Ибрагим Абдуллин - Поднять на смех!
Мне нравилось по вечерам читать газету в гамаке, а потом ужинать на свежем воздухе.
Все было прекрасно, если бы не наш сосед по участку Мартти Нурми. Он очень любил подшучивать над нами. Соорудил я на своем участке скворечник, который скоро облюбовали птицы. Я мог часами наблюдать за их веселой суетой.
— Хочешь, чтобы скворцам стало еще удобней? — спросил меня как-то Мартти. И посоветовал выкрасить скворечник белой нитрокраской. По неопытности я последовал его совету. С тех пор мой скворечник опустел к вящему удовольствию Мартти.
Потом он стал уверять меня, что на нашем участке есть артезианский источник.
— Он проходит неглубоко, — говорил Мартти. — Нужно только вырыть яму глубиной полтора-два метра, и колодец готов.
Четверо суток я, как проклятый, копал землю. Яма в два человеческих роста — а воды нет как нет. Я заподозрил неладное. Тут на наш участок зашел сияющий Мартти. Взглянув на меня, с ног до головы перепачканного землей, он расхохотался.
— Я пошутил, — сообщил он, вдоволь насмеявшись. — Нет никакого источника. Зато ты хоть немного занялся физическим трудом, а это полезно для здоровья!
Я был вне себя и жаждал мщения. Случай представился сам собой.
Тойни вычитала в своем справочнике, что помидоры растут гораздо лучше, если каждое растение привязать к воткнутой в землю палочке. Я нарезал на берегу реки ивовых прутиков, и Тойни целый день втыкала их в землю и аккуратно привязывала к каждому молодые стебельки рассады.
Но в том году нам так и не суждено было полакомиться собственными помидорами. Однажды утром приморозило, и все томаты погибли. Погоревали мы с Тойни, да делать нечего…
Прошло несколько месяцев. Как-то раз, вернувшись с работы, я взглянул на грядку, где раньше росли помидоры, и оторопел: всеми забытые ивовые прутики, еще вчера уныло торчавшие из-под земли, проросли и подернулись изумрудной зеленью молодых листочков.
Тут как раз пришел Мартти. «Ну, — думаю, — сейчас выставит нас на посмешище: горе-огородники, вместо томатов иву выращивают на грядке…» Но Мартти, против обыкновения, не засмеялся, а внимательно разглядывал зеленеющие прутики.
Я вспомнил, что у моего насмешника-соседа была одна слабость: он был чрезвычайно мнителен ко всему, что касалось его здоровья. Его любимым занятием был сбор лекарственных растений. У меня созрел план мести.
— Что это за кустики? — спросил Мартти с неподдельным интересом.
— Ах, это… — я старался говорить как можно спокойней. — Это, видишь ли, редкое лекарственное растение. Его нам прислала дочка из Крыма, и называется оно Corvus Corone.
— А какие болезни оно лечит? — спросил заинтригованный Мартти.
— Практически любые. Нужно собрать с него листья, настоять их на водке и принимать по столовой ложке три раза в день.
Мартти заволновался.
— Слушай, сосед, ты не мог бы дать мне несколько кустиков? А то в последнее время я себя очень плохо чувствую…
— Ладно уж, так и быть, — махнул я рукой. — Бери!
Мартти с преувеличенной осторожностью вырыл несколько саженцев и, рассыпаясь в благодарностях, удалился.
Я представил себе, как он будет принимать мое лекарство. Мой сосед был убежденным трезвенником и терпеть не мог спиртного.
— А что такое Corvus Corone? — спросила меня Тойни, которая слышала наш с Мартти разговор. — Даже не подозревала, что ты знаешь латинский язык…
— «Corvus Corone» в переводе означает «ворона обыкновенная», — объяснил я жене. — На этом мои познания в латыни заканчиваются.
«НЕ СМЕШНО, СТАРИК…»
Кто из нас не мечтал в детстве стать писателем? Мечты, мечты… Не миновал их и я. Очень заманчивой казалась мне перспектива не ходить на службу, а сидеть дома в удобном кресле, постукивать себе на машинке и зарабатывать лавры… Повзрослев, я понял, что почивать на лаврах дано далеко не всем писателям, и пошел работать учителем в школу. Работа пришлась мне по душе, время бежало быстро, и я позабыл о своих детских мечтах.
Как-то раз после урока я случайно услышал разговор двух своих учеников.
— Наш старикан сегодня как с цепи сорвался. Восемь «пар» за диктант влепил.
— А что с него возьмешь? Старость — не радость…
Я понял, что речь шла обо мне, и ужасно расстроился. Неужели я и впрямь стал стариком?
Своими огорчениями я поделился с другом, который работал в редакции литературного журнала.
— Не печалься, старина! — утешил он меня. — Если не хочешь быть старым школьным учителем, переходи работать к нам и будешь молодым журналистом!
Я подумал и согласился. Через некоторое время меня вызвали на заседание редколлегии.
— Что пишете? — спросил главный редактор. — Рассказы? Повести?
— Нет. В основном учебные планы…
— Понятно. Значит, очерки.
— Ну, я бы не сказал…
— А переводить когда-нибудь приходилось?
— В общем-то, приходилось, — решил сострить я. — Дело в том, что наш дом стоит рядом с райсобесом, и часто старички и старушки просят меня перевести их через дорогу.
Шутка была по достоинству оценена.
— Да ведь ты — прирожденный юморист, — сказал главный редактор, — а нам как раз нужен заведующий отделом юмора.
Итак, как и предсказывал мой друг, старый школьный учитель превратился в молодого начинающего журналиста. Только вот с юмором была загвоздка. Для меня в то время весь юмор сводился к анекдотам типа «приезжает муж внезапно из командировки…» и так далее…
— Наш журнал не сборник старых анекдотов, — заметил мне главный, когда я предложил для публикации несколько вариаций на тему командированного мужа. — Нам нужен юмор литературный и здоровый!
Легко сказать.
А где взять такой юмор?
Написал я тогда от руки объявление «Прием юмористических рассказов ежедневно с 14 до 16 часов» и повесил его на дверь своего кабинета.
Авторы не заставили себя долго ждать. Никогда не подозревал, что так много людей занимается столь несерьезным делом, как сочинение юмористических рассказов.
Стал я потихоньку предлагать рассказы своих авторов в номер. Но угодить всем членам нашей редколлегии было совсем непросто.
— Эта очень смешной рассказ, его нужно печатать немедленно, — говорил один.
— Рассказ действительно неплохой, но неактуальный, — вмешивался другой. — На мой взгляд, с его публикованием можно повременить.
— Не смешно, старик! — завершал дискуссию главный, и рассказ отправлялся в корзину.
За год мне не удалось напечатать ни одного рассказа. Авторы смертельно обиделись на меня и перестали приходить. Я был в отчаянии и очень жалел, что пошел на поводу у своего друга и ушел из школы. Днем и ночью в ушах звенел голос главного: «Не смешно, старик. Не смешно!»
Как-то вызвали меня на редколлегию.
— Мы тут посоветовались, — осторожно начал главный, — и решили передать отдел юмора другому человеку.
Он замолчал, ожидая реакции. А я не мог скрыть своей радости.
— Спасибо, старики! — сказал я, и облегчение, отразившееся на моем лице, было, как видно, столь явным, что члены редколлегии не выдержали и рассмеялись.
Они хохотали долго, а потом главный сказал:
— Ну, старик, уморил… Наверное, мы поторопились. Чувство юмора у тебя все-таки есть. Так что оставайся пока на прежнем месте.
Теперь мне придется самому писать юмористические рассказы. Сейчас закончу этот рассказ и покажу главному. Уверен, что он ухмыльнется и процедит по привычке: «Ну и что? Не смешно, старик!»
Только на этот раз я не стану с ним спорить. В самом деле, ничего смешного…
КАК КУРИЦА ЛАПОЙ
Эту историю поведал мне мой приятель Ханнес, с которым мы когда-то учились в школе и даже сидели за одной партой.
Ханнес работает в крупном учреждении. С тех пор как в его отдел пришел новый начальник, он твердо решил при первом удобном случае подать заявление об уходе. В самом деле, как можно работать под руководством человека, почерк которого столь неразборчив, что никто не в силах расшифровать его резолюций?
Сдает, к примеру, Ханнес квартальный отчет. Три дня над ним корпит, считая выходные. А начальник возвращает ему отчет с какими-то таинственными иероглифами на полях. Как ни старается Ханнес вместе с сослуживцами прочитать замечания шефа, ничего не получается. А пойти к начальнику и спросить его напрямик, мол, чего это вы там на моем отчете накарябали, Ханнес не решается. Неудобно… Как-то раз переписал он отчет заново, ничего в нем не изменив, и отнес к шефу. А тот взглянул и говорит: «Ну вот! Вы учли мои замечания. Теперь все правильно».
Тогда-то и решил Ханнес уволиться. Одно дело, когда начальник с каллиграфией не в ладах, но если у него и мнение собственное отсутствует, то далеко ли до самодурства?
