Джером Джером - Мир сцены: Любопытные нравы и обычаи его жителей
Нам кажется подчас, что если бы ей позволили только выйти замуж за героя и устроиться, то это было бы большим счастьем (для него). Может быть, она со временем и сделала бы из него человека.
Служанка
На сцене мы видим два типа служанок. Я нахожу, что и это слишком много для одной профессии.
Во-первых, есть служанка из меблированных комнат, у которой страшно много дела. У нее доброе сердце и грязное лицо; одета же она всегда по последней моде вороньих пугал. Ее главное занятие — это чистка сапог. Она чистит сапоги ходя по всему дому и во всякое время дня. Она приходит и садится за тот стол, за которым завтракает герой и чистит сапоги прямо над кушаньем этого бедняги. Она входит в гостиную, а сама чистит сапоги.
У нее есть своя, особенная манера чистки. Она стирает с сапог грязь, намазывает их ваксой и затем наводит на них глянец одной и той же щеткой. На них нужно очень долго наводить глянец, и она, кажется, целый день чистит только один сапог, она дышит на него и трет его так, что удивляешься, как не протрется кожа, и все-таки она не может навести на него глянца; но этому удивляться нечего, потому что, присмотревшись поближе, вы увидите, что все это время она трудилась понапрасну, потому что сапог сделан из лакированной кожи.
Надо думать, что над бедной девушкой кто-нибудь подшутил.
Горничная из меблированных комнат и причесывается сапожной щеткой, и ею же она чернит себе кончик носа.
Я знал одну служанку из меблированных комнат, — я хочу сказать не сценическую, а настоящую. Она была горничной в меблированных комнатах в Блюмсбюри, где я когда-то жил. Она была, правда, не особенно опрятна, но притом не была оборванкой и не имела такого вида, как будто бы спала на мусорной куче, а она и должна была быть именно такова, потому что я в то время усердно посещал театр, и вот я стал однажды расспрашивать ее об этом.
— Отчего это, Софрония, — спрашивал я, — вы все-таки сколько-нибудь похожи на человеческое существо и не имеете вида ходячей кучи тряпья? Разве вы никогда не чешете себе нос сапожной щеткой, не трете головы углем, не умываетесь патокой, не втыкаете спиц в волосы, или еще что-нибудь в этом же роде, как это принято делать на сцене?
— Что вы говорите! — отвечала она. — К чему же это я буду ходить такой чучелой и разыгрывать из себя какую-то дурочку?
И с тех пор, когда мне приходилось жить в других номерах, я уже никогда больше не затрагивал этого вопроса.
Другой тип служанки на сцене — это горничная в загородном доме, которая совершенно не похожа на первую. Про нее можно сказать, что она — хитрое создание, всегда прелестно одета и в высшей степени опрятна. Ее обязанность состоит только в том, чтобы стирать пыль с ножек кресел в гостиной. Другой работы у нее нет, но зато, надо сознаться, что это дело она исполняет в совершенстве. Войдя в комнату, она непременно смахнет пыль с ножек кресел, а потом, уходя из нее, опять сделает то же самое.
Если уж на чем никогда не бывает пыли в домах на сцене, так это на ножках кресел.
На сцене горничная всегда имеет намерение выйти замуж за лакея, когда оба они накопят достаточно денег для того, чтобы завести гостиницу. Они думают, что будет очень хорошо держать гостиницу. Они решительно ничего не понимают в этом деле, которое кажется нам совсем не легким, но это их нисколько не тревожит. Сценическая горничная и ее жених очень часто ссорятся во время сватовства, для чего всегда приходят в гостиную. У них есть кухня и есть сад (с фонтаном и горами на заднем плане — его можно видеть из окна), но нет! Кажется, во всем доме нет другого места для их ссор, кроме гостиной. И между ними бывают такие большие ссоры, что даже ножки кресел остаются невытертыми.
Надо думать, что ей недолго приходится копить деньги, чтобы выйти замуж, потому что щедрость действующих лиц на сцене невольно наводит всякого на мысль — бросить все дающие плохой заработок занятия в действительной жизни и поступить на сцену прислугой, потому что это гораздо прибыльнее.
Если кто-нибудь на сцене спросит у горничной, дома ли ее госпожа, или попросит ее опустить письмо в почтовый ящик, то он дает ей за это никак не менее соверена; в конце же пьесы все так и стараются сунуть ей в руку пять фунтов стерлингов, а старик-простак дает ей десять.
Сценическая горничная обходится очень нахально со своею хозяйкой; сам хозяин влюбляется в нее, и тогда в доме все идет вверх дном.
Иногда на сцене бывает хорошая и приверженная к дому горничная, но в таком случае она непременно ирландка. Все хорошие горничные на сцене — ирландки.
На сцене все мужчины, посещающие дом, непременно должны, входя в переднюю, поцеловать горничную, толкнуть ее в бок и сказать: «Знаете, Джен, я думаю, что вы прелесть какая девушка», — и при этом прищелкнуть языком. Они всегда говорят такие слова, и это ей нравится.
Много лет тому назад, когда я был еще совсем молодым человеком, я захотел убедиться, бывает ли и в жизни то же самое, что мы видим на сцене, и, придя в дом одного из моих приятелей, я приступил к делу.
Она была далеко не так поразительно прекрасна, как бывают горничные на сцене, но это было мне все равно. Она ввела меня в гостиную, а потом сказала, что пойдет и доложит обо мне хозяйке.
Я подумал, что пора начинать. Сделав прыжок, я загородил ей дорогу к двери. Держа перед собою шляпу и наклонив набок голову, я сказал ей: «Пожалуйста, не уходите, не уходите!»
Девушка, по-видимому, испугалась. Я и сам чувствовал, что нахожусь в каком-то нервном состоянии, но раз я начал, нужно было и кончить.
Я сказал: «Знаете ли Джен (ее звали совсем не Джен, но, ведь, я в этом был не виноват), вы прелесть что за девушка», — и при этом прищелкнул языком, толкнул ее в бок локтем и пощекотал у нее под подбородком. Но все это пропало даром. Тут не было зрителей, которые стали бы смеяться и аплодировать мне. Я жалел, что поступил таким образом. Да и в самом деле вышло глупо. Я и сам испугался. Дело повернулось совсем не так, как я ожидал, но, призвав на помощь все свое мужество, я стал действовать дальше.
Я принял на себя обычный вид комической глупости и поманил к себе девушку. Я видал, что на сцене это всегда выходило очень удачно.
Но эта девушка была совсем не такого сорта; она забилась за диван и начала громко звать на помощь.
Я никогда не видал, чтобы на сцене девушки делали что-нибудь подобное, и это совершенно сбило меня с толку. Я и сам не знал, что мне теперь делать. Я жалел, что начал такое дело, и желал только одного — поскорее из него выпутаться. Но мне показалось глупым остановиться именно тогда, когда оно уже было наполовину сделано, и, очертя голову, я пошел дальше.
Я стал гоняться за девушкой вокруг дивана и, поймав ее у двери, поцеловал. Она исцарапала мне лицо, громко звала полицию, кричала, что ее грабят, что в доме пожар и, наконец, убежала из комнаты.
Почти сейчас же вслед за этим в комнату вошел и мой приятель.
— Что это, Дж., дружище, — сказал он, — да никак ты пьян?
Я ответил ему, что совсем не пьян, а только изучаю драму.
После этого пришла его разъяренная жена. Она даже и не спросила, не пьян ли я, а только сказала:
— Как вы осмелились явиться к нам в таком виде?
Я напрасно старался убедить ее, что я совершенно трезв и объяснить ей, что мужчины всегда ведут себя таким образом на сцене.
Она сказала, что ей решительно нет дела до того, как ведут себя на сцене, но что у себя в доме она не допустит такого безобразия и что если приятели ее мужа не умеют вести себя как следует, то пусть они лучше никогда не приходят к ним в дом.
Она сделала еще несколько подобных же пустых замечаний, на которые я, со своей стороны, гоже отвечал ей, и после этого я простился и ушел.
На следующее утро я получил письмо от адвокатов, контора которых находилась в Линкольн-Инне; в нем говорилось, что я накануне утром жестоко оскорбил их клиентку, мисс Матильду Геммингс, без всякого повода с ее стороны. Они писали мне, что я ударил мисс Геммингс в бок кулаком, хлопнул ее по подбородку, а затем, когда она хотела уйти из комнаты, я будто бы схватил ее и продолжал наносить ей оскорбление действием, а в чем состояло это оскорбление, адвокаты этого не говорили, так как считали такие подробности излишними.
В заключение было сказано, что если я соглашусь написать подробное извинительное письмо и заплатить их клиентке, мисс Матильде Геммингс, вознаграждение в размере пятидесяти фунтов стерлингов, то они посоветуют ей не возбуждать дела, в противном случае они немедленно начнут против меня процесс уголовным порядком.
Я показал это письмо своим адвокатам, причем рассказал им, как было дело. Они сказали, что это очень печальный случай, но посоветовали мне заплатить пятьдесят фунтов, я занял эти деньги и внес, куда следует.
