Djonny - Сказки темного леса
Когда багровый закат пал на озерные воды, мы разожгли у себя на стоянке огромный костер. Пойманных сторонников Оукеншильда направили в организованный женой Маклауда и Королевой «косметический салон». Там их старательно вымазали углем, нарядили в юбки из папоротника и еловых лап, а на головы приспособили «шлемы», сделанные из смеси озерной глины, гречневой каши и старых макарон.
Из этого Круга Игр мне больше всего запомнилось четыре игры — «Узорный Гульерик»,[150] «Сказочник и Болотная Лихорадка»,[151] «Мученик»[152] и «Лиловый Шепотун».[153] Не только мы оценили по достоинству эти игры: за праздничной программой с огромным наслаждением наблюдали прибывшие под вечер из Каменки дембеля-миротворцы. Наша затея им очень понравилась, и наутро они уходили с четким намерением организовать подобные развлечения у себя в части. Это дает вышеперечисленным играм надежду на бессмертие — вполне возможно, что и сейчас в Каменке какой-нибудь «дедушка» говорит провинившемуся «духу»:
— А ну, тело, изобрази-ка мне Лилового Шепотуна!
Ночь пролетела незаметно, а рассвет мы встречали уже на опустевшей поляне — пресытившись под утро развлечениями и разогнав пленных. Ласковые лучи утреннего солнца падали на мир, все было тихо, благообразно и мирно. Усевшись возле догорающего костра, мы наблюдали за Строри, который взялся зашивать джинсы. По крайней накуренности он намертво пришил их к собственному спальнику, лежащему в это время у него на коленях.
Именно в этот момент невысокий, наряженный в серые слаксы и тонкую пропитку человек вышел из лесу на нашу поляну, небрежно помахивая зажатой в правой руке здоровенною «Моторолой». У него был сильно недовольный вид, как будто он не на берег лесного озера вышел, а явился в фирменный магазин — заявить претензию по поводу грубости и некомпетентности персонала.
— Так, — с ходу заявил он, — что это мы тут видим?
Это был первый случай, когда мы увидели в лесу сотовый телефон (одну из первых моделей «Моторолы» — прямоугольную коробку без экрана с выдвижною антенной). Незнакомец остановился всего в нескольких метрах от нас — а мы неподвижно сидели, пораженные его наглостью и мажорским видом. Строри в этот момент едва не проколол себе ногу швейной иглой, а Крейзи выронил из рук на газету наполовину забитый косяк — чего за ним обычно не водится.
— Чего вы расселись? — вновь обратился к нам незнакомец, подозрительно уставившись на наши удивленные лица. — И вообще — кто вы такие?
Тут надо отдать должное Маклауду, единственному из нас, кого совершенно не смутила необычная ситуация. Встав на ноги, он подошел к незнакомцу, положил ему руку на плечо и громко произнес:
— Это как раз то, что нам нужно!
Через несколько минут, когда незнакомец сменил свой первоначальный имидж (примерив на себя шлем из каши и юбку из папоротника) — между нами состоялась вот какая беседа:
— Я не затем приехал сюда, — визгливо выкрикнул незнакомец, — чтобы меня мурыжили какие-то Грибные Эльфы! Вы меня не знаете: я названный брат самого Торина Оукеншильда!
— Для тебя было бы лучше этого не говорить, — заметил Кузьмич, но незнакомец не унимался:
— Сейчас я позвоню в милицию, и тогда вам пиздец! Немедленно отпустите меня! Барин, услышав эти слова, взял принадлежащий Ториновскому брату сотовый телефон и куда-то унес. Вернувшись через минуту, он подал Ториновскому брату железную миску, в которой лежала его «Моторола»: мелко накрошенная топором, с антенной, вертикально торчащей из кучи обломков.
— Звони! — предложил Кузьмич. — Что же ты не звонишь?
Брат Торина уставился на миску в некотором оцепенении, вытаращив глаза, а Барин стоял рядом с ним неподвижно. Ничего не предвещало того кошмара, что случился буквально в следующий момент. Когда я это увидел, то поначалу не поверил своим глазам — до такой степени дико и необычно выглядел поступок Кузьмича.
Чуть подавшись вперед, Барин всунул миску прямо в руки Ториновскому брату. А когда тот вцепился в неё — обхватил его левой рукой за затылок и потянул на себя. Брат Торина принялся сопротивляться, но эта борьба длилась недолго. В следующую секунду Кузьмич с силой выбросил вперед другую руку и вырвал у брата Торина правый глаз. После этого Барин отступил на два шага назад, победно глядя на нас и высоко подняв зажатое в пальцах глазное яблоко.
— Кузя, блядь! — закричал я. — Ты чего делаешь?
— Тяжкие телесные! — зарычал Маклауд. — Барин, сука, вписал нас в блудняк!
— Чего вы орете, какие еще тяжкие телесные? — спокойно ответил Кузьмич. — Приколитесь лучше, у этого пидора искусственный глаз!
— Фу, напугал… ну гондон! — набросился Маклауд на Ториновского брата. — Второй глаз тоже искусственный? А ну, вынь, покажи!
Побросав одежду и обувь Ториновского «родственничка» в костер, мы нагрузили на него раздувшийся от нажитой добычи рюкзак Маклауда, похватали свои вещи и отправились в обратный путь. Мы собирались ехать домой, но по дороге нас поджидало еще одно забавное приключение.
На очередном повороте грунтовой дороги мы повстречали Леву-Хоббита — жирную чернявую тварь, нагруженную тяжеленным рюкзаком. Он прошел мимо нас с самым постным выражением лица, лишь искоса глянув на брата Оукеншильда, перемазанного сажей и облаченного в юбку из папоротника и еловых лап. Лева-Хоббит известен в Питере своей жадностью и нежеланием делиться едой, так что нам показалось хорошей идей проверить эти расхожие слухи.
— Привет, Лева! — крикнул Маклауд. — Есть у тебя хлеб?
— Нету, — буркнул Лева, но как-то неискренне, так, что всем сразу стало ясно — Лева врет.
— Ну, Лева, — ласково попросил я, — не откажи! А то у нас консервов полный рюкзак — и ни куска хлеба. Так как?
— Нету у меня ничего! — категорически заявил Лева и тут же добавил: — Пропустите, я опаздываю на фестиваль!
— Не спеши ты так, Лева, — начал было я, но меня перебил Строри:
— Петрович, Маклауд — нам некогда! Из-за этого жирного мудака мы опоздаем на электричку! Живо пошли!
Мы развернулись и пошли было дальше, но Лева-Хоббит рассудил иначе — не забыл Строриных слов про жирного мудака.
— Сами вы мудаки, — донеся до нас его голос. — В лесу надо иметь собственный хлеб! Обернувшись, мы заметили Леву-Хоббита — он улепетывал по дороге со всех ног, просунув пухлые ручки под лямки неподъемного рюкзака. Переглянувшись с Маклаудом, мы сбросили на дорогу собственные вещи и бросились в погоню за Левой.
То, что случилось с Левой, я склонен называть «спонтанный спецманевр». Я бежал первым, а когда догнал Леву — тут же набросил ему сбоку на шею капроновую петлю. Я не стал дергать за веревку, пытаясь остановить Левин разгон, а поступил с точностью до наоборот. Обогнав Леву, я изо всех сил принялся тянуть за концы веревки, придавая его бегу дополнительное ускорение. В этот момент Маклауд, настигнув Леву сзади, в прыжке ударил ногою ему в рюкзак, от чего Леву с еще большей скоростью бросило вперед. Тогда я резко остановился, изо всех сил натягивая удавку — приседая и упираясь ногами. Из-за этого Леву понесло вокруг меня по широкой дуге, которая закончилась, когда Лева на полной скорости врезался башкой в придорожную ель. Удар был столь страшен, что удавку вырвало у меня из рук, а Леву отбросило от дерева на пару метров назад. Вынув у Левы из рюкзака буханку хлеба, мы отправились догонять своих — счастливые сделанным и премного довольные собой.
Возле поворота на садоводство мы отправили брата Торина в лес, накрепко наказав ему ни в коем случае не показываться на станции. По слухам, некоторое время он скрывался в лесу, пока не был обнаружен грибниками: голый человек в юбке из папоротника, прячущийся под корягой. Нас весьма обрадовали эти слухи. Но они — ничто по сравнению с тем, что мы услышали всего через несколько дней по возвращении в город. У этих слухов есть своя, собственная предыстория.
Один из тех господ, что были захвачены нами для ночного Круга Игр, оказался не робкого десятка. Он прямо спросил у нас: с какой стати и почему мы над ним издеваемся? Это оказался близкий друг Торина Оукеншильда, запомнившийся нам под именем Мученик. На его вопросы мы ответили вот как:
— Торин собрал с нас по восемьдесят рублей, — с самым серьезным видом заявил Мученику Кузьмич. — Кроме того, мы сдали ему продовольственные взносы — так что теперь остались совсем без еды.
— А теперь Торин съебал, — поддержал эту провокацию Строри. — Видишь ведь сам, его нигде нету! Против тебя лично мы ничего не имеем, просто мстим таким образом Торину за кидок. Потерпи, и все образуется!
Какое-то время Ториновский друг терпел, но когда приехал в город, терпение у него истощилось. Прямо с вокзала он поехал к Торину домой и принялся колотить в дверь. А когда Оукеншильд ему отпер — друг с порога заехал Торину по еблу. Так Оукеншильда настиг посланный из леса пиздюль — полной моральной победой завершая историю нашей борьбы против школы ниндзя Торина Оукеншильда.
