Игорь Губерман - Шестой иерусалимский дневник (сборник)

в голове гуляет ветер,

не пристойный старости.

446

С моим недугом я расстанусь,

одну измену не простив:

меня подвёл двуликий анус,

врага преступно пропустив.

447

Я облученьем так потрёпан,

что не могу ни встать, ни сесть,

и даже дружеского трёпа

ещё не в силах перенесть.

448

Чтоб лавры обрести, не суетись,

не сетуй на житейские морозы,

тебе даны стихи, чтобы спастись

в растлительном потоке низкой прозы.

449

С меня заботы жизни дружно слезли,

у взгляда сократилась территория,

теперь моя история болезни —

единственная личная история.

450

Люблю, чтоб шёл жених к невесте,

люблю чувствительные сказки,

и всей душой мне в каждом тексте

счастливой хочется развязки.

451

Когда-то я мчался на полном скаку,

и ветры хлестали по мне,

сегодня я с кайфом лежу на боку,

а как надоест – на спине.

452

Вот на восьмом десятке лет

и пишутся стихи,

поскольку сил у деда нет

на прочие грехи.

453

Увижу ли я тех, кого хочу,

на небе, недоступном для живого?

Я преданно смотрю в лицо врачу,

не слыша и не слушая ни слова.

454

Чтоб не болтать о муках ада,

к земным я лучше перейду:

врагу – и то желать не надо

мою зубную боль в заду.

455

Какое-то заразное влияние

оказывают книги на меня:

медлительное словоизлияние

томит меня потом к исходу дня.

456

Дурная боль не сломит лоха,

упрямство клонит к терпежу;

хожу сейчас я крайне плохо;

сижу – едва; но как лежу!

457

На заре поют зазря соловьи,

трели ранние во мне безответны,

утром сумеречны чувства мои,

а под сумерки – светлы и рассветны.

458

Сколь у нас ни будь ума и чести,

совести, культуры, альтруизма,

тайно покурить в запретном месте —

счастье для живого организма.

459

Свалился я под сень моих чертогов,

овеян медицинским попечением,

сейчас уже лечусь я от ожогов,

содеянных заботливым лечением.

460

– Послал ему Бог испытание!

– А что с ним? – Почти ничего:

постигло его процветание,

молитесь за душу его.

461

Всякой боли ненужные муки

не имеют себе оправданий,

терпят боли пускай только суки,

что брехали о пользе страданий.

462

Повысить о чём-нибудь знание —

могу я, хотя и натужно,

когда б не предвидел заранее,

что это ни на хер не нужно.

463

Время течёт не беззвучно,

время бурлит и журчит,

внуки докажут научно

факт, что оно не молчит.

464

Тревожат Бога жалобой, прошением,

те молят за себя, те – за других,

а я к Нему – с циничным утешением:

терпи, Ты всё равно ж не слышишь их.

465

Невнятное томит меня смущение —

с душой, видать, не всё благополучно:

с людьми недуг порвал моё общение,

а мне ничуть не пусто и не скучно.

466

Висит над миром шум базарный,

печь разногласий жарко топится,

и тихо полнятся казармы,

и в арсеналах гибель копится.

467

Всегдашнее моё недоумение —

зачем живу, случаен и безбожен,

сменилось на уверенное мнение,

что этого Творец не знает тоже.

468

Перечёл – и по коже мороз,

обнаружил я признаки грозные,

что уже на пороге склероз:

мысли стухли и стали серьёзные.

469

Сказать про жизнь, её любя,

точней нельзя: сапог не парный,

и то тюрьма вокруг тебя,

то дружной пьянки дух нектарный.

470

Звучит, как скверный анекдот,

но жребий не кляня,

я выздоравливаю от

лечения меня.

471

Всё срастается на теле живом,

но ещё за стол не сесть, не поврать;

выздоравливаю я тяжело;

это лучше, чем легко умирать.

472

Надо мне известности не боле,

чем недавно выпавшая мне:

два моих стишка в какой-то школе

в женском туалете на стене.

473

Творец давно уже учёл

всего на свете относительность,

и кто наукам не учён,

у тех острей сообразительность.

474

Свалясь под уважительную крышу

признания, что скорбен и недужен,

окрестной жизни гомон я не слышу —

похоже, он давно мне был не нужен.

475

Везде стоят солидные ряды

и книги возлежат на них залётные —

то мудрости трухлявые плоды,

то пошлости порывы искромётные.

476

Нет, я уже не стану алкоголиком,

и я уже не стану наркоманом,

как римским я уже не буду стоиком

и лондонским не сделаюсь туманом.

477

Чей разум от обычного отличен —

сгорают на огне своём дотла,

а мой умишко сильно ограничен,

поэтому печаль моя светла.

478

За все про все идейные течения

скажу словами предка моего:

«Любого не боюсь вероучения,

боюсь только апостолов его».

479

Одна лишь пагубная линия

заметна мне в существовании,

по ней ведёт нас блуд уныния,

ловитель кайфа в остывании.

480

Я в молодости часто забывал,

как выглядел конец вечерней пьянки,

а утром этот памяти провал

оказывался девкой с той гулянки.

481

С той поры, как нашёл этот дивный

метод битвы с недугом паскудным,

я использую самый активный

вид лечения – сном непробудным.

482

Среди бесчисленных волнений,

меня трепавших без конца,

всегда была печаль сомнений

в доброжелательстве Творца.

483

Я тщательно, порой до неприличия,

найти пытаюсь тайное тавро:

у зла ведь очень разные обличия,

всех чаще это – светлое добро.

484

Сам я счастлив бы стал, в человеках

сея мысли, как жить хорошо,

но в моих закромах и сусеках

я такого зерна не нашёл.

485

Кошмары мучили поэта:

напившись, он уже вот-вот

касался истины, но это

обычной девки был живот.

486

Что впереди? Родни галдёж,

потом наркоз и вся потеха;

когда хирург прихватит нож,

дай Бог им общего успеха.

487

Забавно, что у дней бывают лица:

угрюмые, задумчивые, строгие,

день может улыбаться или злиться,

бывают мельтешные и убогие.

488

Поскольку им непогрешимость

дана, как истина сама,

в сужденьях равов есть решимость

с некрупной примесью ума.

489

Недолгое от будней отключение

по случаю наплыва злоключений —

заметное приносит облегчение

от суетных и вздорных попечений.

490

В душе у меня затвердела

любимая бабкой присловица:

«Родиться евреем – полдела,

евреями люди становятся».

491

Всё нужное, чтоб выжить нам, – единое,

для жизни корневое основание,

а лишнее и не необходимое —

нужнейший эликсир существования.

492

Было дико, но прекрасно,

и пока дряхлеть не стала,

Леда много лет напрасно

снова лебедя искала.

493

Прочтя, как полезны страдания,

что счастью они не помеха,

я слышу за шкафом рыдания —

там черти рыдают от смеха.

494

Обманчиво понурое старение:

хотя уже снаружи тело скрючено,

внутри творится прежнее горение,

на пламя только нет уже горючего.

495

В палитре боли – очень пёстрой —

живут в готовности слепой —

от сокрушительной и острой

до изнурительной тупой.

496

Бредя сквозь жизнь, изрядно мглистую,

терпя её коловерчение,

чесать пером бумагу чистую —

весьма большое развлечение.

497

Висит гипноз бесед манерных,

и дикий зреет самосуд,

и легионы правоверных

мир иноверцев сотрясут.

498

А славен буду я десятки лет

не в памяти у нескольких гурманов,

но яркий по себе оставя след

на многих поколеньях графоманов.

499

Случай, на кого-то фарт обрушив,

сильно всё меняет в человеке,

деньги деформируют нам души,

но светлы и счастливы калеки.

500

Я сидел, но присутствие ложа

всё вниманье моё занимало,

хорошо себя чувствовать лёжа —

это тоже при хвори немало.

501

Мне по душе оно как есть,

земное бытиё,

и получи благую весть,

я б не понёс её.

502

В пустой игре моих мыслишек

испуг нечаянный возник,

что бередит меня излишек

херни, почерпнутой из книг.

503

Меня спасает только сон,

однако и во сне

поёт сопенью в унисон

печаль моя во мне.

504

Я без печали упустить

уже из рук удачу мог,