Андре Бретон - Антология черного юмора

Сколь бы ни было удачным подобное толкование смысла пьесы, оно не исключает и других прочтений: особенностью этой «комедии» стало как раз обилие так непохожих друг на друга интерпретаций. Для нью-йоркских пуритан, которые сознательно или нет разглядели в пьесе только самое очевидное ее содержание, она попала «подо все четыре положения» закона, запрещавшего постановку «произведений, прославляющих похоть, богохульных, содержащих нецензурные выражения или непристойные описания». В свою очередь, Морис Буржуа, автор замечательного французского перевода «Повесы», писал, что некий ирландский критик счел пьесу всего лишь сценическим воплощением известной шутки Бодлера, брошенной при входе в ресторан к немалому изумлению присутствовавших: «Пристукнув наконец моего несчастного папашу...». Немецким переводчикам она предстала символом борьбы «новой, молодой Ирландии» против «Ирландии старой»; нашлись и такие, кто усмотрел в ней, ни много, ни мало, противостояние идеального и материального. Стоит ли говорить, однако, что наиболее приемлемое объяснение основной мысли этой пьесы, до сих пор оставлявшееся безо всякого внимания, лучше всего — и проще всего — было бы свести к небезызвестному «комплексу Эдипа»? Немаловажным представляется и тот факт, что исследование «латентного содержания» пьесы выдвигает на первый план целый пучок значений, применимых к самым разным граням нашего бытия и чрезвычайно существенных для всех и каждого — как если в случае с «Повесой» мы имели дело с выжимкой из некоего коллективного сновидения.

Прежде, чем окончательно вернуться в Ирландию и напрямую посвятить себя театру, Синг много путешествовал по Италии и Германии, долго жил во Франции, а потому ему были хороши известны все те подводные камни, что угрожали каждой из двух противоборствующих тенденций в литературе и искусстве того времени: «Сегодняшняя городская литература не таит более в себе открытий или редких сокровищ, — писал он, — разве что в каких-нибудь двух-трех книгах, выхолощенных и отшлифованных, а потому страшно далеких от того, что в глубине души интересует каждого из нас. С одной стороны, если Малларме и Гюисманс, работающие в этом направлении, а с другой — Ибсен и Золя, которые, конечно, пишут о реальной жизни, но как-то бесцветно, безнадежно». Разрешение подобного противоречия он сумел найти в предельно точном и вместе с тем исступленном, колдовском языке ирландского народа, законами географии и экономики оставленного наедине со своими собственными духами и преданиями, и в безграничной фантазии, помогающей этим людям — пастухам, рыбакам, разносчицам в пабах и лудильщикам, бродящим по деревням, — сбросить тягостную «власть холмов». Тот необычайный свет, которым сияет все творчество Синга, исходит прежде всего от этого векового первородного дерева, чей живительный сок он смог донести теперь и до нас.

ПОВЕСА — ГОРДОСТЬ ЗАПАДА

Сара: Сэр, простите великодушно — не вы ли часом убили своего отца?

Кристи (двигаясь бочком к гвоздю, на котором висело зеркало): Я самый и есть, да поможет мне Бог!

Сара (протягивая принесенные яйца): Вот радость-то какая! Ну, тогда добро пожаловать! Я тут вам пару яичек принесла утиных на завтрак. У Пэгин-то утки — одно название, но я у хороших выбирала. Попробуйте-ка сами — я врать не стану.

Кристи (стесняясь, подходит ближе и вытягивает левую руку): Да, яйца что надо — тяжелые, крупные.

Сара: Вот еще маслица прихватила — куда ж это годится картошку всухомятку есть... Вы ведь, чай, неближний путь прошли, как папашу-то своего прикончили.

Кристи: Премного благодарен.

Онор: А от меня вам ломтик пирога — вы поди изголодались, это ж сколько вам по свету идти пришлось.

Нелли: Ну, а я принесла курочку-несушку — вареная, как есть; все равно ее давеча викарий повозкой переехал. Посмотрите-ка, мистер какая грудка у ней жирненькая!

Кристи: Да, того и гляди лопнет (дотрагивается тыльной стороной руки, в которой держит остальные подарки).

Сара: Да что вы робеете — щипните как следует! Правой-то что, больно чести будет до курицы дотронуться? (заглядывает ему за спину) Э, да у него тут зеркало! Вот так дела — сколько на свете живу, а мужчин с зеркалами за спиной до сих пор не видывала. А и то, отца ведь своего прихлопнул. (Девушки хихикают.)

Кристи (невинно улыбаясь и складывая подарки поверх зеркала): Я вам всем сегодня очень благодарен.

Вдова Куинн (незаметно входя, с порога): Сара Тэнси, Сюзанн Брэди, Онор Блейк! И в честь чего это, скажите на милость, вы тут столпились в такой час!

Девушки (хихикая, наперебой): Это он, тетушка — тот, что отца убил.

Вдова Куинн (подходит к ним): И без вас знаю, что он; за ним и пришла. У нас там игры в низинке затеяли — так пусть побегает, попрыгает или в мяч погоняет, Бог его знает, что еще.

Сара (оживленно): Правильно, тетушка, так и надо! Чтоб мне без приданого остаться, если он там всех на обе лопатки не положит!

Вдова Куинн: Ну, а тогда нечего донимать его своими расспросами — сажайте-ка лучше за стол, а то ишь, натащили всякой всячины. (Забирая подарки.) Ты, парень, натощак к нам пожаловал или на полный желудок?

Кристи: Натощак, с вашего позволения.

Вдова Куинн (во весь голос): Вот народ! А ну живо собирайте завтракать! (Кристи) Садись-ка сюда, парень (усаживает на скамейку рядом с собой, пока девушки занимаются чаем и завтраком) и, покуда Пэгин не заявилась, рассказывай, что там у вас стряслось. Все лучше, чем рот до ушей разевать, точно майская луна!

Кристи (понемногу осваиваясь): Ну, это длинная история... Слушать надоест.

Вдова Куинн: Да будет тебе скромником-то прикидываться! Здоровенный парень, храбрец хоть куда — экий ловкач! Ты скажи — так прям в доме череп ему и раскроил?

Кристи (с недоверием, но явно польщенный): Не-а, мы картошку с ним копали — ну там, на поле. Промерзло все, кочки да каменья одни, будь оно неладно.

Вдова Куинн: Ну а ты что, денег у него попросил? Или сказал, небось, что женишься, а его с фермы — в шею?

Кристи: Да что вы! Я копаю себе потихоньку, а он ни с того ни с сего: «Иди, говорит, остолоп, скажи священнику, что скоро свадьбу будешь играть с вдовицей Кейси».

Вдова Куинн: А на лицо-то она как, эта вдовица?

Кристи (с ужасом): У-у, кошмар на двух ногах! За холмом у нас живет... Лет сорока пяти лет, весом больше двух центнеров будет. Хромает, крива на один глаз, да еще и стыда никакого с мужчинами не знает — стар или млад, без разбору.

Девушки (окружают его, наполняя тем временем тарелку): Боже милосердный!

Вдова Куинн: А чего это он задумал тебя на ней женить? (Берет кусочек курицы.)

Кристи (ест за обе щеки, все более воодушевляясь): Ну он все мне втолковывал, что надо бы к кому-нибудь прилепиться — жизнь, дескать, штука тяжелая... Но сам-то, конечно, только и мечтал, как бы перебраться к ней в хибару, да напиться как следует на ее деньжата.

Вдова Куинн: Ну кончил-то он похуже, чем под боком у соломенной вдовушки... А то знай, посиживал бы себе у теплого камелька со стаканчиком доброго грога. Ну, тогда ты его и пристукнул?

Кристи (увлеченно): Да не! «Не выйду, говорю — все знают, она мне, двухмесячному, грудь давала! Ты только погляди на нее — старая ведьма, как пойдет честить, так чайки да вороны дом стороной облетают».

Вдова Куинн (поддразнивая его): Да, с ней не соскучишься.

Сара (сгорая от любопытства): Ах, подождите вы, тетушка! Ну, когда же вы его убили?

Кристи: «Да такому, как ты, — говорит он мне, — и она хороша будет. Отправляйся к священнику, тебе говорят — а не то прихлопну, как мокрицу». Я ему: «Ну да, прихлопнул один такой», — говорю. А он: «Пошел живо, черт тебя забодай». Ну а я: «Как же, говорю, иду уже!».

Сара: И правда, что это он...

Кристи (стараясь произвести впечатление): Тут еще и солнце встало на холмом, туча набежала — у меня аж в глазах потемнело. «Ну, спаси господи твою душу», — говорит он тогда и замахивается косой. «Ты о своей подумай», — отвечаю, а сам — за мотыгу.

Сюзанн: Вот так история.

Онор: Да он и говорить мастак!

Кристи (польщенный, он приободрился и размахивает косточкой): Он как секанет косой, я влево скакнул. Потом развернулся, чуть поворотился — и как дал ему, прямо по затылку вытянул (подносит кость к кадыку) аж по самый подбородок башку расколол.