Александр Федотов - Записки матроса с «Адмирала Фокина» (сборник)

Я знал, Халифаев навесил хороший замок. Тупому потребуется минут сорок, чтобы перепилить дужку. Не теряя времени, но особо и не суетясь, я спустился обратно в электростанцию.

– Ребята, прихват! Там Тупой! Пилит!

– Что пилит? Замок!? – не поверил своим ушам Лом.

– Ну!..

– Да он чё, вообще поехал!? Там же дужка с палец! – Лом оторопело выставил перед собой перепачканный маслом указательный палец.

Мы с уважением смотрели на палец Лома, по достоинству оценивая трудовой подвиг молодого лейтенанта.

– Во пидор! – как всегда лаконично заключил Коля Кондрашов.

Не торопясь, мы доели картошку, допили чай, вылили остатки заварки в трюма и рассовали всё нелегальное оборудование по многочисленным шхерам. Через пять минут от былого пиршества не осталось никаких следов кроме запаха. Все участники пиршества без суеты и лишнего шума выбрались наверх через запасной люк. Встречать Тупого по эту сторону броняшки остался один я. Остался не потому, что мне очень хотелось с ним повидаться: просто я был дежурным по электростанции и должен был находиться на своём боевом посту по вахтенному расписанию. Я огляделся. Кругом чистота и порядок. К боевому посту не придраться.

Оставшееся время я потратил на приведение самого себя в уставной вид. Я натянул поверх тельника голландку, надел нарукавную повязку дежурного, сменил домашние тапочки на рабочие ботинки – прогары, напялил головной убор – пилотку и для полноты натюрморта взял в руки устав, мол, изучаю во время дежурства. Закончив все приготовления, я продолжил ожидать лейтенанта Тупченко, по миллиметру преодолевавшего свое стальное препятствие. Минут через десять я расслышал, как он шепотом чертыхнулся за дверью, похоже, порезался. Мне даже захотелось ему помочь.

Я однако недооценил служебное рвение лейтенанта, жаждущего похвалы своего Большого начальника. Я думал, Тупому потребуется как минимум минут сорок, но он справился с поставленным перед собой заданием на восемь минут быстрее. Ровно через тридцать две минуты ерзание за дверью прекратилось, послышался звук падающего замка, «броняшка» распахнулась и в электростанцию торжествующе ворвался сверкающий глазами и каплями пота лейтенант Тупченко. Рот его раскрылся, чтобы крикнуть «Ага!», но я опередил его. Вытянувшись по стойке смирно, я проорал прямо в его раскрытый рот:

– Товарищ лейтенант, за время моего дежурства происшествий не произошло! Дежурный по носовой электростанции, старший матрос Федотов.

Тупой отшатнулся. Он заметался по электростанции, как шакал, принюхиваясь и отчаянно выискивая следы преступления. Я остался стоять на своём месте, прислушиваясь к мелкому топоту его офицерских ботинок. Запыхавшись, Тупой остановился наконец возле меня. У него ещё теплилась надежда. Он оглядывался по сторонам и жадно втягивал ноздрями ещё витающей в воздухе, еле уловимый аромат жареной картошки. Она должна быть здесь! Но вокруг всё было подозрительно чисто. Тупой задрал голову и тут его взгляд уперся в запасной люк, красным пятном зиявший прямо над его головой. Богатая гамма эмоций отразилась на его вытянувшемся лице. Тупой вдруг отчетливо осознал, что безымянные скромные свидетели его подвига всё-таки были, что они испарились через этот люк, под самым его носом, а его показательно кинули.

– Потеряли что-то, товарищ лейтенант? – невинно поинтересовался я. Лицо мое выражало искреннее участие, только глаза смеялись.

Тупой бросил на меня полный ненависти взгляд:

– Почему замок на электростанции!? – взвизгнул он.

– Не понимаю, товарищ лейтенант, о каком замке вы говорите?

– Снаружи! Навесной!

– А как же вы сюда вошли? Открыли? – простодушно спросил я.

Лейтенант понял что ловить здесь нечего, что всё: и тридцать две минуты ударного труда, и перепиленная дужка, и израненные пальцы… – всё-всё впустую. Лицо его вдруг перекосило, похоже, до Тупого окончательно дошло, какую шутку с ним сыграли. Не говоря больше ни слова, лейтенант вышел вон из электростанции, громко хлопнув «броняшкой» и с силой пнув об стенку исковерканный замок Халифаева.* * *

Тупой отомстил мне через неделю. Наш корабль стоял на рейде. Мене первый раз за год дали на четыре часа увольнительную в город. Сказать просто, что мне очень хотелось сойти, с корабля – это не сказать ничего. Я уже не помнил, когда я последний раз покидал его железные недра. Мы выстроились по левому борту для проверки формы одежды перед увольнением. Проверял Тупой. Но я ещё на что-то надеялся.

– Товарищ матрос, у вас брюки плохо поглажены, – небрежно бросил лейтенант, проходя мимо.

Я бросился переглаживать. В душе понимал: бесполезно. Эти брюки, я и так с мылом гладил – о стрелки можно было порезаться. Но надежда умирает последней. Через пять минут я уже мчался обратно. На левом борту никого не было. А от корабля медленно отчаливал катер с матросами, идущими в увольнение. Покачиваясь на волнах, с катера на меня смотрел Тупой и улыбался…

* * *

Дело Тупого – прихватить нас с поличным за жаркой неуставной картошки осуществил другой лейтенант из штурманской боевой части. За лысую, как шар, вечно красную, потную маленькую голову этот персонаж получил от экипажа кличку, соответствующую женскому интимному органу, рифмующемуся со словом «литр». Клички на флоте давали метко, тут одного внешнего склизкого вида было мало. Возможно помогло ещё и то, что этот офицер, сам постоянно залетавший то за пьянку, то за неряшливый внешний вид, пытался заработать себе звёздочку, прихватывая других.

Как сейчас помню: этот Клитор ворвался к нам в электростанцию, учуяв запах жареной картошки из закрытого на висячий замок отделения дизель-генератора. Мы сидели и слушали музыку, хрипевшую из старенького кассетного магнитофона «Электроника 302» с логотипом московской Олимпиады-80 на корпусе. Это было настоящее сокровище, принесенное нам Халифаевым. У него было только две кассеты «МК»: одна с таджикской музыкой, а другая с блатной.

У Клитора разбежались глаза. Ему хотелось всё: и магнитофон, и картошку, и звёздочки на погоны! Это был мега прихват! Он метался из угла в угол, соображая, как бы ему объять необъятное: доложить дежурному офицеру, не дать нам возможности разбежаться, картошку захватить и, главное, магнитофон для своей каюты. Клитор клитором, а соображал, что если он хоть на минуту отлучится, то всё – поминай как звали.… Уйдем с концами. Вместе с картошкой и магнитофоном.

– Магнитофон сюда! – заорал возбужденный, Клитор, протягивая руку.

– На забирай, – спокойно ответил Халифаев.

Он встал и взял магнитофон за шнур. Песня «Таганка» оборвалась на полуслове. Халифаев, глядя прямо в глаза лейтенанта, медленно, как лассо, раскрутил магнитофон над головой. И прежде чем испуганный Клитор успел среагировать, Халифаев с треском шмякнул магнитофон об пиллерс прямо перед его носом. Пластиковые осколки брызгами разлетелись во все стороны…

Расстроенному Клитору досталась тогда только электроплитка с запахом. Пока он бился с Халифаевым за магнитофон, картошку частично съели, частично выкинули в трюма. Даже сковородку припрятали. А одна электроплитка с запахом, без картошки, на мега прихват уже не тянула.

Старпом долго потом допытывался, что да как, кто зачинщик, откуда запчасти для магнитофона, чья электроплитка… Мы, естественно, ничего не сказали. А зачем говорить? Что это изменит? Дальше Камчатки не пошлют. Тогда этот офицер запер нас четверых, меня, Халифаева, Андрюху Тюрюханова и Колю Кондрашова, в боевом посту связи, размером чуть больше телефонной будки. Если один из нас, поджав ноги, ложился на палубу, то остальные могли только стоять на одной ноге. Так мы и пробыли, запертые, в этом «шкафу» в полной темноте половину нашего первого настоящего морского похода, из Владивостока до Камчатки. Правда, в темноте мы сидели недолго. Будучи электриками, мы с Колей на ощупь быстро исправили ситуацию: включили аварийное освещение от аккумулятора. Коля, как-никак, был электриком слабого тока, и это было его хозяйство, а своё хозяйство он всегда изучал досконально. Мы сидели на палубе, поджав к груди колени, рассказывали друг другу истории, смеялись и ни о чем не жалели. И даже сейчас, когда я вспоминаю обалденный запах той хрустящей, жаренной в масле картошки, у меня слюнки текут.

Марш-бросок

Строевую песню пойте громче: чем громче поешь, тем лучше усваивается.

(Фольклор)

Чем меньше делает политработник, тем больше его труд похож на подвиг.

(Правда)

Ожидалось, что Горбачёв посетит Владивосток как раз ко дню Военно-Морского Флота. По такому случаю на наш корабль пришла срочная разнарядка: выделить отборную роту для принятия участия в военном параде. Большой Зам, пыхтя от усердия, лично взял на себя ответственность за строевую подготовку парадного расчёта. По его приказу несколько десятков матросов, и я в их числе, вторую неделю в перерывах между авралами отбиваем каблуки и глотаем пыль, чеканя шаг на стенке перед кораблём.