубой, выглядывающий из-за уходящих вдали облаков.

Справа — та самая панорама с бесчисленными крапинками цветов радуги. Подобно разобравшемуся калейдоскопу, настоящему витражу.

А на животе разлёгся непростой мальчишка, ищущий в жизни смысл, хороший конец, но никак не способный достигнуть его, будучи на привязи у совершенно чужих людей, указывающих, что ему делать. Каковы бы ни были методы Рю, с его точки зрения это единственный способ защититься: укрыться куда подальше. Вина в этом его так же есть, но я бы выбрал другой вариант, чтобы оправдать маленького мальчика, стучащегося изнутри заточившего его тела. Я представляю внутренний мир Куросавы жестоким, больным, с толикой гнили, черноты, лучиков и серости на фоне. Есть просветы. Получается абстракция. Я её ни за что не разгадаю за пару ничтожных часов, да что там, минут. Хочется лишь пожелать спокойствия Рю после смерти.

Ох, я как-то спешу.

— Что ты чувствуешь, Куросава? — улыбка приползла назад, на своё законное место.

Опять ожидание. Претворяйся сколько хочешь, дорогой Рю, но я задался целью раскопать ещё фактов о тебе, и я добьюсь этого, чего бы мне это ни стоило.

Ты не представляешь…

— Я чувствую, что твоё тело при дыхании не поднимается… Оно не бьётся. — Куросава резко допонял это для себя. Надеюсь, до конца. Теперь нет необходимости доказывать это.

Он напрягся, через секунд пять снова опустился на меня, но уже с большей осторожностью, чем до.

— Я тебя предупреждал, Куросава, — согнул уголок губ, хмыкая. — Я — глина, ничего не поделаешь.

— Минусов в этом тоже нет, как по мне.

— Ты в этом так уверен?

— Определённо.

— И верно.

— Что, так быстро? — с издёвкой бросил Рю. Я нутром чувствую, как он выгнул бровь.

— А чего переубеждать тебя? На это всей жизни не хватит, — я хмыкнул, раскидывая руки по бокам.

— Ты знаешь меня не больше дня. — Он что, пытается переубедить меня? — Откуда уверенность в том, о чём ты мне говоришь?

— Предчувствие.

— А, предчувствие, тогда ладно, я тебе с этого момента верю. — Не чувствуете, чем запахло? Появилась примесь чистого родника, природная сладость и десертная ложечка незаменимого везде и во всём сарказма!

— Вот я тебе верю, — парировал я.

— Алистер, не будь дураком, ты вроде немолодой, должен был получить от мира по полной программе.

— Во-первых, сегодня я не один раз получаю такой комплемент «немолодой». Это вообще что такое? Мне двести девятнадцать лет. Не то чтобы «немолодой», а либо в расцвете сил, либо в конец старый. Тебе решать.

— Не то и не другое. Ты что-то среднее, — Рю поводил пальцами по воздуху, отмечая расположение звёзд.

— Так меня ещё не оскорбляли.

— Приятно, что я первый, кто сделал тебе комплимент. Ты средний и исключительный. Если смешать, получишься ты. Именно поэтому я так быстро согласился обращаться к тебе на «ты». Всё равно, кем тебе человек приходится, кроме родителей; если он старше, то тут всё идёт строго. Насколько я понял, ты меня больше не увидишь, так что, почему бы и нет.

— Ты же меня не уважаешь?

— Наполовину.

Разговор у нас тёк своим чередом. Мы нашли свой лад, никто друг под друга не подстраивался. Рю было легко — впервые за сегодня, — и мне тем спокойнее. Его неверие насчёт того, что завтра не нагрянет, мне абсолютно понятно. Жаль, что лишь мне, ибо хотелось бы, чтобы Рю успел оставить свой след. Прощальный след.

— Ты не хочешь что-нибудь сделать напоследок? — я невинно поднимаю голову, желая собственными глазами узреть, как он будет отвечать на этот вопрос. Нужна мимика.

— Не начинай, а, — мои ожидания рухнули, как и всё, что касается этого сухаря-клиента.

— Тогда представь, что перед тобой последний закат в твоей жизни. Что тогда?

Я никогда не теряю надежды. Вот такой я странный.

— Подумай хорошенько, я пока немного вздремну, — я согнул руки в локтях и подложил под затылок, грузно вздыхая. Сейчас попритворяться можно, ситуация довольно подходящая.

— Чего тут думать, всё предельно ясно.

— Хорошо, я понял, воображение у тебя развитое…

— Алистер.

Я всегда замираю, когда он зовёт меня по имени. Оно приобретает оттенок, который я не могу описать вслух. Куросава, как мне кажется, и коверкает моё имя, и придаёт ему ироническую нотку, отчего-то грустную нотку. А ещё в смешении с японским акцентом… Мне нравится. Мне очень нравится.

— Я бы забрался вот на тот высокий холм, — Рю показал мне вперёд, где была ровная дуга, которой касался яркий жёлтый круг, напоминающий молодой одуванчик, — и упал. Было бы лучше упасть одному, но я бы унёс с собою её сердце.

После недолгого молчания и понимания его слов я легонько кивнул. Я догадался, что за сердце. Куросава как раз-таки его спрятал.

Мимика… Его мимика изменилась. Кожа будто бы ещё сильнее разгладились, и мне показался совсем мальчик. Рю помолодел на три года, если не на пять. Оранжевые блики, падающие прямо в его чёрную радужку, окрашивают в цвет дорогого коньяка. В его глазах заходил закат. Я, будучи неживым существом, похоже, испытал на себе алкоголь, обжёгший горло. Я стукнулся затылком о землю — прошелестела трава.