Том Шарп - Уилт Непредсказуемый

Том Шарп

Уилт Непредсказуемый

В Гуманитехе проходила семидневка набора слушателей. В кабинете No 467 за столом сидел Уилт. Уставившись в честное женское лицо напротив себя, он пытался состроить участливую мину.

– Есть свободное местечко на курсах быстрочтения. Занятия по понедельникам вечером, – сказал он. – Надо только заполнить ту анкету…

Уилт неопределенно махнул в сторону окна. Однако покупать кота в мешке дамочка не собиралась.

– Не могли бы вы рассказать об этих курсах побольше? Они ведь мне помогут, правда?

– Помогут? – Уилт явно не разделял ее страсть к самосовершенствованию. – Смотря что вы подразумеваете под словом «помощь».

– Понимаете, я очень медленно читаю. А потом, в конце книги я уже не помню, что там было вначале, – стала объяснять женщина – чуть что, муж говорит, я недоучка.

Она грустно улыбнулась, видимо, намекая, что только он, Уилт, может спасти их супружеское счастье, если убедит ее по понедельникам торчать в Гуманитехе, а в остальное время глотать одну книжку за другой. Уилт усомнился, что это поможет, и решил спихнуть бремя ответственности на кого-нибудь другого.

– Может, вам лучше пойти на курсы ценителей печатного слова? – посоветовал он.

– Ходила в прошлом году. Мистер Фогерти – просто чудо. Он считает, что я личность одаренная.

Уилт едва не сказал, что тот имел в виду скорее ее внешние данные, чем литературные способности. Хотя что такого он нашел в этой бабенке с благостной физиономией? Наконец Уилт сдался и монотонно начал:

– Курсы быстрочтения преследуют цель совершенствования ваших читательских способностей в плане скорости чтения и запоминания прочитанного. Вы приобретете умение успешнее концентрировать свое внимание по мере ускорения темпа чтения…

Уилт распинался целых пять минут. Будущих быстрочитателей он обрабатывал уже четвертый год и выучил речь наизусть. Женщина расцветала прямо на глазах. Она слышала именно то, что хотела, – наставление на истинный путь вечернего самоусовершенствования. Когда Уилт наконец закончил, она уже заполнила анкету и преобразилась, заново обретя смысл жизни.

Чего нельзя было сказать об Уилте. Он еще два часа провел в кабинете, слушая точно такие же разговоры за соседними столами, не уставая удивляться Билу Пашендейлу. Уже лет двадцать старый черт преподает свое «Введение в фенлендскую субкультуру». Другому б давно осточертело, а ему хоть бы хны. Прямо-таки излучает энтузиазм. Уилт поежился и принял на курсы быстрочтения еще шестерых. Проделал он это с равнодушнейшим видом, втайне надеясь отвадить от курсов всех, кроме ярых фанатиков. Уилт, на правах заведующего кафедрой гуманитарных основ, отвертелся от вечерних занятий и теперь с головой погрузился в составление расписаний и работу многочисленных комиссий и педсоветов. Часто, просиживая штаны на очередном заседании кафедры, он гадал, кого из его коллег быстрее настигнет нервный стресс. Лишь изредка Уилт читал лекции студентам, да и то иностранцам. Тут ему удружил Мэйфилд. Почти все кафедры и факультеты Гуманитеха страдали от нехватки денег, а студенты-иностранцы платили за себя сами. Благодаря Мэйфилду, председателю совета перспективного развития, в Гуманитехе образовалось настоящее арабо-шведо-греко-южноамериканское государство. Было даже несколько японцев. Заморские гости кочевали из аудитории в аудиторию в тщетном стремлении постичь богатство английского языка вкупе с культурой и обычаями Англии, вся эта мешанина лекций и семинаров называлась «Курс английского языка для иностранцев». Сюда входил «Быт типичной английской семьи» – еженедельный семинар, проводимый Уилтом, благодаря которому он мог сколько угодно распространяться о своей собственной семье. Ева, несомненно, пришла бы в бешенство, услышав некоторые из его откровений, но она ничего не знала, а Уилт пользовался тем, что студенты просто не понимают, о чем он говорит. Нередко Уилт озадачивал даже близких друзей, настолько велика была разница между самим Уилтом к тем, что творилось у него дома. Но в обществе восьмидесяти иностранцев Уилт чувствовал себя намного уверенней. Чувствовал, и все тут. «Все-таки жизнь смешная штука», – подумал Уилт в 467-м кабинете.

Сейчас по всему Гуманитеху, по всем кабинетам, кафедрам сидят за столами преподаватели, туда-сюда снуют абитуриенты, задают вопросы, получают исчерпывающие ответы и уходят, оставляя заполненные анкеты. А это значит, что, по крайней мере, в течение года можно за свою работу не опасаться. Правда, Уилт никогда этого и не боялся. На кафедре гуманитарных основ студентов всегда хватало. Благо закон об образовании предписывал технарям-вечерникам хотя бы раз в неделю посещать семинары по гумосновам. Так что хочешь не хочешь – ходи. За будущее Уилт не беспокоился и мог бы считать себя счастливым человеком, если бы не было так скучно жить. А тут еще Ева.

Именно сейчас, став матерью четырех девочек-близняшек, она решительно раздвинула круг своих увлечений – и до этого не узкий. Ни дня не проходило без чего-то новенького; на смену Нетрадиционной медицине, приходило Экологическое садоводство, чтобы завтра уступить место Экзотической кулинарии, за которой, в свою очередь, следовали Альтернативные религии. Приходя домой после не отличающегося особым разнообразием рабочего дня, Уилт никогда не знал, что его ждет. Лишь одно Уилт знал наверняка: неизменным в этом доме был и будет невообразимый шум, который издают четыре близняшки. Все в мамочку. Ева что-нибудь придумает, девчонки все встречают на «ура» и еще сильнее ее раззадоривают. Чтобы не появляться дома, пока близняшки не улягутся спать, Уилт пристрастился ходить пешком в Гуманитех и обратно, по первой же просьбе предоставляя машину жене. Вдобавок ко всему Ева унаследовала кое-какие деньжата своей тетушки, а Уилту вдвое повысили зарплату. Пришлось продать дом на Парквью-авеню и купить домище на Веллингтон-роуд, да в придачу к нему немеряный сад – так был сделан шаг вверх по социальной лестнице. По мнению Уилта, их жизнь лучше не стала, и порой он даже с грустью вспоминал времена, когда Еву еще волновало, «что соседи подумают». Это хоть как-то сдерживало ее азарт. Теперь же ей было на всех наплевать: еще бы, теперь она – мать семейства и хозяйка целого особняка.

Размышляя таким образом, Уилт дождался конца рабочего дня, отнес список записавшихся в канцелярию и неторопливо пошел по коридору административного корпуса к лестнице. Он уже спускался, когда его догнал Питер Брэйнтри.

– Представляешь! Только что записал на курсы навигаторского мастерства пятнадцать сухопутных крыс. Начнем учебный год под звуки фанфар.

– Будут тебе завтра фанфары у Мэйфилда, на коллегии Гуманитеха, – усмехнулся Уилт. – А у меня день пропал даром. До самого вечера отбивался от назойливых девиц и прыщавых молодцев, и все напрасно – желают быстро читать. Ну прочитают они за пятнадцать минут «Потерянный рай» Мильтона? Что толку-то. Лучше уж просто открыть курсы «Любой кроссворд – в мгновение ока!». Тоже проку мало, зато хоть умными себя почувствуют.

Уилт и Брэйнтри спустились в вестибюль, где мисс Пэнсэк все еще вербовала новичков в секцию начинающего бадминтониста.

– Может, по пивку вдарим? – предложил Брэйнтри. Уилт согласился. Что угодно, лишь бы домой не идти.

По обочинам Поуст-роуд, возле Гуманитеха, впритык стояли десятки автомобилей – от желающих самосовершенствоваться не было отбоя.

– Ну, как погулял во Франции? – спросил Брэйнтри.

– Так, как можно погулять только с Евой и четверкой спиногрызов. Сначала нас вежливо попросили из палаточного лагеря, когда Саманта подрезала растяжки у двух соседних палаток. И все бы ничего, но в одной из них сидела какая-то астматичка. Это было на Луаре. А в Вандее мы разбили палатку рядом с немцем, контуженным на русском фронте. Так он каждую ночь вопил: «Ложись! Бомбят!!!» Естественно, все просыпались. Не знаю как ты, а я в гробу такой отдых видал… От немца мы, понятно, сами смотались.

– А я думал, вы плавали по Дордони. Бетти говорила, что Ева прочитала книжку про реки Франции, и там так здорово…

– В книжке, может быть, и здорово, но только не на реке, – перебил его Уилт, – по крайней мере, не на той, где я поплавал. Евочке непременно захотелось поставить палатку у ручья. Как стемнело, начался ливень, и ручей стал речкой. Все промокло, палатка тоже. А она ведь мокрая весит черт-те сколько. Течение бешеное, на берегу колючие кусты, фиг вылезешь.

– И я, в двенадцать ночи, мокрый до нитки, как дурак с этой палаткой… – Уилт обессилено замолчал. Тяжкие воспоминания доконали его.

– А дождь все лил и лил, – сочувственно закончил Брэйнтри, – зато хоть опыта поднабрались, да?

– Уж поднабрались так поднабрались, – Уилт покачал головой, – аж пять дней набирались, на шестой сняли номер в гостинице.