Ирадж Пезешк-зод - Дядюшка Наполеон
Присутствующие только взглядами обменялись, не говоря ни слова. Не было никаких сомнений, что дядюшка предусмотрел все. Даже позвал Ширали, чтобы тот был под рукой в случае необходимости.
Дядюшка по-прежнему сидел в кресле, а четверо других участников мирной конференции стояли по углам. Даже Асадолла-мирза, обычно неспособный помолчать и минуты, не разжимал рта. Наконец, тишину нарушил голос Маш-Касема:
— Так чего же этот англичанский индиец не идет? Очень я беспокоюсь. Прости господи, был у меня один земляк…
— Маш-Касем! — заворчал Полковник, но тот не умолкал:
— Ей-богу, зачем врать? До могилы-то…
К счастью, с лестницы послышался пропитой голос Ширали:
— Ага, гость ваш пришел.
Дядюшка поспешно встал, знаком приказал всем занять указанные места, провел рукой по ордену на лацкане пиджака и застыл в ожидании.
Ширали распахнул дверь. Ефрейтор Эштияг, то бишь полковник сэр Эштияг-хан, оказался низеньким, толстым индийцем. Он был одет в летнюю военную форму — рубашку с короткими рукавами и шорты. У пояса висела пустая кобура, которую он открыл так, чтобы отсутствие в ней револьвера бросалось в глаза.
Войдя, он щелкнул каблуками и, отдав честь по-военному, проговорил:
— Гуд афтернун, сэр! Хау ду-ю-ду!
Дядюшка, вытянувшийся по стойке «смирно» и побледневший, поднес руку к виску. Но торжественность момента, видно, так повлияла на него — впрочем, как и на остальных присутствовавших, — что никто не ответил Эштияг-хану. Только Маш-Касем откликнулся:
— И вы тоже будьте здоровы.
Вмешательство Маш-Касема пробудило Асадолла-мирзу, который поспешно сказал:
— Гуд афтернун, сэр Эштияг-хан.
Индиец что-то проговорил по-английски, — мне показалось, что он возразил против титула «сэр», поскольку, очевидно, подобное обращение было ему непривычно, но по знаку Асадолла-мирзы замолчал.
После того как дядюшка и индиец пожали друг другу руки — индиец при этом вновь щелкнул каблуками — все, кроме Маш-Касема, расселись там, где было заранее условлено. Маш-Касем остался стоять.
Хотя в школе я всегда отличался на уроках английского, разобрать речь индийца мне почти не удавалось, зато я прекрасно понимал Асадолла-мирзу и сразу замечал, когда тот ошибался и путал женский и мужской род.
После обмена приветствиями дядюшка вновь обрел свой сухой официальный тон.
— Асадолла, пожалуйста, переводи все, что я говорю, слово в слово. Скажи, что я готов отдать родине свою жизнь, имущество и честь. Если он потребует, чтобы я признал превосходство англичан, перешел на их сторону, — то пусть меня лучше убьют и тело мое бросят на съедение волкам и гиенам… Переводи!
Асадолла-мирза начал одно за другим нанизывать английские слова, особенно нажимая на слово «вулф», то есть «волк» — очевидно, для того, чтобы показать, что переводит точно, потом сделал паузу и сказал по-персидски:
— Моменто, моменто, странно, но я забыл, как по-английски будет «гиена»! Гиена… Как же они ее называют?…
— Вроде бы «стервятник», — подал голос Маш-Касем.
— Ну, это не важно, — решил дядюшка. — Скажи, что я сознаю, сколь велик урон, нанесенный мной английской армии… В сражениях при Казеруне, Мамасени и в десятках других мною уничтожены, вероятно, несколько тысяч английских солдат. Я причинил огромный вред их колонизаторским замыслам, но все это — ради отечества… Из-за того, что англичане вторглись в нашу страну… Один наш поэт в детстве сунул руку в куриное гнездо, и наседка клюнула его до крови. Он так сказал: «Отец до слез меня побил. Он родину любить учил!» Асадолла, прошу перевести слово в слово!
Асадолла-мирза тоскливо посмотрел по сторонам и начал сыпать английскими словами, среди которых дважды громко повторил слово «чикен», что, как мне было известно, значит «цыплёнок».
Индиец, очевидно, ничего не понял из перевода — он размеренно кивал головой и приговаривал:
— Йес, йес, чикен… Йес, чикен, делишиоз… вэри делишиоз…
Наш учитель английского языка как раз объяснял нам слово «делишиоз» — это означает «вкусный».
Асадолла-мирза повернулся к дядюшке:
— Полковник сэр Эштияг-хан говорит: «Да, конечно, мы полностью осведомлены обо всех подробностях вашей борьбы, мы весьма уважаем ваши патриотические намерения, однако…»
Дядюшка вдруг нахмурился и хрипло прошипел:
— Асадолла, этот человек сказал всего несколько слов… Тебе понадобилось столько болтать, чтобы перевести два-три слова?… Уж не прибавляешь ли ты чего? Или, может, приукрашиваешь?
— Позвольте, ага, — быстро возразил Ассадолла-мирза, — я знаю английский или вы?… Всем известно, что английский — язык краткий и лаконичный. Там есть такие слова, что, если перевести их на персидский, полчаса говорить придется… Разве вы не слышали последнюю речь Черчилля? Он выступал в парламенте четверть часа, а перевод в персидских, французских и арабских газетах получился такой длины, что все над ним просто засыпают.
Маш-Касем, который давно уже молчал, потерял терпение:
— Ежели меня спросить, я скажу, золотые это слова! Об англичанах, чего ни скажи — все годится! В тот раз, когда англичан-сержант пришел к нам пощады просить, он нам, значит, говорит: «седаюся» — так толмач нам потом час цельный объяснял, чего ему надо.
Полковник свирепо глянул на него и тихим голосом проговорил:
— Молчи, Маш-Касем! И ты знатоком английского стал?
— Ей-богу, зачем врать? До могилы-то… Да я этот английский лучше их самих знаю. Что хотите говорите, я сорок лет с ними сражаюсь, да чтоб я ихнего языка не понимал? Как сейчас помню, один земляк мой…
— Заткнись, Маш-Касем! — тоже тихо, но весьма выразительно сказал дядюшка Наполеон. — Асадолла, а ты побыстрей выясни обстановку… Спроси его, с какой миссией он прибыл? И в то же время скажи, что борьба с чужеземцами у нас в крови. Покойный Великий Праотец в свое время жизнь отдал в борьбе с чужеземцами.
— Моменто, моменто, — вмешался Асадолла-мирза, — если вы помните, покойный Великий Праотец скончался во время эпидемии от холеры.
— Не болтай глупостей, Асадолла-мирза! Переводи, как я тебе сказал!
Асадолла-мирза начал что-то бормотать на английский лад, часто повторяя «ласт грейт-ага»[41], — я только эти слова и разобрал. Похоже, что индиец понял не больше моего.
Асадолла-мирза повернулся к дядюшке:
— Полковник сэр Эштияг-хан говорит, что государство, которое он здесь представляет, осведомлено о доблестях вашего семейства, но, если вы в настоящее время официально обязуетесь не вмешиваться в их дела, после войны ваше досье будет передано не рассмотрение вышестоящим…
Тут его речь прервал невообразимый гвалт, поднявшийся во дворе. Похоже, что несколько человек затеяли там драку… Все присутствующие застыли от изумления. Тем временем прочие голоса во дворе перекрыл могучий бас Ширали:
— Говорю вам, у господ гости иностранные!
Другой голос, который я сразу узнал, так как он принадлежал Дустали-хану, прокричал в ответ:
— Подумаешь, гости иностранные! А у меня срочное дело!
Шум доносился уже с лестницы. Дверь в гостиную с треском распахнулась. Дустали-хан с криком ввалился в комнату, волоча за собой Практикана Гиясабади в полосатой пижаме:
— Я тебе покажу… Негодяй, ни стыда, ни совести… Я тебе сейчас растолкую, какие такие у меня обязанности…
Дядюшка Наполеон быстро поднялся с места и воскликнул:
— В чем дело, Дустали-хан? Почему вы так себя ведете? Вы же видите…
Не обращая ни на кого внимания, Дустали-хан подтащил Практикана к дядюшке и завопил:
— Этот бесстыжий мерзавец, который обещал, что женится на бедной девочке, а два месяца спустя разведется, всё никак не разводился, а теперь обрюхатил девчонку!.. Да еще Акбарабад продает, чтобы денежки пропить…
Сердечные приветствия, которыми встретил Практика на Гиясабади Маш-Касем, немного ослабили напряженность обстановки:
— Ну, как ты поживаешь, Раджаб-Али-хан? Знаешь, вчера приезжал из Гиясабада Маш-Кёрим, про тебя спрашивал, а я говорю, ей-богу, хоть мы и соседи, я господина Гиясабади не вижу совсем…
Практикан Гиясабади высвободился из рук Дустали-хана и ответил Маш-Касему с такой же любезностью. Потом он обратился, к другим:
— Здравствуйте… Прошу прощения… Этому барану в голову взбрело… Не понимаю, разве человек права не имеет с собственной женой…
Но не успел он закончить своих объяснений, как Дустали-хан воскликнул:
— А, господин Эштияг-хан, приветствую вас! Какими судьбами? А я как раз несколько дней назад спрашивал о вас у сардара Махарат-хана…
Дядюшка Наполеон застыл на месте как громом пораженный:
— Дустали, ты знаком с полковником Эштияг-ханом?…
Дустали несколько раз перевел взгляд с дядюшки на индийца, а потом, не замечая предостерегающих знаков Асадолла-мирзы и дяди Полковника, разразился хохотом:
