Дьердь Микеш - Архивы Помпеи

— Будем плечом к плечу бороться за Летене! Не спускать с него глаз! Поддержим его в борьбе! Ему необходима помощь дружеских рук.

А Летене он сказал:

— Если вы обещаете, что больше никогда пить не будете, то станете начальником отдела. Разумеется, если окончательно порвете со своей преступной страстью.

И Летене порвал окончательно. Больше он не пил. Если он слышал слово «водка», ему становилось нехорошо. И вскоре его назначили начальником отдела.

Летене был обыкновенным служащим в Бамэксбумферте, но потом начал пить, и теперь он начальник отдела.

С тех пор не пьет. За полтора года он успел выпить те двести граммов рома, что были в плоской бутылке.

Мама

Дверь распахнулась, и вошла худощавая женщина в черном. Переведя дух, она огляделась и остановила колючий, пронзительный взгляд на заведующем отделом, пораженном внезапным появлением гостьи.

— Вы Отто Липтак? — решительно спросила она, приставив к ноге черный зонт с длинной ручкой.

— Я, — прошептал заведующий, втайне удивляясь, что не вскакивает, не стучит кулаком по столу и не выпроваживает незваную посетительницу. Было в этой даме что-то величественное.

— Я вдова Грубер, мать Лонци, — заявила дама в черном. — Моя дочка сказала, чтобы я не смела сюда ходить, но я пришла.

Дочка грозилась помешать мне, но я сказала: пусть только посмеет! Неблагодарная девчонка!..

Только теперь заведующий понял, что черная, как вороня, женщина — мать его секретарши. Он предложил ей присесть.

— Я скажу вам, зачем пришла, — продолжала вдова. — Я здесь потому, что подсчитала: моя дочь ежедневно бывает с вами по восемь и даже по десять часов в день. Остальные четырнадцать часов она проводит со своим мужем. Если взять за основу десять часов, то в год вы проводите три тысячи часов с моей дочерью! Три тысячи разделить на двадцать четыре. Сто двадцать пять суток в году моя дочь бывает в вашем обществе. Правильно?

— Правильно, — кивнул Липтак, еще не совсем понимая, чего хочет от него вдова Грубер.

— Сто двадцать пять дней в год! За десять лет их набирается тысяча двести пятьдесят. Три года и семь месяцев! Согласитесь, что матери не все равно, с кем ее дочь проводит по три года и семь месяцев в каждое десятилетие. Теперь вы понимаете, зачем я пришла?

Липтак согласно кивнул, однако пробормотал:

— Не понимаю…

— Не понимаете? — раздраженно воскликнула вдова. — Что же тут непонятного? Я пришла посмотреть на вас. Заботливая мать должна хорошо знать не только мужа, но и начальника своей дочери. С каких пор вы заведуете отделом? — строго спросила она приунывшего Липтака.

— Два… два года.

— Два года? И вы довольны! И долго вы собираетесь оставаться простым заведующим? Я вижу, вы лишены честолюбия. А я не для того воспитывала и учила дочку, чтобы она стала секретаршей какого-то серенького завотделом… Не перебивайте!. Я хочу для дочери другого будущего и не желаю, чтобы она чахла в заштатной приемной.

— Простите, но я стараюсь… — прошептал, заикаясь, Липтак, превратившийся в испуганного мальчишку. Съежившись, он сидел в огромном кресле, и ноги у него были вытянуты под столом, словно по команде «смирно». — Мне обещали, что скоро меня назначат начальником главного отдела.

— Правильно! — громыхнула вдова. — Моя дочь отдает вам половину жизни, поэтому старайтесь, старайтесь! Я верю в вас, но, разумеется, мое доверие — это только аванс. Больше прилежания, мой дорогой, больше энергии, сынок, и тогда из моей дочери когда-нибудь выйдет секретарша министра!.. Вы женаты, не так ли?

— Я женат, — ответил Липтак и тихим голосом продолжал: —

У меня четверо детей: Лаци, Фери, Кати и Клера. Отец мой был слесарем. До освобождения страны мы сильно нуждались. Моя жена — ткачиха. Поженились мы в шестьдесят четвертом году…

— Подождите! — перебила вдова. — Надеюсь, вы любите свою жену?

— Люблю, — заикаясь, ответил Липтак. — У меня четверо детей: Лаци, Фери. Кати и Клара…

— Это меня успокаивает, — вздохнула вдова. — Хотя я сразу увидела, что вы не ловелас. Господи, с такими ушами!.. И усы могли бы сбрить. Зять ради меня сбрил. Скажите честно, вы довольны моей Лонци?

— О, еще бы, я могу сказать о ней только самое хорошее…

— Мое воспитание! И смотрите, не заглядывайтесь на других секретарш, а то я вам голову сверну. Будьте верны моей дочери, это самое меньшее, чего я жду от вас… Вы любите читать? Играете на каком-нибудь инструменте? Знаете языки?

Липтак с готовностью отвечал: читать он обожает, играет на виолончели, хорошо говорит по-русски и по-немецки.

— Что ж, я рада. Знаете, я хочу, чтобы моя дочь уважала своего начальника, училась бы у него. Я хочу, чтобы у нее был такой начальник, с которым она могла бы обсудить возникающие у нее проблемы, который мог бы дать ей совет в трудную минуту жизни, с которым она могла бы поговорить о литературе, искусстве, музыке… Ужасно, когда у начальника и секретарши нет ничего общего… Я права?

— Аб… абсолютно!

— Хорошенько подумайте. Из сорока лет вы проведете вместе с моей дочерью четырнадцать лет и несколько месяцев. Большой срок! Это даже для супружества неплохо! Следовательно, я не желаю, чтобы моя дочь прожила эти годы с пустоголовым, ленивым, безнравственным человеком… Вы меня поняли?

— Да, да.

Вдова Грубер погладила Липтака по голове.

— Откровенно говоря, — любезно сказала она, — я рада, что дочь моя избрала вас. Мне кажется, она сделала хороший выбор.

Заведующий отделом, стыдливо склонив голову, проводил посетительницу до дверей. На прощание вдова сказала:

— Ты можешь звать меня мамой, сынок…

И протянула для поцелуя руку, затянутую в черную перчатку.