Александр Силаев - Так хохотал Шопенгауэр

— Ладно, — просто сказал предиктор. — Считай, что я понял. Все мы так можем, пока живые. Только я правда не уяснил, чего от меня надобно-то?

— Ничего, — успокоился Шопенгауэр. — Лично мне от тебя ничего не надо. Я ничего против тебя не имею. И не собираюсь иметь. Но я ж тебе говорю — не мы себе врагов выбираем. И друзей не мы выбираем, сами выбираются. Я ведь зачем на свет появился? Чтобы действовать. И без разницы особой, на чьей стороне. Чай, не дурак, искать на земле сермяжную правду. Ну и получилось, что друзья хотели тебе башку свинтить, так уж у них вышло, карма такая, наверное.

— Только и всего? — удивился предиктор.

— Чтобы человека завалить, хватит, — равнодушно сказал Шопенгауэр.

— Конечно, — согласился предиктор. — Только ты вообще просекаешь, из-за чего замес?

— Как и все на земле, — отозвался Шопенгауэр. — Карма такая. Стечение обстоятельств, наверное. А какое мне дело до стечения обстоятельств?

— Что, не волнуют наши споры?

Шопенгауэр посмотрел на предиктора с удивлением.

— Не волнуют судьбы земли?

— Да нет, очень даже волнуют, — вежливо ответил он. — После собственный судьбы меня больше всего волнует судьба народа, страны, человечества, Вселенной и лично Господа Бога.

— Неужели ты не понимаешь глобальную задачу масонства?

— Расскажи, — разрешил он предиктору.

А в граде Китежа беспредел стоял, дым столбом и зарево коромыслом. Братва там верховодила нешутейная, удалая и безбоязненная. Человечков шлепали только так, за спасибо и за пожалуйста. Толковища под каждым столбом, киллера на ветвях, воры на горе. Покойники по реке плывут как примета лихого времени. И весело так все, с посвистом и с оттяжечкой.

Поняла Дюймовочка, что не в боговы кущи забрела. Ан поздно было: окружили ее ребятки местные. Стали ей на перебой утехи плотские предлагать, одни других соблазнительней. Только ребятки ей не к душе пришлись: грязные и вонючие, тупые и с девятью классами плохого образования. Ногти у них нестрижены, майки не глажены, зубы нечищены. Глазки к тому же маленькие и в голове неприбрано. Мыслей по одной на троих. Ну как нормальной девушке с такими выспаться? Ни в радость, не в удовольствие, маета одна и духовное страдание. А они к тому же говорить не умеют, нет чтоб о любви рассказки начать — так сразу начали на семерых ее разделять, очередь мутить и недобро зыркать.

Я пошла, сказала Дюймовочка. Нет, ты легла, сказал ей саблезубый грязнуля. Так ведь это насилие, возразила девушка. Так ведь это насилие! — весело подтвердили ей семеро непланированных. Ну уж, сказала Дюймовочка. Да уж, сказали ребятишечки. Так и не ушла, короче, по своим делам, так и заночевала в Китиже.

…Нап так и не повесил пройдоху мидовского, попа-расстригу и предателя революции. Так и жирел на чужих хлебах тот пройдоха мидовский. Талантлив был, если самого Напа дурил. Талатлив принципиальным желанием предавать. Он не мог не предавать, если бы ему сказали — ну не предавай, мать твою, тебе же лучше будет, — все равно бы предал, себе в ущерб, в убыток, лишь бы сущность свою актуализировать. Было предательство моральным законом этого человека. А значит, был у него моральный закон, тот, что главнее ближних людей и временных обстоятельств! Закон — то, что выше временного и ближнего, людей и обстоятельств. Бог, в принципе, то же самое. Выходит, что пройдоха сей был человеком неискоренимо божьим… Хоть и начал путь с секуляризации церковных садов, в якобинское еще время. Ну да христианство к Богу отношения не имеет, это и так понятно.

— А как ты мыслишь, Лаврентий, покажем мы татаромасоном, где зимуют враги народа?

— А что, план готов, — улыбнулся Лаврентий Палыч.

Оба не дожили до года Х. Зато Артур Шопенгауэр дожил до приватной встречи с предиктором.

— Кто-то же должен поддерживать нормальные условия существования на планете, — говорил масонов главарь. — Равенство ерунда, и свобода ерунда, а братство уж и подавно. Столько веков твердим о них, аж самим противно. Дело ж не в них. Суть в стабильности системы. Не убий, потому что дай козлам волю убивать — не остановятся. Не укради, потому что без собственности будет распад и общественная энтропия. Не прелюбодействуй, потому что сексуальная упорядоченность цементирует стабильность системы. В том смысле, что сексуальная беспорядочность разрушает сложные механизмы социума. Определенного рода сложные взаимодействия не будут поддерживаться, если можно будет трахаться под кустом. Если можно трахаться под кустом — зачем зверушке человек играть в более сложные игры? А социум держится на играх, достаточно сложных и взаимозависимых. Развалиться социум при свободе сексуальной актуализации, как пить дать развалится. Вот отсюда на первый взгляд абсурдная, казалось бы, заповедь… На второй взгляд нужная и полезная. В нашей идеологии все нужно и полезно. Кто-то ведь должен держать бытие на себя, иначе оно упадет и раздавит народы. Нужно постоянное поддержание правил общежития, через мораль, традиции, Уголовный кодекс и мировые религии. Плевать на счастье маленького человека — я тоже знаю, что нет никакого счастья, ни у маленького, ни у большого. Думаешь, ты первый это сказал или единственный это вспомнил? Так вот, декларированный лозунг — тоже не истина, а всего лишь инструмент поддержания бытия на себя. Есть одна истина, как я ее вижу, да как и веками виделось: поддержание бытия на себе, без нас, касты поддержателей, все загнулось бы к чертям, причем очень быстро загнулось бы. Религий много, а суть одна — спасать этот мир от самого этого мира. Точнее, спасать его от подонков и негодяев, от придурков и шибко умных, от разрушителей и таких, как ты. Думаешь, есть у масонства иная цель? Нет, только служение жизни — в том смысле, чтобы она могла продолжаться дальше. А уж как — ее дело, лишь бы человечество жило, понимаешь: ЖИЛО, и не говори мне о других задачах — все они второстепенны и третьесортны перед задачей поддержания бытия. Столько факторов и столько тенденций норовят опрокинуть мир, ты не представляешь хрупкость порядка, не представляешь напора энтропии на мир, мощь хаоса, число его вольных и особенно невольныъх сподвижников. Мы работаем веками, и работы хватит на тысячелетия, мы будем работать вечно, пока живо человечество. Потом оно, конечно, умрет, но если есть тот свет и на нем с нас спросят: о, тогда мы отчитаемся за каждый год жизни человечества как за свою заслугу. И не в идеологиях суть: мы создали мировые религии, мы создали партии политического прогресса, и диктатуры мы устанавливали, и демократии, не в этом функция. Мы же системщики, нам что христианство, что коммунизм — в принципе одинаково, то и то жизнь поддерживает, людишек держит, разными, правда, средствами, но одинаково жестко.

— А почему вас называют масоны? — залюбопытствовал Артур Шопенгауэр.

— А повелось так, дурь вот такая, — ответил предиктор. — И как не называй, суть одна: мы слуги, конечно же. Из центров координируем разные вещи, но все равно ведь стараемся для людей. Повторю, если не уяснил: мы бытие держим на себе, мы даем этому миру стабильность, мы даем этому миру возможность жить — в первую очередь на основе знания, в котором превосходим других людей.

— Ах вот оно как! — закричал радостный Шопенгауэр. — Вот спасибо тебе, сказал ты мне, за что я убью-то тебя. Я, оказывается, твой идейный противник.

— Да ты вообще гондурас пятикрылый, — ушел предиктор в свое.

— Да ладно тебе, — улыбнулся Шопенгауэр. — Последние минуты, а ты выеживаешься. Я одной фразой обозначу, в чем мы круто расходимся. А то, может, ты не знаешь, так я уж просвещу, окажу такую честь. Мир, знаешь ли, нужно не поддерживать. Слабая задача — мир на себя держать. Он обычно и сам нехило держится. Мир нужно изменять. Изменять, как ты понимаешь, в одну сторону, в другую все равно не получится — чтобы мир этот был взрослее. Вот в том и суть. А вас всех на фонари, мешаетесь вы сильно, застряли в детстве, не хотите быть умнее и круче, и другим не даете — боитесь.

— Я ничего не боюсь, — засмеялся предиктор.

— А вот этого, козел вонючий? — Шопенгауэр прижал ствол «беретты» к его виску.

— Не-а, — продолжал предиктор улыбаться и жмуриться.

— А вот этого, ослинушка ты моя? — ласково спросил Шопенгауэр, давя спусковой крючок безотказного другана.

Пуля вышла с той стороны черепа.

— Ловко ты его опроверг, — одобрительно сказал молчавший Илюха.

— По-другому бы он не понял, — объяснил Артур. — А жалко, кстати: незряшный мужик, просто карма его херовая, а так редкостного ума политик.

— Масона сколько не корми, все во власть смотрит, — заметил знающий Добрыня Никитич.

— И черту под хвост, — вставил Илья.

— Это уж верно, — захохотал Алеха.

У Адика все же были нелады в сексе, чего таить? А у Ивана Потапова не было, женщин у него было — немерено и не считано. И у Ганса Крюгера девок было вдосталь. И Мордухаю Блеменфельду было с кем спать, а вот Адику подчас не было. Банальный факт, зачем константировать? А закавыка в том, что положил этот Адик миллионы Крюгеров, Потаповых и Блеменфельдов, отымел один всю матушку Европу — насильно, конечно, а как еще трахать закомплексованный континент? И так он ее, и эдак, и извращенным, как в народе говорят, способом. Один, почти один. И полегло этих Гансов и Мордухаев — как собак. И Потаповых в распыл пустили, до всех дошла очередь. У каждой басни, как водится, должна быть мораль. Здесь речь идет, собственно говоря, о настоящих мужчинах…