Том Шарп - Уилт Непредсказуемый
Справа от нее будет сидеть советник Блайт-Смит. Этот, дай ему волю, отправил бы на виселицу всех малолетних правонарушителей до одного, а безработных приказал бы пороть розгами. Кроме этих двух экстремистов обычно присутствуют: ректор – бездельник, ненавидящий любого, кто нарушает его невозмутимое спокойствие, инспектор по делам образования, который ненавидит ректора, и, наконец, мистер Сквидли – местный строительный подрядчик, для которого обучение гуманитарным основам – сущее проклятие, время, пущенное коту под хвост: «Молодым паразитам вкалывать надо, кирпичи таскать, а они тут штаны протирают!» В общем, встреча с комиссией ничего хорошего не предвещает. Надо быть с ними осторожнее. Но сначала Билджер.. Минут через десять он без стука вломился в кабинет и плюхнулся на стул.
– Ну? – осведомился он, злобно уставившись на Уилта.
– Я посчитал, что лучше нам поговорить наедине, – сказал Уилт. – Я хотел бы узнать побольше о вашей кинокартине про крокодила. Должен сказать, мне импонирует ваш энтузиазм. Если бы все преподаватели гумоснов использовали возможности, предоставляемые муниципальными властями…
Тут Уилт сделал многозначительную паузу, и Билджер приободрился:
– Рабочий класс должен понять, как его охмуряют средства массовой информации. Лучше всего – научить их самих снимать фильмы, чем я, собственно, и занимаюсь.
– Ага! – обрадовался Уилт. – Значит, пролетарии будут снимать порнофильмы про крокодилов, вследствие чего уровень пролетарского самосознания возрастет, и они отвернутся от ложных ценностей, навязанных капиталистическим обществом.
– Точно, коллега! – воскликнул Билджер. – Понимаете, крокодил – это символ эксплуатации, и если ему влупить…
– То он, олицетворяя буржуазию, будет лишь бессильно скрежетать зубами, – закончил Уилт.
– Вот именно!!! – Билджер клюнул на приманку.
– А кто же вам помогал… э… снимать натуру?
– Второкурсники. Слесари и токари. Крокодила мы сперли на Нотт-роуд и…
– На Нотт-роуд? – переспросил Уилт, пытаясь представить себе улицу, где водятся покладистые и, видимо, даже голубые крокодильчики.
– Да, там-то мы и обосновались. Уличный театр для народа, понимаете? – Билджер во одушевлялся все больше и больше. – Людишкам-то, что там живут, тоже надо раскрепощаться.
– Так-то оно так, но мне кажется, если они станут пялить крокодилов, это не будет в полной мере способствовать их раскрепощению. Не лучше ли показать суть классовой борьбы посредством…
– Момент! – остановил его Билджер. – Вы вроде сказали, что видели мой фильм.
– Не совсем. Но до меня дошли слухи о его противоречивом сюжете. А кто-то даже сказал: «Почти как у Бюнюэля»6.
– Правда?! А мы-то всего-навсего разворотили детскую карусель, отвинтили крокодила…
– Отвинтили??? Так это был не настоящий крокодил?!
– Нет, конечно! На фига нам настоящий. Какой же дурак рискнет влупить настоящему. Он же к-а-а-а-к вцепится…
– Еще как вцепится! – подтвердил Уилт. – Любой уважающий себя крокодил… Ладно, дальше.
– А дальше один из наших залазит на пластикового крокодила, и мы снимаем его за этим делом.
– За каким делом? Нельзя ли поточнее? Он его что, трахает?
– Ну, вроде того… То есть, член он, конечно, не вынимал: крокодилу все равно некуда засунуть. Просто делал вид, что трахается. Таким манером он символически отымел зажравшийся тоталитаризм всей капиталистической системы.
– Которая выступает здесь в образе трахнутого крокодила!
Уилт откинулся на спинку стула. «Ну что это за человек такой, – думал он. – Вроде бы не дурак, с университетским образованием, как-никак магистр, а до сих пор верит, что жить станет легче, если в один прекрасный день поставить к стенке всех представителей среднего класса. Видимо, никому не пошли на пользу уроки прошлого. Ну погоди, Билджер. Будешь набираться ума в настоящем».
Уилт уперся локтями в стол.
– А теперь давайте сделаем выводы, – начал он. – Значит, вы, будучи преподавателем кафедры гуманитарных основ, почему-то решили, что в ваши обязанности входит учить студентов марксистско-ленинскому педерастическому крокодилизму и всем прочим «измам», которые взбредут вам в голову?
Взгляд. Билджера снова стал враждебным.
– Мы в свободной стране, я имею право высказывать личное мнение! И вам меня не остановить!
«Ах, какие мы смелые», – подумал Уилт и улыбнулся.
– А разве я пытаюсь вас остановить? – спросил он с наивным видом. – Хотите верьте, хотите нет, но я хочу предоставить вам трибуну, с которой вы сможете свободно высказать свои идеи.
– Вот здорово! – обрадовался Билджер.
– Здорово, товарищ Билджер, здорово, уж поверьте мне. Заседание комиссии по образованию откроется в восемнадцать ноль ноль. Там будут: инспектор по делам образования, наш ректор, советник Блайт-Смит…
– И это милитаристское говно тоже? Да что он понимает в образовании? Думает, если отхватил на войне справку, то может топтать в морду рабочий класс?
– Что в ваших глазах не делает чести рабочему классу, поскольку у Блайт-Смита вместо ноги деревяшка! – Уилт заводился все сильнее. – Сначала вы расхваливаете пролетариат за сообразительность и сплоченность, затем говорите, что он настолько туп, что не отличит свои интересы от рекламы мыла, и поэтому должен быть насильно втянут в политику. Теперь утверждаете, якобы безногий человек пинал пролетариев аж в морду. Вас послушать, так они вообще ублюдки недоношенные.
– Я этого не говорил, – запротестовал Билджер.
– Правильно! Это следует из того, что вы уже успели наговорить. Итак, если желаете пояснить свою точку зрения, добро пожаловать на комиссию к восемнадцати ноль ноль. Уверен, они послушают вас с удовольствием.
– Имел я эту комиссию! Я знаю свои права и…
– … И мы живем в свободной стране. Слышал уже. Опять неувязочка вышла. Да, это свободная страна, именно поэтому тут позволено таким, как вы, склонять несовершеннолетних к траханью крокодилов. Именно поэтому страна превращается в бардак! Иногда я жалею, что мы не в России!
– Да, там бы нашли управу на таких, как вы, Уилт! Ревизионист! Извратитель! Свинья!
– Извратитель? И это мне говорите вы?! – расхохотался Уилт. – Да в России такого горе-режиссера на Лубянке бы сгноили. Вперед ногами вынесли бы – с пулей в дурной башке. А то еще лучше – запихнули бы вас в дурдом, где, в отличие от остальных обитателей, вы бы сидели по праву.
– Ах, вот как, Уилт?! – завопил Билджер, вскакивая со стула. – Хоть вы и завкафедрой гумоснов, но не думайте, что можно просто так оскорблять подчиненных! Да я знаете, что сделаю, знаете?! Я буду жаловаться в профсоюз!
– Скатертью дорога! – крикнул вдогонку Уилт. – Да, не забудьте им сказать, что обозвали меня свиньей! Они в восторг придут.
Билджер ушел, а Уилт стал думать, как бы поправдоподобнее выгородить его перед комиссией. Конечно, Уилт был бы не прочь избавиться от Билджера. Радикал-обормот, из интеллектуалов, которые хвалятся своим происхождением. Но ведь у этого идиота жена, трое детей, а в такой ситуации не станет заступаться даже папаша – контр-адмирал Билджер.
Кроме всего прочего, Уилту нужно было дописать лекции для студентов-иностранцев. «Черт бы побрал эти либерально-прогрессивные взгляды с 1688 по 1978», – невесело размышлял он. Почти триста лет английской истории надо втиснуть в восемь лекций. И при этом следует помнить о ненавязчивом предположении доктора Мэйфилда, что все это время общество якобы неуклонно двигалось по пути прогресса, а либеральные взгляды вроде бы совсем не зависят от времени и места. Возьмем, например, Ольстер. Уж где, как не там в 1978 году наблюдался пышный расцвет либеральных взглядов? А Британская империя? Тоже достойный пример либерализма. Единственным его достоинством было одно: он не был таким ужасным, как бельгийский в Конго или португальский в Анголе. Сам Мэйфилд – социолог по образованию, значит, с его познаниями в истории надо быть поосторожней. Пусть Уилт знает не многим больше. Но все равно, при чем здесь английский либерализм? Ведь есть еще валлийцы, шотландцы, ирландцы. Или они для Мэйфилда не существуют? А если и существуют, то не ведают ни прогресса, ни либерализма.
Уилт взял ручку и стал записывать свои мысли. Ничего общего с тем, что имел в виду Мэйфилд. Так в бесплодных раздумьях Уилт просидел до самого обеда. Спустился в столовую, в одиночестве проглотил нечто под названием карри с рисом и наконец вернулся к себе. В голове появились новые мысли. А разве колонии не влияли на саму Англию? Сколько слов – карри, поло, бакшиш – пришло в английский язык с далеких окраин Британской империи, где когда-то безраздельно господствовали надменные предки Уилта.
Эти милые и немного грустные размышления о былом прервала миссис Розри, лаборантка кафедры. Она вошла и сообщила, что мистер Гермистон заболел и не может вести занятия в третьей группе электронщиков, а мистер Лэкстон, который его обычно заменяет, никого не предупредив, поменялся парами с миссис Ваугард, которую уже не поймать, потому что она ушла на прием к зубному врачу, а…
