Альберт Иванов - Обычные приключение «олимпийца» Михаила Енохина
— Это что! — вторил ему Хихикало. — Они, значит, идут, — и тоже ткнул Молчуна пальцем в живот,—он и двое совсем маленьких, а Мишка им навстречу! «А ну, прочь с дороги!» — рявкнул он. А там позади них железные ворота...
Патруль и компания как раз вошли в тот самый переулок, где Михаил недавно испробовал свой «нитроглицерин».
— ...Вон там! — воскликнул Борис, перебивая Хихикало.—Убежали маленькие ребята, — он снова указал на сопевшего Молчуна, — за ворота, а Мишка этот, так называемый гость нашего города, словно американский ковбой, вынимает из заднего кармана плоскую фляжку. Очень темную, — понизил голос Борис. — А на фляжке... череп и две кости нарисованы, ниже написано: «Маде ин ЮСА».
— Что? — ахнул патруль.
— Сделано в Америке,—снисходительно сказал Борис. — У капиталистов! Малыши задрожали, а он как шваркнет флягой о ворота! Взрыв!!! А малыши, — тут Борис «всплакнул» и смахнул с ресниц воображаемые слезы, — чумазые и оборванные, повисли вот на этих деревьях и заревели.
— А Мишка? — оторопел патруль.
— Мишка? Ему что! Он захохотал, уперев руки в бока!—заявил Борис. — Да вот они... ворота!
Патруль ошеломленно уставился на ржавые половинки ворот, валяющиеся на земле.
— Молоко-о-о! — закричала около них молочница.
— Тетя, скажите, пожалуйста,— вежливо обратился к ней Борис.— Тут недавно взрыв был, вы слышали?
— Еще какой! — всплеснула она руками. — Говорят, тут немецкая бомба под землей лежала! Слухи ходят!
— Слыхали? — шепотом сказал Борис патрулю. — Бомба... Слухи. У нас на глазах он это... самое... Мишкой его зовут!
— Где он сейчас? — строго спросила девочка с косичками.
— Найдем, — уверенно сказал Борис. — Из-под земли достанем. Воображала! Думает, если он приезжий, ему все дозволено! Глицерином швыряться... в живых людей! Правда? — вгорячах обратился он к Молчуну. — Подтверди!
Молчун кивнул.
— А как же он, глухонемой, а слышит?! — с подозрением сказала девочка. — Ушами?!
— И не ушами слышит он вовсе, — спохватился Борис. — Он глазами по губам понимает!
— А зачем же ему песню на бумаге писали, если он и так по губам понимает? — дотошничала девочка.
— Ха, — сказал Борис. — А чтоб запомнить! Песню надо десять раз услышать, чтоб один раз запомнить! А записал—твоя!
— А зачем же запоминать? — все еще сомневалась девочка, — он же петь не может?
— Может, — сказал Борис. — Он не вслух поет, а про себя! Что, с тобою такого не бывает?
— Бывает, — призналась девочка. Хихикало хихикнул.
Борис уничтожающе взглянул на него и положил руку Молчуну на плечо.
— Он и не то умеет, — расхвастался Борис. — Он уже немножко и напевать умеет, одну букву «у» тянет — и порядок! Вот так у-у-у-у... заукал Борис, напевая мелодию песни «Расцветали яблони и груши».— Молчун, подтверди.
Молчун кивнул и подхватил мелодию дальше:
— У-у-у...
— У-у-у... — подхватили Борис и Хихикало.
Пионерский патруль с некоторым испугом посмотрел на компанию.
— Ведите, — девочка топнула ногой.
— Тронулись! — воскликнул Борис, и компания ринулась вперед. А девочка, покрутив пальцем в воздухе, озабоченно сказала:
— Они тут все, по-моему, тронулись.
— Я знаю, где они, знаю, — бубнил Борис, оглядываясь на патруль.— Он со своим Женькой на заброшенном пляже чего-то химичит.
— Чего-чего? — переспросила девочка.
— Готовит чего-то, — ответил Борис. — Невероятно страшное!
Мишку и Женьку они действительно увидели на заброшенном пляже. Облаченные в теплые полушубки, в шапках, Енохины ворочали валуны на самом солнцепеке.
— Чокнулись... — прошептал Хихикало.
— Я дальше не пойду, — попятился Борис, показав на них издали. — Видали??? Во какие! Чудища-страшилища! — он и сам не ожидал застать их в таком виде.
Михаил покатил валун в их сторону, и компания на всякий случай стремительно помчалась назад. И скрылась вдали.
Патруль невольно хотел последовать за ними, но положение обязывало быть храбрыми. Девочка поправила красную повязку на рукаве и не без робости пошла навстречу Михаилу. Мальчики тоже поправили повязки и двинулись за своей предводительницей.
— Что, жарко? — пот заливал Михаилу лицо, все кругом расплывалось перед ним, в глазах прыгали какие-то белые точки и взрывались красными фонтанчиками. — Привыкай к трудностям! Когда поплывем в Таллин, нам будет не легче — не думай.
— А я уже... давно не думаю, — с трудом ответил Женька. — Не могу... думать... Все! — неожиданно громко вскричал он и стал срывать с себя шарф и расстегивать пуговицы полушубка. — С ума схожу!
Подошел патруль.
— Ты Мишка? — с испуганной смелостью спросила девочка.
— Ну, я, — точки в глазах перестали прыгать, и Михаил увидел перед собой в зыбком мареве пионерский патруль.
— Следуй за нами в детскую комнату милиции, — приказала девочка и, взглянув на своих, снова покрутила пальцем в воздухе.— Я же говорила, они тут все...
— Зачем? — удивился Михаил и тяжело сел на валун. Пронзительные точки опять замельтешили в глазах.
— Там разберемся, — ответили ему.
— Пошли! — рассердился Михаил. Он вскочил. И вдруг покачнулся.
— Ты что, больной? — вконец испугалась девочка.
— Нет, — ответил он и упал в обморок.
Женька, снисходительно взглянув на него, небрежно заметил потрясенному патрулю:
— Слабей меня оказался... Чего глазеете? — вдруг закричал он.— Домой несите! А не то отвечать будете! В детской комнате милиции!
«Ненормальные»
Пионерский патруль, покачиваясь от усталости, внес на руках Михаила во двор. Борис с приятелями, подглядывавшие сквозь щели забора, удовлетворенно переглянулись.
Мальчики и девочка положили «бездыханное тело» на крыльцо, и Борис возликовал:
— Во уработали! С доставкой на дом!
Из дома вылетела тетя Клава:
— Боже ты мой! Жив?
— Солнечный удар, — сказала девочка.
— Заливает, — восхитился Борис. — Удар... но не солнечный.
Хихикало захихикал. Молчун кивнул.
— Айда! — сказал Борис. — Больше тут смотреть нечего.
Ушел и патруль...
— Я же говорила, — затараторила девочка, снова вертя пальцами в воздухе. — Они все с ума посходили. И те, и эти.
Тетя Клава окатила Михаила ведром воды. Он очнулся, сел и замотал головой.
— Что случилось? — спросили из-за соседской ограды встревоженные отпускники.
— Ничего, — буркнула тетя Клава. — Мальчик перегрелся.
И тут притопал Женька, в шапке и полушубке, согнувшись под тяжестью одежды Михаила.
— Кошмар! — ахнула тетя Клава. — В прошлый год сюда землетрясение из Турции докатилось, и то такого не было!
— Видала? — тихо сказал за оградой толстый мужчина своей не менее обширной супруге, державшей за руку пухлого отпрыска.— Дети по соседству явно ненормальные.
— Вася, собирай вещи, — так же тихо сказала ему супруга. — У нас ребенок.
— Мы тоже уходим, — шепотом заявила другая пара с ребенком.
— А ну в дом! Живо! — приказала тетя Клава и сгребла в охапку шубы. — Ну, Михаил... А с тобой-то, Евгений, мы отдельно поговорим, вот приедут папа и мама! Хорошо, что сундук не унес!
— Зато я выносливей! — похвалился Женька.
Несмотря ни на какие протесты, тетя Клава сразу уложила Михаила в кровать.
— Ты у меня никуда сегодня не выйдешь. Ты тоже дома сиди! — прикрикнула она на Женьку.
— Да я здоровый, — обижался Михаил. — Случайно вышло.
— Лежи, лежи, не волнуйся... Тысячу раз говорила, предупреждала: не шутите с солнцем!
— Ну, можно я пойду погуляю, — умолял Михаил.
— И я, — вторил Женька.
— Ни за что, — тетя Клава решительно встала. — Я за врачом.
Щелкнул ключ в замке, и торопливо застучали шаги вниз по лестнице. Михаил вскочил с кровати и на всякий случай подергал ручку двери. Нет, дверь была надежно заперта.
— С разбегу-то мы вдвоем можем высадить, — глубокомысленно произнес Женька.
— Нет уж, — сказал Михаил. —Тогда нас и завтра не выпустят.
— Да чего там завтра,— так же глубокомысленно произнес Женька. — Никогда.
— А ты все-таки выносливый. Крепче меня на жару, — признался Михаил.
Женька расцвел от похвалы:
— Я с детства на юге живу!
— Но ты за меня не бойся, я еще закалюсь, — заверил его Михаил.
— Конечно, конечно, — поддакнул Женька. — Я тебя научу.
— Как? — заинтересовался Михаил.
— Ну как... — задумался Женька и, просияв, ответил: — Как-нибудь.
Внизу послышались голоса.
— Товарищ профессор, вы только не обижайтесь, я ведь к вам как к специалисту, хоть вы и по соседству отдыхающий, — говорила кому-то тетя Клава.
— Ничего, ничего, пожалуйста, — бодро ответил пожилой голосок.
Михаил мгновенно нырнул в постель. Заскрипели ступеньки.
