Феликс Кривин - Избранное
Иванов говорит: надо возвращаться. Там и одежда, и еда, к тому же ближе к сути, над которой мы слишком возвысились.
Первоисточники, говорит, почитаем.
Двинули мы назад. Голодные, голые, мокрые. Иванов, правда, на обратном пути защитил еще одну диссертацию. Стал доктором, профессором, деканом целого факультета.
«Вперед! — возглашает. — Вперед и только вперед!»
Как, опять вперед? Мы же уже назад… Пора уже обсохнуть, поесть, припасть к первоисточникам…
АЛЕКСЕЙ И АНТОНИНА
Антонина позвонила и попросила зайти. Она случайно оказалась в нашем городе.
Я зашел.
Гостиница «Наш город», шестой этаж. От лифта по коридору налево, номер 623.
— Здравствуй, Антонина.
— Привет. Заходи.
— А ты неплохо живешь в нашем городе.
— Неплохо. Номер отдельный. Да ты садись.
В стороне возникает отсутствующий муж Алексей и начинает прислушиваться к нашему разговору.
— Ну, а как там Алексей? — спрашиваю я из вежливости.
— Ничего Алексей. Что ж ты стоишь? Садись вот здесь, рядом.
Отсутствующий муж Алексей смотрит на нас неодобрительно. Я сажусь так, чтобы он не очень переживал.
— Ты просто как на официальном приеме, — говорит Антонина.
— Я на минутку…
— Ну вот еще! Не бросишь же ты меня одну в вашем городе! — Она придвинулась ко мне. Я из вежливости подвинулся ей навстречу.
— Что это вы, ребята? — сказал отсутствующий муж Алексей. — Или вы оглохли, не слышите друг друга на расстоянии?
Мы ему не ответили. В сущности, некому было отвечать: он был отсюда за тысячу километров. Но для приличия я спросил:
— А как Алексей?
— Ничего Алексей, — сухо ответила Антонина. — Алексей как Алексей. Живет и работает.
— Ты ему привет передай, не забудь.
— Спасибо, — сказал отсутствующий Алексей. — А теперь, может, по домам?
— Я, наверно, уже пойду по домам.
— По каким домам? — не поняла Антонина.
— Ну, по разным. К себе домой, например.
— Странный ты человек, — сказала Антонина и прижалась ко мне трепещущим телом. Мне не хотелось быть странным, и я тоже прижался к ней трепещущим телом. И, чтоб не быть неправильно понятым, попросил:
— Расскажи мне что-нибудь об Алексее.
МИЛЛИОН ЛЕТ ДО ЛЮБВИ
Московское время двадцать часов. В Париже восемнадцать. В Вашингтоне одиннадцать утра. А в Чите уже два часа ночи.
Зажав под мышкой бутылку водки и букетик гвоздик, наш герой появился у двери нашей героини.
Но — отведем часы назад на несколько суток и даже на несколько лет, а для самого начала — на несколько столетий. Итальянец Казанова, покончив счеты с жизнью в Богемии, вторично объявился в России под именем Казанова.
Любить не хотелось. Но ничего другого он не умел. Да и, откровенно говоря, тоже не очень хотелось.
В своем восемнадцатом веке знаменитый Джакомо совращал доверчивых итальянок с истинного пути на путь, как он полагал, еще более истинный, а в двадцатом веке его не смущали истинные пути: их было много, и вели они зачастую в противоположные стороны, поскольку жизнь становилась все более многосторонней.
Работал Казанов в справочном бюро, что отдаленно приближало его к французским энциклопедистам. Энциклопедия — это, в сущности, справочная литература, и если уж продолжать начатое великими французами, то не в университетах, не в научно-исследовательских институтах, а здесь, в справочных бюро. Есть ли бог? Бессмертна ли душа, или ее вообще не существует? В чем смысл жизни? Платите две копейки и получайте ответ. Но клиент измельчал, от него не услышишь подобных вопросов.
Будка Казанова стояла на пересечении главных магистралей города, но возле нее никогда не бывало очереди. Жителям города хватало неэнциклопедических знаний, и любая неквалифицированная тетка легко и охотно выполняла функции справочного бюро.
Преимущество энциклопедической службы состояло в том, что из будки был прекрасный обзор, открывавший путь притоку справок со стороны, в этом смысле будка была поистине справочной. Но, хотя и сидеть в будке и смотреть по сторонам — занятие в достаточной степени увлекательное, со временем оно утомляет. Чтобы отдохнуть от притекающей со всех сторон информации, Казанов опускал глаза в книжку, — это осталось от тех, прежних времен, когда он служил библиотекарем у графа Вальдштейна, который сейчас, возможно, тоже служит в каком-то справочном бюро, и лишь надменное выражение лица и грубые ответы выдают его графское происхождение.
Странное дело: когда посмотришь вокруг, создается впечатление, что все бывшие графы и князья работают сегодня в сфере обслуживания. Их выдает надменное выражение лиц и грубое обращение с посетителями. И это весьма грустное обстоятельство: высокомерие и даже хамство графа не столь губительно для окружающих, потому что в графах никто не испытывает такой нужды, какую испытывает в продавцах, водопроводчиках и официантах.
Сначала Казанов брал в библиотеке только справочную литературу, благодаря чему заметно повысил свою квалификацию. Но невостребованные сведения быстро забывались, вследствие чего он к справочникам охладел и обратил внимание на литературу художественную. Детективов он не читал: за ними всегда были очереди. Фантастикой, из уважения к своей работе, не увлекался. Любовная тематика… Но в прежней своей жизни он от нее устал, хотя в нынешней об этом и не догадывался.
Исключение этих трех жанров значительно сужало и без того не слишком широкий круг имеющейся в библиотеке литературы, но Казанов чувствовал себя неплохо в узком кругу: это придавало чтению некоторую интимность.
Шло время. Казанов все читал и читал, постепенно приближаясь к французским энциклопедистам, и не только французским, ибо читал он переводы не только с французского, то есть был в определенной степени полиглотом. В свое время он выстоял в очереди немецкую писательницу Марию Ремарк, которая вела рассказ от мужского лица и говорила о таких вещах, о которых женщинам говорить не пристало. Без особых трудностей сменив перевод с немецкого на перевод с английского, Казанов взялся читать Джека Лондона, немного смутившись тем обстоятельством, что Лондон находится в Англии, а Джек Лондон — в Америке, хотя и переводят его с английского языка.
Когда на абонементе уже ничего, кроме очередей, не осталось, Казанов направился в читальный зал. Был разгар рабочего дня, в читальном зале было пусто, и только библиотекарша лихорадочно листала книгу, торопясь выполнить план, который ей срывали читатели. Казанов походил возле полок, поглазел на разнокалиберные книжные корешки, но его все время отвлекала книга, которую читала библиотекарша.
— Что вы там разглядываете, как в театре? — спросили бы у него в билетной кассе или в ремонтном ателье, а то и на почте, в посылочном отделении. Но библиотека относится к тем немногим местам, где с посетителями обращаются вежливо, чтоб не отбить у них желания ходить в библиотеку. Спугнете посетителя — кто вам тогда будет книги читать?
— Вам помочь, товарищ? — робко спросила библиотекарша.
Казанов покосился на ее книгу.
— А сами что читаете?
— Это не библиотечная книга, — замялась библиотекарша, — это мне дали почитать.
— Да, видно, книги у вас, если вы сами со стороны читаете…
— Книги у нас хорошие, — оскорбилась библиотекарша. — С Германской Демократической Республикой переписываемся. По поводу «Фауста» на немецком языке.
— Неужели прямо по-немецки читаете?
— Я по-французски читаю, — потупилась библиотекарша. — А по-немецки только со словарем.
— Как же вас зовут, извините за нескромный вопрос?
— Люба.
— Понимаете, Люба, я что хочу сказать? Вы, конечно, переписывайтесь с Германской Республикой, но меня возмущает: куда ни придешь — на прилавке одно, под прилавком другое. Между прочим, я тоже работаю с людьми, но у меня так не водится. У меня любую справку бери, я ничего не держу под прилавком. Как проехать на вокзал? Как проехать на рынок? Пожалуйста — сведения для всех. Ко мне в любой день приходи с ревизией…
Казанов наконец оторвал взгляд от книги и перевел его на библиотекаршу. И — осекся…
Московские куранты пробили двадцать ноль-ноль. В Париже восемнадцать. В Вашингтоне одиннадцать утра. А в Чите два часа ночи… Мы вернулись в то время, с которого начали.
Итак, зажав под мышкой бутылку водки и букетик гвоздик Казанов появился у двери библиотекарши Любы.
Она была уже здесь, за дверью, но, услышав звонок, минуту подождала — для приличия. Чтобы не получилось, что она ждала его, выглядывала из окна, хотя было, конечно, и то, и другое.
Они не договаривались о времени. Просто после того, как Казанов осекся в библиотеке, он ушел, потом снова пришел, потом опять ушел и пришел и наконец сказал:
