Эдуард Асадов - Когда стихи улыбаются
1969
Он ей восхищенно цветы дарил…
Он ей восхищенно цветы дарил,Она — с усмешкою принимала.Он о любви ей своей твердил,Она — снисходительно разрешала.
Вот так и встречались: огонь и лед.Она всему улыбалась свету,Его же почти не брала в расчет:Скажет: приду! А сама не придет.Он к ней, а любимой и дома нету…
Он пробовал все: и слова и ласки,И вновь за букетом дарил букет.Но все понапрасну: держась по-царски,Она лишь смеялась ему в ответ.
И вдруг — как включили обратный ход:«Царица», забыв про свою корону,То письма ему сердитые шлет,То требует вечером к телефону.
Но что за причина сердечной вьюги?..Ответ до смешного, увы, простой.Он взял и сказал: — Ну и шут с тобой! —И ходит с цветами к ее подруге.
1970
Женская логика
— Прости меня, — промолвила она, —Но ты меня немного обижаешь,Все время вот целуешь, обнимаешь,Как будто я иначе не нужна!
Он покраснел: — Ну, да… Но если любишь?Ведь сердце же колотится в груди!Как усидеть?— А ты вот усиди!Не то все сам немедленно погубишь.
Нельзя, чтоб в чувствах появилась трещина.Вы все, мужчины, низменны навек!Пойми: перед тобою человек,А ты во мне все время видишь женщину.
Я о таком на свете понаслышана,Что ты со мной и спорить не берись!— Ну, хорошо… Я понял… Не сердись…Пускай все будет тихо и возвышенно.
И впрямь, отныне — ни обид, ни ссор.Бежали дни и назначались встречи.Он стал почти ручным и каждый вечерВел умный и красивый разговор.
Она же, хоть и счастлива была,Но постепенно словно бы темнела.Все реже улыбалась, похуделаИ вдруг (совсем немыслимое дело!)Взяла и на свиданье не пришла…
Он позвонил: — В чем дело? Почему?— Ах, почему? Спасибо за беседы!А я не тумба! Хватит! Не приеду! —Она сквозь слезы крикнула ему.
— Ведь это же издевка и тоска!Скажи, какой красноречивый книжник!Я, как ни странно, женщина пока,А ты… а ты… бесчувственный булыжник!
1970
Как мне тебе понравиться?
Как мне тебе понравиться?Стать мрачным и непонятным?А может быть, вдруг прославитьсяПоступком невероятным?
Или вдруг стать мятежным,Порывистым и упрямым?А может быть, нежным-нежнымИ ласковым самым-самым?..
А то вдруг лукаво-мглистым,Сплетающим ловко сети?Иль простодушно-чистым,Доверчивым, словно дети?
Иль стать искушенным в жизни,Солидным и мудрым очень,Так, словно бы между прочим,Роняющим афоризмы?
Разгневать тебя мне, что ли,Поссорясь с тобой всерьез?Иль рассмешить до колик,До радостно-глупых слез?
Богатым прийти иль бедным,С подарками или без?Словом ли вдруг хвалебнымПоднять тебя до небес?
Что делать? Куда направиться:К другу или врагу?Откуда решенье явится?Как мне тебе понравиться,Понять уже не могу!
А ты даже будто радаТерзать меня, как юнца.Но только любовь не надоИспытывать до конца.
Запомни мое пророчество:Когда-нибудь, как во сне,Страдая от одиночества,Ты снова придешь ко мне.
И, бросивши спесь красавицы,Скажешь: — Встречай, чудак!Я с сердцем не в силах справиться.Ну, как мне тебе понравиться? —А я улыбнусь: — Никак!..
1970
За десять минут до свидания
Ты загадочно в зеркале отражаешься,Чуть качаешь хорошенькой головой,Ты сейчас на свиданье со мной собираешься,Все улыбки и стрелы готовя в бой.
А свиданья и вправду у нас как бой,То капризы, то споры при каждой встрече,И в душе уж не то чтобы соловьи —По порой даже зяблики не щебечут.
За горячность мою, за сердечный свет,Ты мне, словно в насмешку, всегда в наградуКаждым жестом своим говоришь — не надо!Каждым словом своим отвечаешь — нет!
Только радость, наверное, никогдаНа сплошных отрицаниях жить не может.Ей нужны, как живительная вода,Только «да», понимаешь, одни только «да».Ну и щедрость души, вероятно, тоже.
А не то постоит она, подождетИ промолвит: — Да стоит ли ждать напрасно?! —А потом безнадежно рукой махнетИ добавит: — Да ну их, глупцов несчастных!
А без радости сразу всему конец!А без радости в жизни какая сладость?А без радости что за накал сердец?А без радости видеться что за радость?
Я не знаю, как сложится жизнь твоя,Только время не век же звенит игрушкой!И однажды, скажу тебе не тая,Ты проснешься вдруг старенькою старушкой.
Вспомнишь всех: кто встречал тебя, кто забыл,И воскликнешь вдруг, горько всплеснув руками!— А ведь он-то, пожалуй, один и был,Кто всерьез и взаправду меня любил! —И начнешь торопливо греметь шкафами.
Вынешь платье, зеленое, как волна,И пушистую беличью пелерину,Но посмотришься в зеркало — седина!..Но посмотришь на руки — одни морщины!..
Тихо сядешь, стянув пелерину с плеч,И промолвишь раздумчиво и серьезно:— Надо вовремя было любовь беречь,А сегодня не нужно ни слов, ни встреч,А сегодня, голубушка, слишком поздно!..
Ты загадочно в зеркале отражаешься,Чуть качаешь хорошенькой головой,Ты сейчас на свиданье со мной собираешься,Все улыбки и стрелы готовя в бой.
Вот бежишь, каблучками стуча на ходу.Что скрывать! Я действительно очень жду.И однако же, чтобы сберечь хорошее,Все, что сказано выше, — имей в виду!
1971
Домовой
Былому конец! Электронный век!Век плазмы и атомных вездеходов!Давно, нефтяных устрашась разводов,Русалки уплыли из шумных рек.
Зачем теперь мифы и чудеса?!Кругом телевизоры, пылесосы,И вот домовые, лишившись спроса,По слухам, ушли из домов в леса.
А город строился, обновлялся:Все печи — долой и старье — долой!И вот наконец у трубы осталсяПоследний в городе домовой.
Средь старых ящиков и картонок,Кудлатый, с бородкою на плече,Сидел он, кроха, на кирпичеИ плакал тихонечко, как котенок.
Потом прощально провел черту,Медленно встал и полез на крышу.Уселся верхом на коньке, повыше,И с грустью уставился в темноту.
Вздохнул обиженно и сердитоИ тут увидел мое окно,Которое было освещено,А форточка настежь была открыта.
Пускай всего ему не суметь,Но в кое-каких он силен науках.И в форточку комнатную влететьЕму это плевая, в общем, штука!
И вот, умостясь на моем столе,Спросил он, сквозь космы тараща глазки:— Ты веришь, поэт, в чудеса и сказки?— Еще бы! На то я и на земле.
— Ну то-то, спасибо, хоть есть поэты.А то ведь и слова не услыхать.Грохочут моторы, ревут ракеты,Того и гляди, что от техники этойИ сам, как машина, начнешь рычать!
Не жизнь, а бездомная ерунда:Ни поволшебничать, ни приютиться,С горя нельзя даже удавиться,Мы же — бессмертные. Вот беда!
— Простите, — сказал я, — чем так вот маяться,Нельзя ли на отдых! Ведь вы уж дед!— Э, милый! Кто с этим сейчас считается?!У нас на пенсию полагаетсяНе раньше, чем после трех тысяч лет.
Где вечно сидел домовой? В тепле.А тут вот изволь наниматься лешим,Чтоб выть, словно филин, в пустом дуплеДа ведьм непотребностью всякой тешить.
То мокни всю ночь на сучке в грозу,То прыгай в мороз под еловой шапкой. —И крякнув, он бурой мохнатой лапкойСурово смахнул со щеки слезу.
— Ведь я бы сгодился еще, гляди.А жить хоть за шкафом могу, хоть в валенке. —И был он такой огорченно-маленький,Что просто душа занялась в груди.
— Да, да! — закричал я. — Я вас прошу!И будьте хранителем ярких красок.Да я же без вас ни волшебных сказок,Ни песен душевных не напишу!
Он важно сказал, просияв: — Идет! —Затем, бородою взмахнув, как шарфом,Взлетел и исчез, растворясь, за шкафом.И все! И теперь у меня живет.
1971
