Николай Ватанов - Метелица
Огрела, что называется, кочергой! Но я по инерции на рожон лезу:
— Гадина! — кричу. — Столетняя бабка!
— Прекрасно, отвечает. — Бабке видно нужно и то сообщить, что ты каптером в Белой Армии воевал и нашивку получил. Не могу больше от власти скрывать, совесть мучает! — Доехала таки, ведьма!… Рухнул я вдруг с принципиальной высоты, рыдаю.
— Тася, молю, опомнись! Пожалей себя и деток наших!
Долго умолял, к ногам прикладывался. Наконец Анастасия Петровна снизошла и говорит торжественно:
— Ладно, пока воздержусь докладывать! Но тебя, мерзавца, за твои дела надо отхлестать по щекам нещадно. Только рук марать не хочется!
— Спасибо, Тасечка, — говорю. — Чудный ты человек. Вижу, тебя не стою!
— Подожди благодарить, — отвечает. — Решила я иначе устроиться, чтобы тебя раскровянить. Перешлю я вашу переписку ейному супругу. Пускай он с тобой поговорит, за меня постарается!
На том и порешили. Вернее решила Анастасия Петровна, а я сгоряча обрадовался, что она доносить не пойдет. На следующий же день стал я сомневаться. Что же это такое, думаю, для меня получается?! Открытое жизнеущемление при помощи наемного убийцы! Тревожно стало на душе, подступиться же к Анастасии боюсь, может передумать. Навестил своего старшего брата Федора, завхозом в Укроспилке работал. Спрашиваю: — Не знаешь ли, братец, как теперь после революции поступают обманутые мужья?
— Насколько мне известно, отвечает Федор, обманутые мужья плохо восприняли революционную культуру. Так же до морды лезут!
Ушел без утешения. Затруднительно, думаю, нашей партии выкорчевывать пережитки старого быта!
Время же, между прочим, идет и ничего не случается. Я ободрился, появилась надежда,- что Анастасия Петровна письма не послала. Но она, паразитка, догадалась, чему я радуюсь, и говорит:
— Напрасно не надейся, Ваня. Бумаги я для верности послала заказным. Жди на днях ответа!
И вот еду я со службы трамваем, присел на освободившееся место и вижу, что рядом сидит Ленкин муж и на меня уставился. Вскочил я и говорю как бы про себя:
— Виноват. Я кажется ошибся, не в тот номер попал, — и отступаю к выходу.
Супруг же потянулся и меня поймал за полу пиджака.
— Зачем не тот, говорит. Самый что ни есть правильный для вас, гражданин Клопин, номер! Давайте выйдем на тамбур, поговорим о полученной мной корреспонденции.
На тамбуре он запер меня плечом у стенки и начинает вполне абстрактно:
— Некоторых подлецов общепринято на полном ходу из поезда вышвыривать. Головой вперед, чтобы хвост трубой сзади развивался!
— Вы с ума сошли, — протестую я. — Происходит явная ошибка!
— Нет, отвечает, ошибки опять никакой нету. Все правильно слагается. Только, говорит, видно ваше счастье действует. Я не придерживаюсь устаревших взглядов, калечить вас не хочу. Наш брат редко виноват; уж так устроены, что не можем устоять против происков блудливой бабенки. Я вас прощаю!
— В таком случае, говорю, приветствую вас, гражданин, как передового борца за новый быт!
— Это, отвечает, вы уж слишком высоко загнули! Давайте ближе к делу. Наш великий учитель, товарищ Ленин, как то сказал: Любишь кататься, люби и саночки возить!
— Это цитата из высказываний товарища Сталина на 16-ом съезде Московского актива.
— Не спорю. Гениально высказался товарищ Сталин. Веще! Поэтому вам, товарищ Клопин, прийдется за вашего ребеночка аккуратно платить алиментики!
— Вы рехнулись?! Какой ребенок?!
— Разве вам Лена ничего не писала? Значит она с выбором сочиняет: мужу из материального мира, приятелю — из духовного! Толково!
Не помню уже подробно, как дальше у нас разговор развивался. Признаться я в ту минуту мало что соображал. Стерегу только момент портфелем прикрыться, там у меня пудовая политграмота засунута! Под конец я стал просить, чтобы только половина алиментов. Половину я, половину он. Вместе, мол, виноваты.
Но Леночкин муж возразил категорически:
— Это мне ни к чему, говорит. Да и для вашего ангелочка будет хлопотливо. Двух папаш всю молодость под наблюдением держать.
Возвращался домой как пьяный. С одной стороны радость, что целым ушел, с другой — отчаяние, что так влопался. Интересно сейчас будет, думаю, на Анастасию Петровну взглянуть!
На курорт к Лене я конечно не поехал. Супруг обо всем ее поставил в известность. Несколько отношений я ей, однако, написал. Просил, чтобы в свете нашей любви, не топила окончательно. Ответ получил уже из ее городской квартиры, вводе краткой записки с пунктами:
— 1. Вы подлец! 2. Даже прямо сволочь! 3. С любовью у нас кончено, больше не пишите. 4. С паршивого клопа хоть алименты в срок!
Ни даты, ни подписи. Очень некультурный выпад!
На суде попалась судьиха подлющая, без классового подхода.
— Вопрос, говорит, ясен. Если стороны признают, и по документам доказано, то ребенка спрашивать и брать у него кровь на исследование нечего. Присуждаю ответчику 30 процентов с зарплаты. Платить до совершеннолетия потерпевшему. Распишитесь!
Теперь плачу. Партсекретарь, между прочим, тоже наложил взыскание. Открепил от «Б» и прикрепил к закрытому типа «Г». Ни черта кроме кофе «Здоровье» и соленой воблы нету! Вот и живи, и изучай диамат!
В трамвае
Вы говорите, что в СССР карманное воровство повывели?! Неправда, не вывели, еще воруют! Был со мной такой случай. В воскресный день ехал я с племянником Володей, техником такелажником, загородным трамваем. Ехали из хутора Весеньего в центр города на футбольный матч. Вагончик попался старенький и набит, конечно, до отказа. Протолкались кое-как, одной рукой повисли на ремнях, осматриваемся.
— Век живу в городе, а этим маршрутом еду впервые, — говорю я. — Смотри какая благодать снаружи — зеленые холмы, — пятнастые коровы. Швейцария, слоном!
— Швейцария это точно, — соглашается Володя. — Только вы, дяденька, за карманами посматривайте получше, потому что богатый типаж вокруг нас. Вон, например, стоит «Серега», что в дрова мину заделал, я рассказывал, помните?
В это время вагончик наш делает крутой вираж и меня кидает в сторону. Какие то молодые люди услужливо меня за руки поддерживают.
— Осторожно, гражданин, — шутит один из них. — Так и в окно, до законной остановки, высадиться можно.
Пассажиры смеются:
— Очень свободно. — подтверждают. — Под липку!
Потом вагон ползет в гору, вот-вот совсем остановится.
— Этак мы к началу матча опоздаем, — озабоченно говорит Володя. — Глянь-ка, дядя, на свои, который?
— Батюшки! — испуганно вскрикиваю я. — Часов уже нет, начисто с руки срезаны! Остановите вагон!
— Кому там дурно, кто вякает?! — отзывается из дальнего угла кондукторша.
Мы продираемся с большим трудом к ее месту.
— Сейчас у моею родного дяди часы с руки сняли. На остановке свистните милиционера. Пускай задержит грабителя с поличным, — строю говорит Володя.
— А кто грабитель, ты знаешь?! — скептически замечает кондукторша. Это чернявая, цыганского типа, молодая женщина. — Часы твоего дяди теперь наверно уже три раза по вагону обежали и находятся, возможно, у какой-нибудь дамочки, спрятанные в нейтральном месте.
— Часы не дохлый таракан, а цокающий механизм, — возражает Володя. — И в нейтральном месте прослушать можно!
— Прослушаешь! Дамочка твоя небось как завизжит, в глазах у тебя почернеет! — говорит кондукторша. — Тоже доктор нашелся!
Вагон тем временем одолел холм и устремился вниз, как в пропасть.
Из пассажиров замечают:
— На подножке народ висит, как бы не пообсыпались случайно.
Кондукторша залазит на сидение, высовывается из окошка.
— Которые висят, все заходи в вагон, — приглашает она. Ее кожаная сумка находится теперь на уровне лица Володи. Тот прислушивается, потом хватает за сумку рукой.
— Стучит как в часовом магазине! — восклицает он. — В сумке твои часы, дядя. Это точно! — Кондукторша вырывает сумку, без разбега переходит в крик:
— Не смей казну лапать, разбойник! Граждане, будьте свидетелями: грабеж среди белого дня!
Пассажиры волнуются, советуют:
— Не тронь казну, брысь с руками!
Володя и сам видит, что переусердствовал.
— Вполне сознаю, граждане, что до казны зря торкаться нельзя, — отступает он. — Только до этой сумки, будь она проклята, меня невольно стихией качнуло!
Кондукторша, учтя выигрышное положение, не унимается:
— Как я буду теперь отчитываться, не знаю: половины выручки наверно уже нет!
— Чисто сработано! — подтверждает ее Серег а.
Володя на него окрысивается:
— Ты, белобрысый, помалкивай, — говорит он. — Иди знаешь куда!
— Ну что мне с этим человеком делать?! — ужасается кондукторша. — Только что денежную сумку смял, а сейчас уже выражается!
