Самохин Яковлевич - Время больших снегопадов
— Водки не надо, — попросил Квасов, удерживая чью-то руку с бутылкой. — Только сухое.
— И это называется мужчины! — напряженным голосом сказала подружка, и надгрудье ее угрожающе вздрогнуло.
— Ну, хорошо, — сдался Квасов. — Тогда — до полосочки.
— Что, старик? — засиял через стол глазищами Стасик. — Решил водочки! Ну, тогда и я.
— Всем, всем водки! — скомандовал хозяин. — По полной! За именинницу!
…Через полчаса гости перетасовались, за столом возникли промывы, и Квасов со Стасиком, ерзая по стульям, сползлись, наконец, вместе.
— Слушай, — зашептал Стасик, — ты всех здесь знаешь? Кто этот оптимист?
— Почему оптимист? — спросил Квасов, подняв глаза на долговязого молодого мужчину.
— Он с бородой, — грустно сказал Стасик. — Люди, носящие бороду, имеют интерес к жизни… Так поедем мы с тобой на охоту? У меня есть знакомый егерь… я говорил тебе?
— Да, ты говорил мне, — подтвердил захмелевший Квасов. — Ты рассказывал мне об этом бесстрашном человеке.
— Вот видишь, — сказал Стасик. — У него четыре собаки.
— Зачем нам четыре собаки? — спросил Квасов. — Скажи — зачем?
— У-у-у! — покрутил головой Стасик. — Какие собаки! Львы!.. Но мы возьмем двух.
— Хорошо… Значит, берем двух собак…
Они брели по глубокому искрящемуся снегу. Впереди, положив на спины лисьи хвосты, бежали две собаки. Рядом шагал громадный егерь. Бородатый человек, имеющий интерес к жизни. Егерь взмахнул рукой, и по веткам елок расселись белые куропатки. Одна куропатка захлопала крыльями, раскрыла клюв и закричала:
— Охотнички!..
— Охотнички! — кричал опасно вихляющийся хозяин. — Послушайте, что человек рассказывает.
Рассказывал что-то бородатый гость — кандидат наук. Это Квасов вдруг так подумал про него: «кандидат наук». Бородатый что-то рассказывал женщинам, значительно поднимая брови.
— А на фига его слушать? — спросил Стасик.
— Да мы слушаем, слушаем, — заверил хозяина Квасов. — Честное слово. Ну, хочешь последнюю фразу?.. У нас, у вас, у капуцинов, неотвратимы и сизы…
— По всем законам медицины, — подхватил Стасик, — торжественно растут носы.
— Молотки! — восхищенно сказал хозяин. — Все правильно! — И временно отвязался.
А Квасов и Стасик стали пробираться на самый конец стола, к стенке, и по дороге лягали стулья, чтобы забаррикадировать проход. И когда пробрались и посмотрели назад, то увидели, что стулья расположились очень хорошо, без просветов, выставив острые углы.
Они присели и, почти сомкнувшись лбами, потихоньку спели свою любимую: «Нас оставалось только двое из восемнадцати ребят…»
Стасик дирижировал под столом рукой.
— Как на охоте, старик, — растроганно говорил он. — Правда?
Потом они запели другую, тоже хорошую песню: «Будет еще небо голубое, будут еще в парках карусели…»
— А-а-а! Вот вы где! — закричали в этот момент разыскавшие их жены.
— Что это они здесь делают? — изнемогая от смеха, спросила жена Стасика.
— Да это они здесь поют, — ответила жена Квасова.
— А вот мы их сейчас перепоем! — сказала жена Стасика, подбоченившись.
И они, действительно, перепели их, дружно грянув:
Это ничего, что мы с тобоюДо сих пор жениться не успели!..
Тогда Квасов решил пойти на кухню — варить кофе.
Oн долго колдовал там над плиткой, но зато сварил настоящий кофе по-турецки, с аппетитной коричневой пенкой. Хотел уже разлить его по чашкам — себе и Стасику, когда в кухню влетел хозяин.
— Карамба! — обрадовался он. — Черный кофе! Блеск! Дай попробовать.
Квасов подал ему кастрюлечку. Хозяин попробовал, выплюнул кофе в раковину, сказал: «Горячий, черт! Пить невозможно!» — и долил кастрюлечку холодной водой.
— Оставить тебе? — спросил он.
— Не надо, — сказал Квасов, направляясь в комнату. — Пей до дна.
Он вернулся в комнату и сразу увидел, что там назревает что-то неприятное.
Побледневший Стасик сидел за столом и, пристукивая ладонью, настойчиво говорил:
— Нет, я был на охоте. Вы что, не верите?.. Я был на охоте! — повторил он. — Был! И я подстрелил белую куропатку!
— Верно, верно, — захихикал подоспевший хозяин. — Она белая, точно. Беленькая. Я вчера видел — он ее по проспектику вел.
— Она крашеная, — сказала жена Стасика.
— Так выпьем за крашеных куропаток! — иронически провозгласил кандидат наук. Он не смотрел на Стасика, но каким-то образом усмехался все-таки в его сторону.
— А я не буду! — сказал Квасов.
— И это называется мужчины! — прорычала подружка хозяйки. Ее расплавленное надгрудье вспучивалось протуберанцами, извергалось и клокотало.
Квасов зажмурился. Он зажмурился так крепко, что даже на минуту оглох.
Когда уши отпустило, Квасов близко услышал голос Стасика:
— Не трогайте человека. Пусть поспит.
— Пусть он поспит на диванчике, — твердо отвечала хозяйка.
Они отнесли Квасова в соседнюю комнату, положили там на диван и, больно выкручивая ноги, долго стаскивали ботинки. Квасов терпел. Его несколько раз перевернули, укладывая поудобнее, поспорили шепотом — снимать ли брюки, решили не снимать и ушли на цыпочках.
Квасов открыл один глаз. В комнате был полумрак. Возле работающего телевизора стояло кресло, из-за спинки которого торчали две стриженые детские головки. Ребятишки смотрели фильм про гадкого утенка.
Квасов тоже стал смотреть. Он смотрел, пока не устал глаз. Тогда Квасов зажмурил его и открыл другой.
Потом он, кажется, задремал…
Разбудила Квасова хозяйка. Все гости давно разошлись. Только хозяйкина подружка, уже одетая, стояла еще в коридоре.
Спросонья Квасов не сразу понял, что ему вменяется в обязанность проводить подружку.
— Твоя уже уехала, — сказала хозяйка. — Да не беспокойся, нашлись у нее провожатые, — добавила она, поджав губы и тем самым как бы давая понять Квасову, что и он свободен от обязанностей.
Очнувшийся хозяин подлетел к нему с «посошком». Квасов выпил, взбодрился, даже почувствовал некоторую лихость. Ему все равно стало, кого провожать и куда — хоть к черту на кулички.
Такси они поймали быстро. Квасов открыл дверцы — и подружка села, отмерив ему места ровно столько, чтобы лишь втиснуться рядом.
Почему-то сразу они заговорили на ты. Подружка, размахивая сигаретой, бурно жаловалась ему на какого-то зануду-режиссера, а Квасов, смутно понимая, о чем разговор и кто же она, собственно, такая, утешал ее, говоря: «Да плюнь ты па него, старуха».
На поворотах подружка припадала к нему мягким плечом и слегка разворачивалась — так что лицо ее оказывалось совсем рядом, и Квасов без труда мог поцеловать его. Но он был занят другим: все старался понять, чего это ее так бросает. И наконец сообразил. Подружка сидела в такси, положив ногу на ногу, и не собиралась менять столь неустойчивой позы. Белое могучее колено ее возвышалось над спинкой переднего сиденья. Один раз Квасов, жестикулируя, нечаянно коснулся рукой этого колена — подружка снова прижалась к нему, хотя никакого виража не было, и глухо сказала:
— Значит, так вот сразу…
Ехать надо было далеко, куда-то на Северный поселок. Подружка забывала предупреждать водителя о поворотах, отмахиваясь при этом и говоря почему-то: «Ах, да он знает!»
Но водитель — грузинского вида паренек — не знал. Он проскакивал перекрестки, а потом зло дергал машину и, разбрасывая руки, кричал:
— Ну, гавары — куда далше?!
Наконец они приехали на эти самые чертовы кулички, к крайнему дому поселка, недавно построенному, с неубранными еще кучами строительного мусора вокруг. «Такси отсюда не поймать, — подумал Квасов. — И мечтать нечего». Он вылез из машины, но дверцы не отпустил, придерживая их рукой.
Подружка, догадавшись, что Квасов не собирается оставаться, снова сделалась независимой, в глазах ее вспыхнуло прежнее выражение: «Это называется мужчины!» — и она пожелала непременно сама рассчитаться за такси. Квасов весело запротестовал. Они даже слегка поборолись, потому что подружка все порывалась кинуть водителю трешку. Квасов все же поймал ее руку с деньгами, сложил неожиданно податливые пальцы и, словно запечатав, поцеловал их.
Подружка вдруг жалобно шмыгнула своим большим красивым носом, развернулась и побежала к подъезду.
— Кто такая? — спросил на обратном пути водитель.
— Сам не знаю, братишка, — признался Квасов. — Первый раз вижу.
— А-э, нэ люблю таких баб! — передернулся водитель. — Сидела тут, болтала, понимаешь!.. Чего болтала?!
Квасов не ответил. Он поерзал на сиденье, устраиваясь поудобнее, и назвал улицу, куда ехать. Водитель присвистнул.
Была глубокая ночь. Счетчик отстукивал четвертый рубль.
«Тьфу! — обозлился вдруг Квасов. — Черт-те что!»
