Дмитрий Стародубцев - Семь колодцев
— Двести? Если хочешь, я тебя научу, как надо поступить…
Вовочка выходит из подъезда и говорит Корню:
— Не взял… Говорит, что этой куртке красная цена пятьсот рублей…
Тот возмущенно размахивает руками:
— Но я же покупал ее за шесть тысяч!
— Ну и что?! Он говорит, что кожа бракованная. И вообще, иди и сам ее продавай, если ты такой умный…
Корень про себя злится, но чувствует, что без авторитетного Вовочки, которого знает весь район, ему куртку не продать. Вещь дорогая, вместе с женой покупали в счастливые дни, но выпить так хочется…
— Ну ладно, пропади всё пропадом! Отдай ему за пятьсот! — угрюмо соглашается Корень.
— Нет, — говорит Вовочка. — У него другой размер…
Корень едва не плачет — у него такой вид, будто сейчас застрелится.
— Но есть еще один вариантик… — после внушительной паузы обнадеживает Вовочка.
— Какой?! — Из ада физических и моральных ломок восстает надежда.
— Мой отец может взять… для меня. Только, бля, за пятьсот рублей он вряд ли согласится. У него пенсия — два раза пальцы обоссать. Вот за триста…
Корню уже всё равно. Главное — не умереть.
— Хорошо. Идем скорей к твоему отцу!
Вскоре они подходят к Вовочкиному дому, и Вовочка поднимается на лифте к себе на девятый этаж.
Отец долго рассматривает куртку и в конце концов соглашается ее приобрести — уж слишком выгодная сделка. Он расстается с последними двумястами рублями.
Вовочка возвращается к Корню.
— Взял?! — бросается навстречу Вовочке владелец куртки.
— Берет, — сдержанно отвечает Вовочка.
— Здорово!
— Но берет он только за двести рублей. Согласен? Корень в отчаянии швыряет руку вниз:
— Согласен!
— Да, но у него пенсия только в четверг. Поэтому сто рублей сейчас, а сто потом. Согласен?
Корню лишь бы похмелиться, а там трава не расти:
— По рукам, суки!
Вовочка отдает ему деньги, и они вместе идут их пропивать. Таким образом Вовочка остается при куртке за шесть тысяч рублей, выпивает на халяву и еще прикарманивает сто рублей отца, которые пропьет потом, уже без Корня.
Последствия: Корень еще долго будет гоняться за Вовочкой, просить куртку или требовать сто рублей. Но с Вовочки взятки гладки, тем более что неделю спустя он уезжает в деревню.
Когда все способы наконец истощились, когда везде пролет, фишка не прет, карта не ложится, лошадь приходит последней и все такое… в общем, жизнь не удалась на всех фронтах — у Вовочки остается только один вариант, к которому он прибегает регулярно, но с трепетной, очень трепетной осторожностью. Почему? Потому что моя доброта — это хилый родник в пустыне — едва просачивающиеся сквозь песок мутные капли влаги. Чтобы набрать полную чарку, надо терпеливо ждать, невзирая на изнывающую жару и песок на зубах, а если поспешишь — можно всё безнадежно испортить — и без того чахлый источник раз и навсегда иссякнет.
Способ № 100. Рекомендуется 1 раз в месяц. Результат 2 бут. водки. Шанс 99 %.
Вовочка без предварительного звонка заявляется ко мне. Я, видя его пакостную рожу, крайне раздосадован. Я знаю, с чем он пришел, также знаю, с чем он уйдет.
Уже на пороге я категорично ему заявляю:
— Оставь надежды всяк сюда входящий!
Тогда он с грохотом падает на колени, будто пришел каяться, и произносит со слезой в голосе:
— Сж-жалься, брат!
— Да не брат ты мне — пьянь пузатая! — с дружеским оттенком в голосе говорю я. — Тамбовский волк тебе брат!
Вовочкины красные зенки сразу же обильно наполняются горючими слезами.
Вид у него самый ужасный. Я никогда не видел его столь опущенным. Рваные обноски. Вонь. Шрамы, синяки. Дрожащие руки. И к тому же он наверняка носитель целого выводка всевозможных заболеваний, и, может статься, даже неизлечимых. Я уж не говорю о кожно-венерических.
Передо мной мешок дерьма, старый гнойник, некая гадливо агонизирующая субстанция, давно мутировавшая в неизвестный науке простейший биологический объект, которая когда-то, между прочим — в общем-то совсем недавно, — была сообразительным сильным парнем, можно сказать даже, моим другом. Грустно.
— Сейчас умру, умру, если не выпью! Сж-жалься! Возможно, так и будет — умрет.
Я медленно, очень медленно, очень-очень медленно докуриваю сигарету. Он с мучительной тревогой ожидает приговора. Неизвестность всё тянется и тянется. Так можно довести и до инфаркта. А я наслаждаюсь моментом. Не потому, что я сволочь и подонок. Хотя я сволочь и подонок. А потому, что перед тем, как выдать ему пару хрустящих бумажек — а я не собираюсь ему отказывать, — я хоть как-то, хотя бы моральным подзатыльником должен его наказать.
Впрочем, что ему мои наказания? У него впереди АД!
Последствия: да никаких, ё.
Ну что вам еще рассказать?
Способ № 1. Рекомендуется каждое утро с глубокого похмелья. Результат: что бог послал. Шанс 1 %.
Если Вовочка поутру засунет руку в карман, то, возможно, выпадет бинго. У него и карманов-то в нашем обывательском понимании никогда не было. От постоянной переноски бутылок все карманы его одежды безнадежно порваны, так что в образовавшиеся дырки легко проходит его широкий кулак — в стародавние времена тяжелый боевой молот, сплошь покрытый свежими ссадинами, но сегодня вялая распухшая рука, где только старые рубцы напоминают о былой славе короля уличной драки. Так вот, дыра в кармане старого доброго Вовочкиного плаща, еще советского производства, для него словно очаг папы Карло для Буратино. Эта дыра открывает заповедный портал в безразмерную подкладку, где можно не только разместить любое количество бутылок, но и найти в трудную похмельную минуту пару монет, кусок засохшей колбасы на закуску, а то и заветный флакончик «Лесного» — ароматного спиртового раствора для полоскания рта.
Последствия: вышел заяц на крыльцо, почесать свое яйцо. Сунул руку — нет яйца, так и шмякнулся с крыльца.
Но…
Он залез под крыльцо и нашел свое яйцо.
Вовочкиных способов еще много. Как пальцев на всех конечностях у полуроты солдат. Если б было время, я создал бы целый справочник или специальную энциклопедию, подробно описав все возможные Вовочкины варианты добычи спиртного. О, это был бы фундаментальный труд! При этом уверен — спрос на такую книгу был бы огромен. Однако нашему окончательно спившемуся сообществу — и при этом, как ни удивительно, еще и продолжающему спиваться — в общем-то совсем ни к чему эдакая сомнительная наука. Представляю, что случилось бы со страной, выйди в свет подобное издание большим тиражом! Впрочем, насколько я вижу, и без этого у Вовочки масса учеников и последователей…
Вовочкины феноменальные способности несомненно требуют отдельных исследований.
А еще, была б моя воля, я бы обязательно сохранил его сердце в кунсткамере, ибо просветленные разумом потомки непременно должны его самым тщательнейшим образом изучить и сделать соответствующие для всего человечества выводы.
Когда-нибудь — может быть, в следующей жизни — я поставлю ему гигантский бронзовый памятник и буду каждый день приходить к его подножию и класть на гладко выстриженный газончик свежие полевые цветы.
90
Я взял на изготовку суровое лицо и вошел. Как я и предполагал, Вера в одном лифчике и с розовыми трусиками-веревочками на щиколотках беззащитным ягненком сидела на унитазе и справляла нужду. Когда увидела меня, она, наверное, от страха пукнула.
Ничего удивительного — несколько секунд назад я видел себя в зеркале прихожей: поношенная одежда, худой, изможденный, с опухшим перекошенным лицом, с шальным вурдалачьим взглядом. Наверное, я мог бы потягаться с самым мерзким призраком из Вериных ночных кошмаров.
Она схватилась за трусы и попыталась встать, но я каменным голосом приказал:
— Сиди! Руки на колени! И она послушно замерла.
Ее глаза наполнились кроличьим ужасом.
— Не убивай! Меня заставили! — взвизгнула она.
— Тише ори! — Я ступил ближе и прикрыл за собой дверь. — А то я тебе рот заклею, и ты уже ничего не сможешь сказать в свое оправдание!
— Меня заставили! — повторила она кротким шепотом, насквозь пропитанным животным страхом.
Я надвинулся:
— Однажды я уже слышал от тебя эту фразу! Все тебя всегда заставляют. А ты здесь, бля, совсем ни при чем! Ты хотя бы, сука, понимаешь, что натворила?!
— Понимаю!
— Что ты понимаешь?! — Я схватил ее за волосы и приподнял ее лицо к своим глазам. — Ты понимаешь, что из-за тебя люди погибли?! Хрен со мной! Что я? Но Неля, Славик! Их просто убили! А ты, шлюха поганая, ссышь тут шампанским, жизнью наслаждаешься!
Наверное, я был ужасен в этом своем новом обличии и праведном гневе — по ее щекам уже ручьями текли слезы вперемешку с косметикой. Я никогда не видел такого обилия слез — несомненно, она хотела жить, жить любой ценой, и сейчас инстинктивно делала всё, чтобы выжать из меня хотя бы каплю жалости.
