Льюис Кэрролл - Льюис Кэрролл: Досуги математические и не только (ЛП)

                               10 апреля 1856 г. [54]

В нашу пору подражанья нам претендовать негоже на особые заслуги при попытке несерьёзной совершить простое дело. Ведь любой же стихотворец, мало-мальски с ритмом сладя, сочинит за час, за пару, вещь в простом и лёгком стиле, вещь в размере «Гайаваты». Говорю официально, что совсем не притязаю на особое внимание к нижеследующим строкам ради звучности и ритма; но читателя прошу я: пусть оценит беспристрастно в этом малом сочиненье разработку новой темы.

       Скинул сумку Гайавата,Вынул камеру складную:Палисандровые части,Всюду лак и полировка.У себя в чехле деталиБыли сложены компактно,Но вошли шарниры в гнёзда,Сочленения замкнулись;Вышла сложная фигура —Куб да параллелепипед(См. Евклид, Вторая книга).       Всё воздвиг он на треногу,Сам подлез под тёмный полог;Поднял руку и промолвил:«Стойте смирно, не топчитесь!»Колдовством процесс казался.       Всё семейство по порядкуПеред камерой садилось,Каждый с должным поворотомИ с любимым антуражем —С остроумным антуражем.       Первым был глава, папаша;Для него тяжёлой шторойОбернули полколонны,Уголком и стол в картинкуПододвинули поспешно.Он рукой придумал левойУхватить какой-то свитокИ в жилет другую сунутьНа манер Наполеона;Созерцать решил пространствоС изумлением во взоре —Как у курицы промокшей.       Вид, конечно, был геройский,Но совсем не вышел снимок,Ибо сдвинулся папаша,Ибо выстоять не мог он.       Следом вышла и супруга,Тоже сняться пожелала;Разоделась свыше меры —Вся в брильянтах и в сатине,Что твоя императрица.Села боком, изогнулась,Как не каждый и сумеет;А в руке букетик — впрочем,На кочан похож капустный.И пока она сидела,Всё трещала и трещала,Как лесная обезьянка.«Как сижу я? — вопрошала. —Я достаточно ли в профиль?Мне букет поднять повыше?Попадает он в картинку?»Словом, снимок был испорчен.       Дальше — отпрыск, студиозус:Складки, мятости, изгибыПронизали всю фигуру;Проведи по каждой взглядом —Приведут тебя к булавке,Сами сходятся к булавке,К золотой булавке в центре.(Парня Рескин надоумил,Наш эстет, учёный автор«Современных живописцев»И «Столпов архитектуры»).Но студент, как видно, слабоВзгляды автора усвоил;Та причина, иль другая,Толку мало вышло — снимокБыл в конце концов загублен.        Следом — старшая дочурка;Много требовать не стала,Заявила лишь, что приметВид «невинности покорной».       В образ так она входила:Левый глаз скосила книзу,Правый — кверху, чуть прищуря;Рот улыбкой растянула,До ушей, и ноздри тоже.       «Хорошо ль?» — она спросила.Не ответил Гайавата,Словно вовсе не расслышал;Только спрошенный вдругорядьКак-то странно улыбнулся,«Всё одно», — сказал с натугойИ сменил предмет беседы.       Но и тут он не ошибся —Был испорчен этот снимок.       То же — с сёстрами другими.       Напоследок — младший отпрыск:С непослушной шевелюрой,С круглой рожицей в веснушках,В перепачканной тужурке,Сорванец и непоседа.Малыша его сестрицыВсё одёргивать пытались,Звали «папенькин сыночек»,Звали «Джеки», «мерзкий школьник»;Столь ужасным вышел снимок,Что в сравненье с ним другиеПоказались бы кому-тоОтносительной удачей.       В заключенье ГайаватаСбить их гуртом ухитрился(«Группировкой» и не пахло);Улучив момент счастливый,Скопом снять сумел всё стадо —Очень чётко вышли лица,На себя похож был каждый.       Но когда они взглянули,Мигом гневом воспылали,Ведь такой отвратный снимокИ в кошмаре не присниться.«Это что ещё за рожи?Грубые, тупые рожи!Да любой теперь нас примет(Тот, кто близко нас не знает)За людей пренеприятных!»(И подумал Гайавата,Он подумал: «Это точно!»)Дружно с уст слетели крики,Вопли ярости и крики,Как собачье завыванье,Как кошачий хор полночный.       Гайаватино терпенье,Такт, учтивость и терпеньеУлетучились внезапно,И счастливое семействоОн безжалостно покинул.Но не медленно он вышелВ молчаливом размышленье,В напряжённом размышленье,Как художник, как фотограф —Он людей покинул в спешке,Убежал он в дикой спешке,Заявив, что снесть не в силах,Заявив про сложный случайВ самых крепких выраженьях.Спешно он сложил манатки,Спешно их катил носильщикНа тележке до вокзала;Спешно взял билет он в кассе,Спешно он запрыгнул в поезд;Так уехал Гайавата [55].

Слеза застыла. Скорбный звук       Нейдёт из уст на помощь ей;Лишь обруч судорожных рук       Стремится сжать дитя сильней.

Лицо дитяти! Вид иной:       Приотворён улыбкой рот —Взгляни! заоблачный покой       В душе, столь юной для забот.

Покоя нет в её чертах,       Но бледность, знак тяжёлых чувств;Знакомых грёз знакомый страх       В морщинах лба, в дрожанье уст.

Свистящий вой издалека       Грозы, застлавшей небосвод,Подобен крику моряка,       Что бьётся со стихией вод.

Пугают бури голоса       Сомненьем слух. И в этот часНиспосылает ей гроза       О мгле и гибели рассказ.

«Близок призрачный корабль,       Дерзок в рвении своём;Непроглядна сзади даль,       Сверху буря, снизу шторм;

Такелаж на нём скрипуч,       Мачты стон ему в ответ —Чуть видна на фоне туч,       Клонит тощий силуэт.

Но гляди! Сдаётся он,       Искалеченный борьбой;Светом молний озарён,       Близок берег роковой.

Чу! Трещит разбитый бок —       Это ветра злой порывИли пенистый поток       Ободрал корабль о риф.

Вниз нырок и в небо взмах —       Словно дух, летуч и белОн с отчаяньем в глазах       В ночь густую посмотрел.

Может, ищет он во мгле,       Где дразнящая рукаСлабой искоркой к земле       Призывает моряка?

Не жену ль увидеть ждёт       И детей в последний час,Кто встречал его приход       Вместе плача и смеясь?

Закрутил водоворот —       Смертным ложем станет дно;Если помощь не придёт —       Значит, сгинуть суждено.

В толкотне за духом дух,       Эти зрелища любя,Лезут сверху!» — молвя вслух,       Будит женщина себя.

Уходит шторм, стихают вдруг       И крик борьбы, и треск досок,Единый ухо слышит звук —       Как волны бьются о песок.

Хоть нелегка случилась ночь       С души с рассветом отлегло.Всё тело вздрогнуло — точь в точь       Попала с холода в тепло.

Она глядит: светлеет мрак;       Слабей ночных видений след.И лай сторожевых собак —       Кому-то радостный привет!

                               23 февраля 1857 г.