Стивен Ликок - Стивен Ликок. Юмористические рассказы

Если бы какая-нибудь бедная женщина догадалась подобрать одну из таких рубашек и откусить от нее воротничок, она могла бы основать крупное предприятие.

Но это еще не все. Если в доброе старое время вам хотелось высказать своей прачке какую-нибудь претензию, вы могли выложить ей все, что думали. Она была здесь перед вами. И, выслушав вас, она со слезами удалялась в свою лачугу, где читала Библию и пила джин.

Теперь же, если вам надо обратиться с какой-нибудь претензией в Объединенную Прачечную Компанию, вы не можете найти ее. А жаловаться шоферу в ливрее нет никакого толку: он никогда в жизни не видел приличной рубашки.

Обращаться в контору тоже не имеет смысла. Вы найдете там лишь множество девиц, укрывающихся за чугунной решеткой. Они и в глаза не видели вашей рубашку. Не спрашивайте их о ней. Днем они работают в конторе, а по вечерам слушают популярные лекции о современной драме. Они не поняли бы, что перед ними мужская рубашка, если бы даже увидели ее.

Писать Объединенной Компании тоже бесполезно. Я говорю это с полным основанием, ибо уже делал попытку обратиться к одной из таких компаний с письменной жалобой и убедился в абсолютной бесполезности этого. Вот письмо, которое я написал:

В правление Универсальной Объединенной

Прачечной Компании

Милостивые государи!

Очень прошу вас — постарайтесь немного бережнее обращаться с моей рубашкой. Я имею в виду розовую. Мне кажется, что в последний раз вы положили на воротничок чуть больше крахмала, чем предполагали, и все слиплось.

С совершенным почтением…

Вместо ответа я получил следующее извещение:

Уважаемый сэр!

Папка 110615. Отдел 0412. Получено февраля 19, 9.26. Прочитано марта 19, 8.23. Подшито к делу апреля 19, 4.01. Отправлено мая 19, 2.00.

Нижеследующим извещаем, что ваше заявление будет представлено на рассмотрение очередного общего собрания акционеров. Впредь будьте любезны указывать номер папки, отдел, адрес, возраст и род занятий. Никакие жалобы за подписью или в устной форме не принимаются.

С уважением

№ 0016.

После этого я почувствовал, что продолжать переписку безнадежно. Однако у меня остается еще одна возможность. Вдруг на моем жизненном пути встретится какая-нибудь красивая богатая женщина и вдруг ее муж сбежит от нее, а она останется одна, без всяких средств к существованию, и будет горько плакать и пить джин. И тогда появлюсь я, встану на пороге и скажу:

— Осушите ваши слезы, мой дорогой, мой бесценный друг. Для вас еще не все потеряно — вы будете стирать мои рубашки.

Читающая публика

Перевод П. Охрименко

— Желаете посмотреть книги? Пожалуйста, сэр! — сказал он. Потирая руки, с самым учтивым видом он направил на меня сквозь очки острый взгляд.

— Вон там, в углу налево, вы можете отыскать кое-что интересное, — продолжал он. — У нас имеется целая серия «Библиотеки универсальных знаний от Аристотеля до Артура Бальфура»[42] — семнадцать центов за штуку. Или, может быть, вы желаете посмотреть «Пантеон почивших писателей» — по десять центов? Мистер Спэрроу! — крикнул он. — Покажите джентльмену наши новые издания классиков — десятицентовую серию.

Он подозвал продавца и забыл обо мне.

Иначе говоря, он понял, кто я. Совершенно незачем было мне покупать себе на Бродвее зеленую фетровую шляпу и спортивный галстук в горошек, каждая горошина величиной с пятицентовую монетку. Эти скромные украшения не могли скрыть души, таящейся за ними. Я был профессором, и он это знал, или, вероятно, в силу профессиональной привычки, сумел определить это в одно мгновение.

Владелец крупнейшего в округе книжного магазина умеет различать клиентов. И он, конечно, знал, что я, профессор, не представляю для него особого интереса. Я заглянул в этот магазин так, как вообще профессора заглядывают в книжные магазины, точь — в-точь как оса заглядывает в открытую банку с вареньем. Он знал, что я пробуду здесь часа два, буду мешать всем и в конце концов куплю какое-нибудь дешевое издание: «Диалоги» Платона, или «Прозаические произведения» Джона Мильтона, или «Опыт о человеческом разуме» Локка, или еще какую-нибудь чепуху в этом роде.

Что же касается настоящего вкуса к литературе — способности оценить только что вышедший двухдолларовый роман в красочной весенней обложке с изображением на фронтисписе пары, танцующей танго, — то его у меня не было, и он это прекрасно знал.

Ко мне он, конечно, относился с презрением. Однако в книжных магазинах, как известно, считается признаком хорошего тона, когда где-нибудь в углу торчит профессор и копается в старых книгах. Настоящим покупателям это нравится.

И потому даже такой современный делец, как мистер Селлер, скрепя сердце терпел мое присутствие где-то в закутке магазина. А я благодаря этому имел возможность наблюдать его методы обращения с настоящими покупателями — методы, должен сказать, настолько эффективные, что недаром все издательства считают мистера Селлера столпом, на коем зиждется литература Америки.

Я вовсе не собирался, стоя в углу, подслушивать, как шпион. Просто меня заинтересовал новый перевод книги Эпиктета[43] «Нравственные рассуждения». Книга эта была издана очень изящно, хорошо переплетена и предлагалась покупателю всего за восемнадцать центов. И у меня возникло жгучее желание купить ее, но потом я счел более разумным сначала внимательно ее просмотреть.

Не успел я пробежать первые три главы, как мое внимание было отвлечено разговором, происходившим за прилавком.

— Вы уверены, что это его последний роман? — спрашивала мистера Селлера какая-то модно одетая дама.

— О да, миссис Рэсселер! — отвечал хозяин. — Уверяю вас, это его последний роман. Должен сказать вам, что мы получили эти книги только вчера.

И он указал на огромную кипу книг в ярких сине — белых обложках. Я разобрал издали название книги, напечатанное огромными золотыми буквами, — «Золотые мечты».

— О да! — повторил мистер Селлер. — Это последний роман Слеша. Он пользуется необыкновенным успехом.

— Прелестно, — улыбнулась дама. — А то, знаете, иногда попадаешь впросак. На прошлой неделе я купила у вас две книги, которые мне с виду очень понравились, но, придя домой, я обнаружила, что они были изданы целых полгода тому назад.

— Ах, боже мой, миссис Рэсселер, — сказал хозяин извиняющимся тоном. — Это печальное недоразумение. Позвольте прислать за ними, и мы с удовольствием их вам обменяем.

— Не беспокойтесь, — ответила дама. — Сама я, конечно, читать их не стала, а отдала горничной. Та даже и не заметит, что они изданы полгода назад.

— Конечно, конечно, — согласился мистер Селлер, любезно улыбаясь. — Но должен сказать вам, сударыня — продолжал он, принимая тон модного книготорговца, — что такие ошибки иногда бывают. Не далее как вчера у нас произошел весьма досадный случай. Один из наших старейших покупателей забежал купить несколько книг, чтобы взять их с собой в морское путешествие. Он выбирал их, видимо, просто по названиям, как это любят делать мужчины, и, прежде чем мы успели сообразить, что, собственно говоря, произошло, он унес две книги, вышедшие еще в прошлом году. Узнав об этом, мы дали ему на пароход телеграмму, но боюсь, было уже поздно.

— Ну, а эта вот? — спросила дама, лениво листая страницы. — Как она? Ничего? О чем тут?

— Чрезвычайно сильная вещь! — воскликнул мистер Селлер. — Можно сказать, шедевр! Критики утверждают, что это самая сильная книга сезона. Она имеет э-э… — Тут мистер Селлер сделал паузу, и его манера напомнила мне мою собственную манеру, когда мне приходится объяснять студентам то, чего я сам не знаю. — Сильная вещь, исключительно сильная. Самая сильная в этом месяце. Неудивительно, — добавил он, переходя к более легкой для него теме, — что она имеет такой необыкновенный успех.

— А у вас, я вижу, большой запас этих книг, — сказала дама.

— О да! Но они будут быстро распроданы. Эта книга, знаете ли, несомненно, вызовет сенсацию. Собственно говоря, в известных кругах даже поговаривают, что ее не следовало…

Конец фразы мистер Селлер произнес тихим, вкрадчивым голосом, и я ничего не мог расслышать.

— В самом деле? — воскликнула миссис Рэсселер. — В таком случае я ее беру. Нужно же знать, что это за книга, о которой так много говорят.

Она уже начала застегивать перчатки и поправлять свое боа, которым успела смахнуть на пол с прилавка пасхальные открытки, как вдруг что-то вспомнила: