Эдуард Асадов - Когда стихи улыбаются
1971
Домовой
Былому конец! Электронный век!Век плазмы и атомных вездеходов!Давно, нефтяных устрашась разводов,Русалки уплыли из шумных рек.
Зачем теперь мифы и чудеса?!Кругом телевизоры, пылесосы,И вот домовые, лишившись спроса,По слухам, ушли из домов в леса.
А город строился, обновлялся:Все печи — долой и старье — долой!И вот наконец у трубы осталсяПоследний в городе домовой.
Средь старых ящиков и картонок,Кудлатый, с бородкою на плече,Сидел он, кроха, на кирпичеИ плакал тихонечко, как котенок.
Потом прощально провел черту,Медленно встал и полез на крышу.Уселся верхом на коньке, повыше,И с грустью уставился в темноту.
Вздохнул обиженно и сердитоИ тут увидел мое окно,Которое было освещено,А форточка настежь была открыта.
Пускай всего ему не суметь,Но в кое-каких он силен науках.И в форточку комнатную влететьЕму это плевая, в общем, штука!
И вот, умостясь на моем столе,Спросил он, сквозь космы тараща глазки:— Ты веришь, поэт, в чудеса и сказки?— Еще бы! На то я и на земле.
— Ну то-то, спасибо, хоть есть поэты.А то ведь и слова не услыхать.Грохочут моторы, ревут ракеты,Того и гляди, что от техники этойИ сам, как машина, начнешь рычать!
Не жизнь, а бездомная ерунда:Ни поволшебничать, ни приютиться,С горя нельзя даже удавиться,Мы же — бессмертные. Вот беда!
— Простите, — сказал я, — чем так вот маяться,Нельзя ли на отдых! Ведь вы уж дед!— Э, милый! Кто с этим сейчас считается?!У нас на пенсию полагаетсяНе раньше, чем после трех тысяч лет.
Где вечно сидел домовой? В тепле.А тут вот изволь наниматься лешим,Чтоб выть, словно филин, в пустом дуплеДа ведьм непотребностью всякой тешить.
То мокни всю ночь на сучке в грозу,То прыгай в мороз под еловой шапкой. —И крякнув, он бурой мохнатой лапкойСурово смахнул со щеки слезу.
— Ведь я бы сгодился еще, гляди.А жить хоть за шкафом могу, хоть в валенке. —И был он такой огорченно-маленький,Что просто душа занялась в груди.
— Да, да! — закричал я. — Я вас прошу!И будьте хранителем ярких красок.Да я же без вас ни волшебных сказок,Ни песен душевных не напишу!
Он важно сказал, просияв: — Идет! —Затем, бородою взмахнув, как шарфом,Взлетел и исчез, растворясь, за шкафом.И все! И теперь у меня живет.
1971
Долголетие
Как-то раз появилась в центральной газетеНебольшая заметка, а рядом портретСтарика дагестанца, что прожил на светеРовно сто шестьдесят жизнерадостных лет!
А затем в тот заоблачный край поднялсяИз ученых Москвы выездной совет,Чтобы выяснить, чем этот дед питался,Сколько спал, как работал и развлекалсяИ знавал ли какие пороки дед?
Он сидел перед саклей в густом саду,Черной буркой окутав сухие плечи:— Да, конечно, я всякую ел еду.Мясо? Нет! Мясо — несколько раз в году.Чаще фрукты, лаваш или сыр овечий.
Да, курил. Впрочем, бросил лет сто назад.Пил? А как же! Иначе бы умер сразу.Нет, женился не часто… Четыре раза…Даже сам своей скромности был не рад!
Ну, случались и мелочи иногда…Был джигитом. А впрочем, не только был. —Он расправил усы, велики года,Но джигит и сейчас еще хоть куда,Не растратил горячих душевных сил.
— Мне таких еще жарких улыбок хочется,Как мальчишке, которому шестьдесят! —И при этом так глянул на переводчицу,Что, смутясь, та на миг отошла назад.
— Жаль, вот внуки немного меня тревожат.Вон Джафар — молодой, а кряхтит, как дед.Стыдно молвить, на яблоню влезть не может,А всего ведь каких-то сто десять лет!
В чем секрет долголетья такого, в чем?В пище, воздухе или особых генах?И, вернувшись в Москву, за большим столом,Долго спорил совет в институтских стенах.
Только как же мне хочется им сказать,Даже если в том споре паду бесславно я:— Бросьте, милые, множить и плюсовать,Ведь не в этом, наверно, сегодня главное!
Это славно: наследственность и лаваш,Только верно ли мы над проблемой бьемся?Как он жил, этот дед долголетний ваш?Вот давайте, товарищи, разберемся.
Год за годом он пас на лугах овец.Рядом горный родник, тишина, прохлада…Шесть овчарок хранили надежно стадо.Впрочем, жил, как и дед его и отец.
Время замерло. Некуда торопиться.В небе чертит орел не спеша круги.Мирно блеют кудрявые «шашлыки»,Да кричит в можжевельнике чибис-птица.
В доме тихо… Извечный удел жены:Будь нежна и любимому не перечь(Хорошо или нет — не об этом речь),Но в семье никогда никакой войны.
Что там воздух? Да разве же в нем секрет?Просто нервы не чиркались вроде спичек.Никакой суеты, нервотрепок, стычек,Вот и жил человек полтораста лет!
Мы же словно ошпарены навсегда,Черт ведь знает, как сами к себе относимся!Вечно мчимся куда-то, за чем-то носимся,И попробуй ответить: зачем, куда?
Вечно встрепаны, вечно во всем правы,С добродушьем как будто и не знакомы,На работе, в троллейбусе или домаМы же часто буквально рычим, как львы!
Каждый нерв как под током у нас всегда.Только нам наплевать на такие вещи!Мы кипим и бурлим, как в котле вода.И нередко уже в пятьдесят беда:То инфаркт, то инсульт, то «сюрприз» похлеще.
Но пора уяснить наконец одно:Если нервничать вечно и волноваться,То откуда же здесь долголетью взяться?!Говорить-то об этом, и то смешно!
И при чем тут кумыс и сыры овечьи!Для того чтобы жить, не считая лет,Нам бы надо общаться по-человечьи.Вот, наверное, в чем основной секрет!
И когда мы научимся постоянноНаши нервы и радости сберегать,Вот тогда уже нас прилетят изучатьПредставители славного Дагестана!
1971
Под дождем
Солнце и гром отчаянный!Ливень творит такое,Что, того и гляди, нечаянноВсю улицу напрочь смоет!
Кто издали отгадает:То ли идут машины,То ли, фырча, ныряютСказочные дельфины?
В шуме воды под крышиСпряталось все живое.Лишь в скверике, где афиши,Стоят неподвижно двое.
Сверху потоки льются,Грозя затопить всю улицу.А двое вовсю смеютсяИ, больше того, целуются!
Шофер придержал машинуИ, сделав глаза большие,Чуть приоткрыл кабину:— Вы что, — говорит, — дурные?
Те, мокрые, но смешливые,Только заулыбались.— Нет, — говорят, — счастливые!И снова поцеловались.
1972
Женский секрет
У женщин недолго живут секреты.Что правда, то правда. Но есть секрет,Где женщина тверже алмаза. Это:Сколько женщине лет?!
Она охотней пройдет сквозь пламяИль ступит ногою на хрупкий лед,Скорее в клетку войдет со львами,Чем возраст свой правильно назовет.
И если задумал бы, может статься,Даже лукавейший СатанаВ возрасте женщины разобраться,То плюнул и начал бы заикаться,Картина была бы всегда одна:
В розовой юности между женщинойИ возрастом разных ее бумагНету ни щелки, ни даже трещины.Все одинаково — шаг в шаг.
Затем происходит процесс такой(Нет, нет же! Совсем без ее старания)!Вдруг появляется «отставание»,Так сказать, «маленький разнобой».
Паспорт все так же идет вперед,А женщину вроде вперед не тянет!То на год от паспорта отстает,А то переждет и на два отстанет…
И надо сказать, что в таком путиОна все больше преуспевает.И где-то годам уже к тридцати,Смотришь, трех лет уже не найти,Ну словно бы ветром их выметает.
И тут, конечно же, не поможетС любыми цифрами разговор.Самый дотошнейший ревизорУмрет, а найти ничего не сможет!
А дальше ни сердце и ни рукаСовсем уж от скупости не страдают.И вот годам уже к сорокаЦелых пять лет, хохотнув слегка,Загадочным образом исчезают…
Сорок! Таинственная черта.Тут всякий обычный подсчет кончается,Ибо какие б ни шли года,Но только женщине никогдаБольше, чем сорок, не исполняется!
Пусть время куда-то вперед стремитсяИ паспорт, сутулясь, бредет во тьму,Женщине все это ни к чему.Женщине будет всегда «за тридцать».
И, веруя в вечный пожар весны,Женщины в битвах не отступают.«Техника» нынче вокруг такая,Что ни морщинки, ни седины!
И я никакой не анкетой мерюУ женщин прожитые года.Бумажки — сущая ерунда,Я женской душе и поступкам верю.
Женщины долго еще хороши,В то время как цифры бледнеют раньше.Паспорт, конечно, намного старше,Ибо у паспорта нет души.
А если вдруг кто-то, хотя б тайком,Скажет, что может увянуть женщина,Плюньте в глаза ему, дайте затрещинуИ назовите клеветником!
1973
