Сергей Власов - Фестиваль
Клаусу же все ужасно понравилось. Он уже весело щебетал со Светой, Аней, Наташей и Тамарой, вспоминая смешные эпизоды из однажды записанного телевидением его разговора с Президентом Фракийской республики.
– Да врет он все, – негромко сказал подошедший старший офицер Виталик полковнику Сопылову.
– А может, и не врет, – засомневался полковник.
– Врет, врет. Я слышал, у них Президент непьющий.
– Непьющий?! Ну ты даешь! – Сопылов, обуреваемый смехом, сложился пополам.
Златопольского отправили в комнату отдыха. Он расселся там со своим окружением и попросил Свету принести всем кофе.
– Вам с молоком или с лимоном? – вежливо спросила девушка.
– Это не твое дело! – визгливо закричал вождь.
Флюсовская секретарша молча вышла.
– Какое ей собачье дело, что я буду пить и с чем. Ты принеси сюда молоко, лимоны, ананасы, еще чего. А я уже сам выберу. Одурели все со своей фамильярностью. Ей просто хочется со мной поговорить. Чтоб потом внукам рассказывать. Вот, мол, Златопольского однажды видела. Имела с ним беседу. Я же не отказываюсь с ней беседовать. Пусть натянет на себя фельдеперсовые чулочки, трусишки ажурные и приходит после восьми вечера ко мне в кабинет, когда у меня рабочий день закончен. И вообще, почему я должен с кем-то персонально беседовать? Я готов говорить с народом, а с отдельной девкой мне разговаривать неинтересно. Вот тебе, Валентин, – он указал рукой на Финакова, – интересно разговаривать с дворником? Нет. А дворнику с тобой – интересно. Разные люди – разный интеллектуальный уровень. У меня знакомый дворник был. Так тот, наоборот, считал всех академиков на свете придурками. Именно придурками, а не мудаками. Потому что мудаками он считал на свете всех докторов наук. И никого больше.
Появившаяся Света принесла на подносе двенадцать дымящихся чашек.
– Вот молодец, быстро сработала. Правильно. – Вождь погладил Свету по голове.
Увернуться девушке мешал поднос, и она стерпела.
– Молодец, я всегда говорил: главное не цель, а движение. До меня, правда, эту мысль уже озвучивали два товарища: Троцкий и Бернштейн. Им не мешало даже то, что первый был лидером левого оппортунизма, а второй – его критиком. Оба кончили плохо. Вопрос: почему? – Карлович ухватил волосатой рукой ближайшую чашку и сделал несколько глотков.
Если бы на его месте был кто-то другой, сторонний наблюдатель наверняка бы подумал, что этот жест сделан сознательно, для того, чтобы задавший его сам себе человек смог бы во время паузы найти на вопрос достойный ответ. В отношении Златопольского подобные сомнения выглядели по меньшей мере глупостью – он просто хотел пить.
– А вот почему. Потому что они занимались демагогией. А я – практик. Мою идею помывки сапог в Индийском океане никто не отменял. Ее подняли на смех, и совершенно напрасно. А я ведь дойду, и со мной будут тысячи. Пойдут миллионы, а дойдут тысячи. Или сотни. Это неважно. Остальные доедут или долетят. Я всем куплю билеты за свой счет. Но только – в один конец.
Карлович разгорячился, его одутловатое, обычно сероватого оттенка лицо порозовело так сильно, что Финаков даже слегка испугался за шефа.
Все в комнате отдыха напились тонизирующего напитка и с разрешения руководства закурили.
– Перекура вам на пять минут! Владимир Михайлович, а тебя попрошу пойти поинтересоваться, как там у нас дела с дальнейшей программой.
Валерий Канделябров руководил размещением киношных камер – «Сплетни» уже уехали, освободив место. Флюсов вполголоса переговаривался о чем-то с Райляном, когда из приемной с круглыми глазами прибежала Тамара и с ужасом прошептала:
– Там Бизневский идет!
– Ну и что? А что это так возбудило тебя столь скромное событие?
– Так он пьяный…
– Ну и что? С кем не бывает. Хотя если с другой стороны посмотреть, с ним-то как раз и не бывает. Или, во всяком случае, не должно быть в силу определенных, достаточно секретных обстоятельств интимного характера.
До кабинета главный спонсор будущего фестиваля так почему-то и не дошел, что на некоторое время вызвало среди сотрудников новоявленного офиса массу сплетен и слухов.
Карловичу решительно надоело ждать, и он отправился лично проинспектировать подготовку съемочной площадки к процессу.
– Знаете, Валерий, – начал он, обращаясь к Канделяброву, – если так и дальше дело пойдет, мне придется внести некоторые коррективы в наши с вами договорные обязательства.
– Что вы имеете в виду? – осторожно спросил Канделябров, продолжая руководить.
– Разумеется, финансовый аспект.
Валера тут же схватился за сердце, потребовал валерьянки и плаксиво пообещал:
– Не волнуйтесь. Все будут в счастье. Голову даю на отсечение – через двадцать минут начнем. Вы должны меня понять – все-таки первая полноценная съемка.
– Там, где ваши двадцать, потом окажутся все сорок, – едко заметил помощник Финаков. – Пойдемте, Казимир Карлович, прогуляемся по Арбату, развеемся. А то здесь духотища.
Как только Златопольский появился на пешеходной улице, он тут же завладел вниманием огромного числа людей. Многие пытались приблизиться к главному мануал-партократу страны, и если не пощупать его руками, то уж задать какой-нибудь коварный вопрос – так это обязательно. Рядом с ним гордо вышагивал его новый молодой знакомый Михаил Жигульский. Они мило щебетали между собой по-турецки.
– А наш ли это Казимир Карлович? – спрашивали многочисленные прохожие друг друга. – Может, это его турецкий двойник?
На что Златик отвечал очередной тарабарской фразой, пряча свою загадочную джокондовскую улыбку в несуществующие усы.
Шедшее немного позади окружение долго крепилось, но, возбудившись по ходу баночным пивом, все же рявкнуло:
Эх, Казимир Карлович, наспех кацавейка,Эх, Казимир Карлович, что нас дальше ждет…Эх, Казимир Карлович, жизнь моя – копейка.Но копейка все же тут рубль бережет…
Исполнив куплет, соратники как по команде остановились, отхлебнули холодного «бирка» и через секунду продолжили пение.
Вождь тем временем выуживал из толпы наиболее приемлемые для беседы экземпляры, хлопал их по спине, дергал за рукав и, не дав опомниться, быстро-быстро интересовался по единой форме:
– Ну, что, охламон, за кого голосовать будем на ближайших выборах?
– За вас, – чаще всего отвечал очередной охламон.
Да и попробовал бы он ответить как-нибудь по-иному – у Владимира Михайловича Махрюткина из-под пиджака угрожающе выглядывал натруженный конец резиновой дубинки, а помощник Финаков на ходу размахивал блестящими наручниками.
Наконец на пути процессии все-таки попался странный субъект, не совсем согласный с высокими идеями МППР, с признаками оспы на лице и массой вопросов.
Я не знаю, за кого буду голосовать, – честно признался он и тут же поинтересовался: – Скажите, а в вашей предвыборной программе где-нибудь упоминается такое понятие, как «фермер»?
– А как же, – охотно отозвался Златопольский. – Еще как упоминается. У нас четко написано: «Фермер – он тоже человек». И это звучит гордо. Приблизительно так же, как и само слово «фермер».
– А по поводу кредитов для них. Я имею в виду – фермеров? Как будет налажено финансирование?
– На самом высоком уровне – правительственном. Я как лидер партии лично буду контролировать каждый кредит.
– А не обманете?
– Нет-нет, будем давать! Однозначно! – мечтательно пожевав губами, пообещал вождь и по примеру своих младших товарищей, переиначив слова, внезапно затянул одну из своих любимых песен:
Какой же фермер без кредитов,Какая ж песня без Руси…
Человек ошалело посмотрел прямо ему в глаза и вдруг твердо сказал:
– Не верю я тебе. Врешь ты все!
– Ну вот, блин, опять не верят… – Златик на секунду обиделся. – Что за народ… Наша Мануал-партократическая партия России никогда не лжет. Иногда нас шельмуют, изображают как чудовище какое-то, как экстремистов – у нас экстремистов нет. Мы как раз за закон. Единственная партия в нашей стране, которая стабильно реально существует, ибо ее трижды проверяли все правоохранительные органы и бывшего СССР, и России. Дважды ее запрещали без каких-либо поводов. МППР – партия дважды зарегистрированная, трижды проверенная, дважды запрещенная, имеющая свои структуры от Калининграда до Камчатки. Это в то время, как остальные лидеры только провозгласили создание партий, а членов партий этих нет нигде по стране. Им дали право где-то заседать, собираться в мэрии и говорить: «Вот здесь собрались восемьдесят пять партий». Где эти партии? Где народная партия Масина? Он там один сидит. А где его партия? И таких партий десятки. Это для видимости, чтобы вы думали, что демократия есть. Я согласен с тем, что в демократии у нас много лжи.
