Ирадж Пезешк-зод - Дядюшка Наполеон
— Моменто, моменто, господин Полковник, дайте ему сказать. — Тут Асадолла-мирза, стараясь сохранять дружелюбный тон, обратился к Маш-Касему: — Ты говори, но побыстрей, у нас очень много дел.
— Ей-богу, ваше благородие, а мне и говорить нечего. Спрашивайте, чего надо, я отвечу.
Асадолла-мирза, видимо, совсем потерял терпение, но попытался взять себя в руки:
— Как же это получилось, Маш-Касем, что англичане установили с тобой связь? Аге в голову вдарило, он сказал непонятно что, но ты-то ведь клялся, что это все неправда…
— Ей-богу, зачем врать? Неправда — она не ложь.
— Брось, Маш-Касем, я ведь сам тебе подсказывал, признавайся. Не я ли тебя учил на кухне, что говорить надо? А теперь ты мне же…
— Ей-богу, ваше благородие, вы меня, конечно, научили, но и я тоже не соврал.
— Значит, ты и в самом деле был связан с англичанами? Да опомнись, Маш-Касем. Зачем ты чепуху эту порешь? Где они с тобой связывались, когда? И главное — зачем?!
— Ваше благородие, вы мне сказать не даете!
— Как же, тебе не дашь! — взорвался дядя Полковник. — Ты кого угодно переговоришь! Ну, давай рассказывай, мы молчать будем. Каким образом они с тобой связь установили?
Маш-Касем уселся поудобнее и начал:
— Ей-богу, ваше благородие, зачем врать? До могилы-то — ать! ать! До сего дня сто раз хотели убить нас обоих… Вот помню, однажды в Гиясабаде приходит один англичан….
Асадолла-мирза, изо всех сил пытаясь говорить спокойно, прервал его:
— Маш-Касем, ты, пожалуйста, сейчас оставь в покое Гиясабад, расскажи про этот случай.
— Как желаете, конечно… про этот, значит… Вот, значит, на этих самых днях было, однажды пошел я в булочную, вижу англичан идет. Стал он туда-сюда прохаживаться, своими косыми глазами на меня поглядывать, будто я девица четырнадцатилетняя… Я сначала думал, это он по косоглазию своему, а он еще раз глазом зыркнул, а потом в булочную сунулся и весовщика о чем-то спрашивает, а как я на улицу вышел, за мной увязался… Вроде бы, извиняюсь, следом за мной идет. Потом, как с домом поравнялись, он ко мне и подкатился… мол, чтоб тебе худа не видать… А голос у него хриплый, точно дикий зверь рычит… А говорил он… не то по-турецки, не то по-рештски, не то по-хорасански… Спрашивает меня, вы, мол, тут живете? Я, конечно, отвечать не стал, а про себя говорю, чтоб всем англичанам ослепнуть! Ну, зашел я в дом, а сам в щелку дверную на него поглядываю. Вижу, он туда-сюда кинулся, а потом постучал в дверь индийца этого, ну, его и впустили.
— Ты кончил, Маш-Касем?
— Нет, ваше благородие, это еще только начало… Я его потом еще два раза видел. Как он на меня глянул, так у меня сердце-то и не стерпело.
Асадолла-мирза безнадежно посмотрел на отца:
— Ну, точно, установили связь… Вообще что касается вопросов связи… — Он подмигнул отцу и опять повернулся к Маш-Касему: — Ладно, остальное потом доскажешь. Мы видим, что ты очень хорошо осознал, какие опасные планы англичане строят насчет аги…
Маш-Касем перебил его:
— И насчет меня тоже…
— Конечно… Всенепременно… Нам стало известно, что англичане хотят официально установить контакт с агой. Но тут могут возникнуть трудности, так что, дай бог, чтобы дело обошлось миром.
— Только, ваше благородие, про хитрости этих англичанов тоже забывать нельзя…
— Ясное дело… Вот мы и хотим к тебе обратиться, чтобы ты нам помог. Конечно, когда английский посол к аге придет, ага обязательно захочет, чтобы ты на страже стоял — не провели вас чтобы…
Маш-Касем ухмыльнулся:
— Чтоб англичаны меня провели? Пусть лучше вспомнят, как я в Гиясабаде против десятерых англичанов выстоял… С вечера до утра так лопатой размахивал, что ни один не осмелился подойти. Под конец ихний начальник — нижняя-то деревня его была — товарищам своим говорит: «Давай пошли отсюда! Я этого Маш-Касема знаю! Лучше с ним и не связываться….» Повесили головы и ушли. А я им вслед кричу: «Эй вы, подлецы, скажите вашим хозяевам, Маш-Касем не из таких, только на труп мой вам удастся ногу поставить, воду забрать…» Ссора-то из-за, воды была.
— Маш-Касем, какое дело англичанам до гиясабадской воды?… — заорал дядя Полковник.
Маш-Касем покачал головой:
— За столько-то лет могли бы вы в англичанах разобраться… Да во всей стране другого такого места нет, чтобы у англичанов столько врагов было, как в Гиясабаде. Они хотели воду отвести, чтобы, значит, с Гиясабадом покончить, порушить его совсем и надругаться…
— Господин Полковник, Маш-Касем не зря говорит, — вмешался Асадолла-мирза. — Конечно, если отрезать город или селенье от воды, жители в конце концов вынуждены будут сдаться.
— Вот спасибо, что разъяснили.
— Так вот, Маш-Касем, просьба у нас к тебе такая. Когда английский посланец придет повидать агу, договорятся они или нет — ты наблюдай, чтобы этому послу вреда никто не причинил. Ведь английская армия здесь стоит! Если одному из них удар нанести, они весь наш род уничтожат! Пусть придет, побеседует, если договорится с агой — чего уж лучше, а если нет… Даже если ага тебе в сердцах прикажет, ты знай остерегайся: посол должен целым и невредимым из дому выйти.
Маш-Касем, высказав свои возражения против этой идеи, затем все же дал себя убедить, что так или иначе он должен заботиться о безопасности представителя англичан.
После того как Маш-Касем удалился, Асадолла-мирза сказал:
— Нет, просто бред какой-то… Теперь и Маш-Касем совершенно определенно вообразил себя Талейраном!.. Да, вот еще какое обстоятельство. Сардар Махарат-хан говорит, что этот ефрейтор, его приятель, соглашается сыграть роль, только если ему дадут в виде вознаграждения исфаханский коврик. Лично у меня в доме всего-то два ковра. Может быть, господин Полковник…
— У братца есть исфаханские ковры, возможно, один из них мы сумеем…
— Моменто, моменто, господин Полковник, вы хотите сказать аге, что надо дать ковер полковнику английской армии, личному представителю Черчилля, чтобы они простили аге грехи?…
— Не хочу, но ведь другого выхода нет.
Отец, который сидел, задумавшись, и, казалось, не слушал их, вмешался:
— Нет, господин Полковник, тут вы должны уступить. Ну что стоит какой-то коврик по сравнению с душевным спокойствием аги?
— Для успокоения братца я жизнь готов отдать, но ведь мои ковры все парные, если разделить, эффект пропадет…
Прошло немала времени, прежде чем дядю Полковника уговорили передать сардару Махарат-хану какой-нибудь коврик в качестве вознаграждения индийскому ефрейтору.
Результаты этих совещаний не замедлили сказаться. Асадолла-мирзе при поддержке отца и дяди Полковника удалось склонить дядюшку Наполеона на встречу с представителем англичан. Конечно, сказать ему, что этот представитель индиец, они не решились, так как еле-еле уговорили его встретиться с полковником вместо генерала. Дядюшка настаивал, чтобы посланец явился к нему в дом, а Асадолла-мирза и его помощник твердили, что дядюшка должен ехать в ставку английского командования. Наконец сошлись на том, что встреча состоится на нейтральной территории, то есть в нашем доме. Коврик полковника переправили с помощью сардара Махарат-хана индийцу-ефрейтору. Договорились, что сначала, в среду вечером, Асадолла-мирза и отец повидаются с ефрейтором в доме сардара и обсудят с ним детали операции. Дядюшка, который, вероятно, чувствовал себя Наполеоном в Фонтенбло перед прибытием представителей союзников, в ожидании встречи не покидал своей комнаты.
Глава двадцать третья
Наступила среда, день, когда представитель англичан должен был прийти для переговоров с дядюшкой Наполеоном.
Еще с утра отец под предлогом, что ждет к себе нескольких мужчин, услал всех домашних, даже слуг, погостить к маминой тетке, которая жила около моста Тадж-риш. Я кое-как уговорил его разрешить мне остаться. Встреча была назначена на четыре часа дня. Начиная с двух часов Асадолла-мирза и отец несколько раз ходили к сардару и обратно, лица их при этом то светлели, то мрачнели, как будто им приходилось разрешать многочисленные затруднения. Потом к нам пришел и дядя Полковник. По их шушуканью, по отдельным обрывкам разговора я понял, что единственным неразрешимым препятствием оставалось то обстоятельство, что посол — индиец. Наиболее оптимистично был настроен Асадолла-мирза, который несколько раз повторил:
— Бог даст, все образуется!
Немного позже трех дядя Полковник послал за дядюшкой Наполеоном.
Я уже два дня избегал разговаривать с Лейли и даже приближаться к ней, так как не знал, что ей говорить. Если она случайно узнала что-нибудь о предстоящей встрече и станет спрашивать меня, что я ей скажу? Ведь я был уверен, что дядюшка не разрешит мне присутствовать, и отыскал себе подходящее потайное местечко за одной из дверей нашей гостиной, в маленькой комнатенке. Она открывалась также в коридор, так что мой тайник не мог обернуться для меня тюрьмой — ведь Асадолла-мирза поручил мне, где бы я ни был, быть готовым в случае необходимости прибежать на помощь.
