Антология Сатиры и Юмора России XX века. Том 27. Михаил Мишин - Михаил Мишин
После Роста Боречку принял наш друг Игорь, который хотя и поэт, но женат, причем на своей жене Алле, которая могла бы не простить.
Так что они здесь сразу оба — Игорь Иртеньев и Алла Боссарт.
Не упомню точно, когда именно в эстафету вошел Витя Шендерович. Во всяком случае, он еще не вызывал общей зависти коллег и считался юмористом не только среди кукол.
Кстати, Шендерович сегодня здесь.
После него (или до или параллельно) к эстафете присоединялись Аркадий Арканов и Марик Розовский, Сеня Альтов, и Резо Габриадзе… Не говорю об одесситах — эти знают Боречку поголовно и относятся с уважением, потому что даже в Одессе городских сумасшедших такого масштаба немного.
Нет-нет, я не потому, что, мол, только сумасшедший мог добиться, пробить, построить… Я не стешу говорить об этом его центре, об этих его детях. Об этом нельзя говорить словами — к этому можно только относиться. Причем молча. Пришел, увидел и умолк. Молча постоял и сравнил с тем, что ты сам делаешь в жизни. Сравнил и опять закрыл рот…
Нет, он безумен не поэтому. А потому, что только безумный способен вдруг ни с того ни с сего впрыгнуть в твою жизнь, а потом узнать тебя поближе, и чтоб это не повлияло….
Мы его спрашивали — что подарить. Под пыткой он выдавил из себя слово «факс». Зная Боречкин английский, это можно было бы перевести как неприличный глагол, но мы все-таки решили, что он имел в виду прибор для связи. Видимо, с нами.
Боречка! Прибор здесь, но сегодня он тебе не нужен — сегодня мы тоже здесь. Сегодня тебя надо обмыть — вместе с прибором. Поэтому мы привезли с собой еще пузырек шотландского виски. Этот пузырек почти равен тебе по объему, но, конечно же, уступает в крепости.
Ибо ты, Борис Давидович Литвак — один из самых крепких пацанов этого города. А значит, этого мира.
И все мы, Боречка, любим тебя пародировать лишь по одной причине — мы неспособны тебе подражать.
На что мы способны — это быть сегодня в Одессе.
И пытаться хоть какое-то время просидеть рядом с тобой ровно.
Олегу Меньшикову — 40
08.11.2000
Олег,
они позвонили и сказали, что надо сказать слова, потому что тебе сорок.
Олег, это им надо, что тебе сорок.
А мне не надо.
А я тебе так скажу — на тебе и сорок хорошо смотрится.
Фалды еще развеваются, но седой волос уже надо прятать.
А ты не прячь.
Твои сорок — дивный баланс.
Ты уже так много знаешь и еще столь много можешь.
Пивное, чтобы всего этого не пересталось хотеть.
Чего тебе и желаю.
И долгих лет маме и папе.
И вот еще.
Не сомневайся никогда, что важнее — жизнь или искусство.
Живи!
Юрий Рост
и его «Триумф»
Юра!
Я тебе все уже сказал.
Но хочу повторить — через посредство газеты. Чтобы это была как бы журналистика.
Потому что сегодня, когда при слове «журналист»
одни тянутся к пистолету.
другие — к кошельку,
а третьи плюют мимо урны;
когда вместо журналистики — СМИ,
а вместо СМИ — «пиар»,
а вместо «пиара» —
компромисс между общественным туалетом и прокуратурой;
когда журналистом называет себя всякий, сочетающий недостаток стыда с неумением излагать отсутствие мыслей…
…и так далее…
Я жутко за тебя рад. Юра.
Нет — за тебя я счастлив.
А рад я за «Триумф».
Триумф профессии.
Хотя фактически ты ничего такого не делал — ну, просто писал заметки.
Просто щелкал фотоаппаратом и сочинял к этим снимкам тексты.
Создавая портрет эпохи, как скажут пошляки.
На самом деле — ты различаешь лица людей. Очень просто.
Кстати, среди твоих лиц до сих пор нет толкового автопортрета.
Раньше ты, конечно, был недостоин, но теперь — пора.
Если тебе самому неловко, покажи, на какую кнопку нажимать, и я щелкну то, что в окошечке.
Куртка, трубка, очки.
Джинсы, по которым плачет музей.
Причем подпоясанные веревкой — для простоты.
Вспоминается граф Лев Николаевич, тоже был простой мужичок.
Нет, Юра, у меня так щелкнуть не получится.
Чтобы получилось, как v тебя, окошечка с кнопкой мало.
Нужен еще твой глаз, твоя рука, твоя свобода, твоя хитрость и твоя нежность.
И что-то еще, чего я не знаю.
Между прочим, сколько помню, ты ни разу не написал ерунды. Это надо же.
А знаешь почему?
А потому, Юра, что ты есть Журналист.
Лучший и талантливейший.
Очень просто.
Михаилу Казакову — 65
14.10.2000
У Михаила Козакова — день рождения.
Народный артист.
Дивная траектория.
Дикий характер. Насчет чего весь бомонд в курсе.
С одними не сошелся, у других не прижился, с третьими расстался, с остальными развелся.
Потом объяснил всем, почему он тут больше не может, — и уехал туда. Работать.
Поработал.
Потом объяснил всем, почему он там больше не хочет, — и вернулся сюда.
Работать.
Потому что главная патология — работа.
Клинический трудоголик.
Пока прочие прорабы духа убеждают друг друга и остальных, что в наше поганое время все невозможно, Миша Козаков в это самое поганое время ставит, играет, снимается, дает интервью, пишет, опять книгу, одновременно непрерывно, безостановочно и непрестанно читая стихи.
Никогда! Никогда не просите его почитать что-нибудь из Бродского!
«Что-нибудь» — он не понимает. Заставит слушать все, что Бродский когда-либо написал, и что собирался написать, и чего даже не собирался — с вариантами, черновиками, записками, сносками и письмом ему, Козакову, лично.
Характерец.
А народу-то на характер наплевать.
Народу сколько раз ни показывай «Покровские вороту», столько раз народ все бросает, садится и смотрят — от и до.
Классика потому что.
А еще недавно сыграл тень отца принца.
Самого принца тоже играл
