Пэлем Вудхауз - Сэм стремительный
— Это новый суп, мисс Кей, — объявила Клэр со скромной гордостью.
— Пахнет чудесно, — сказала Кей, слегка поморщившись, когда ей в ноздри ударил смрадный аромат горелого. — Послушай, Клэр, не надо все-таки бросаться луковицами в мистера Брэддока.
— Так я сходила наверх и подобрала ее, — утешила Клэр свою хозяйку. — Она уже в супе.
— Все равно не надо. Что скажут соседи? — осведомилась Кей добродетельно.
— Так соседей же никаких нет, — логично указала Клэр, и се задорное лицо погрустнело. — Хоть бы кто-нибудь въехал в «Мон-Репой», — добавила она. — Не нравится мне без соседей. Весь день одна, и поговорить не с кем.
— Ну, когда ты разговариваешь с мистером Брэддоком, не кричи, сделай милость. Пойми, пожалуйста, мне это не нравится.
— Ну вот, — сказала Клэр просто, — вы на меня сердитесь.
И без дальнейших прелиминариев она разразилась бурными слезами.
Именно эта ее чувствительность и представляла главный камень преткновения для госпожи «Сан-Рафаэля» в управлении штатом своей прислуги. Кей была добросердечной девушкой, а добросердечные девушки не способны чувствовать себя беззаботно, когда кухарки рыдают из-за них. Потребовалось десять минут, чтобы вкрадчивыми уговорами вернуть эмоциональной мисс Липпет ее обычную бодрость духа.
— Я теперь с ним громче шепота разговаривать не буду, — сказала она виновато к завершению этого срока. — Ну а все-таки…
У Кей не было ни малейшего желания возобновлять спор о Брэддоке.
— Хорошо, хорошо, Клэр. Собственно, я пришла сказать, чтобы ты на ночь не запирала входную дверь на цепочку, потому что мистер Брэддок вернется очень поздно. Он войдет тихонько и не потревожит тебя…
— Ему же лучше, — мрачно заявила мисс Липпет. — А то у меня есть револьвер.
— Револьвер!
— А! — Клэр таинственно наклонилась над своим котлом. — В такой глуши только и жди грабителей. Девушка в «Понтресине», дальше по дороге, рассказывала, что у них с крыльца унесли пару молочных бидонов только вчера. И вот что я вам еще скажу, мисс Кей. По-моему, кто-то вламывался в «Мон-Репой».
— Зачем бы это им понадобилось? Он же стоит пустой.
— А вчера ночью там пусто не было. Я в окошко смотрела, у меня опять моя невральгючая головная боль разыгралась, где-то между двумя и тремя ночи, так там по лестнице вверх-вниз шастали таинственные огни.
— Тебе померещилось.
— Прошу прощения, мисс Кей, ничего мне не мерещилось. Так и мелькали, яснее ясного. Может, это были электрические фонарики, какими пользуются преступные классы. Если хотите знать, мисс Кей, так «Мон-Репой», по-моему, это, как говорится, таинственный дом, и я не пожалею, когда в нем поселятся порядочные люди. А так в одно прекрасное утро мы проснемся в собственных постелях с. перерезанными горлами.
— Не нервничай так.
— Нервничать? — негодующе возразила Клэр. — Чтобы я занервничала, грабителя будет маловато. Я ж сказала только, что приготовилась.
— Ну так не застрели мистера Брэддока.
— А это уж, — заявила мисс Липпет, не желая связывать себя никакими обязательствами, — а это уж как выйдет.
3. Морякам все равно
Примерно через пять часов после того, как Уиллоуби Брэд-док вышел из калитки «Сан-Рафаэля», по Вильерс-стрит прошагал молодой человек, свернул на Стренд и медленно направил свои стопы в восточном направлении. Стренд, поскольку наступил час опорожнения театров, представлял собой ревущий поток из людей и транспортных средств. Молодой человек созерцал эту бурлящую жизнью сцену одобрительным взглядом зрителя, который находит лондонскую суматоху привлекательной новинкой. Он был молодым человеком приятной наружности, но больше всего в нем поражала убогость его одежды. Оба его башмака просили каши, руки были засунуты в карманы грязных, видавших виды синих брюк, а по сторонам он поглядывал из-под полей фетровой шляпы, какую могло бы носить любое пугало, не вызвав ничьего осуждения.
Такой поразительной была его внешность, что два щеголя, покинувшие отель «Савой» и остановившиеся на тротуаре в ожидании такси, поглядели на него с болезненным неодобрением, а когда он приблизился, уставились на него в полнейшем изумлении.
— Боже мой! — сказал первый щеголь.
— Боже великий! — сказал второй.
— Ты видел, кто это?
— С. П. Шоттер! Делил кабинет с У. Брэддоком.
— Капитан футбольной команды, когда я был в выпускном классе.
— Но послушай, этого же не может быть! Так одеваться, хочу я сказать.
— Однако он одет так!
— Боже великий!
— Боже мой!
Эти двое в вопросах одежды придерживались самых суровых принципов. Сами одевавшиеся с живейшей и добросовестнейшей оглядкой на моду, они строго судили своих ближних. Впрочем, даже самый снисходительный критик не удержался бы и скорбно покачал головой, обозрев Сэма Шоттера, когда он в этот вечер шагал по Стрэнду.
Дело в том, что молодому человеку, любознательному любителю приключений, трудно сохранять элегантность, путешествуя на грузовом судне. «Араминте», которая встала у Миллуолского причала в этот день, понадобилось четырнадцать суток, чтобы пересечь Атлантический океан. Сэм рьяно вошел во многостороннюю жизнь судна в течение этого срока. Много времени он проводил в замасленном машинном отделении; помогал боцману с необходимой покраской; сопровождал старшего механика в его инспекции угольных ям; и неоднократно завоевывал симпатии утомленных кочегаров, забирая лопату и шуруя в топке. Невозможно проделывать все это и оставаться зерцалом моды.
Тем не менее он весьма удивился бы, узнав, что его наружность подверглась разносной критике, ибо он пребывал в том счастливом расположении духа, когда мужчины забывают, что у них есть наружность. Он отлично пообедал, угощая своего старинного друга Фарша Тодхантера. Он посмотрел фильму рассироплено сексапильную. А теперь, посадив Фарша в трамвай, движущийся в восточном направлении, он преисполнился той блаженной радости бытия, которая нисходит на человека, когда в мире все в самый раз. И потому, нисколько не стесняясь убогости своего экстерьера, Сэм прогуливался по Стрэнду во власти приятной иллюзии, будто купил его. Он чувствовал себя молодым помещиком, вернувшимся из дальних странствий и обозревающим фамильные владения.
И хотя по натуре он был общительным молодым человеком и любил общество себе подобных, то обстоятельство, что сейчас он был один, его не угнетало. Как ни нравился ему Фарш Тодхантер, он не грустил, что расстался с ним. Обычно увлекательнейший собеседник, в этот вечер Фарш был несколько зануден, так как все время сводил разговор на собаку своего друга, владельца пивного заведения, каковая на следующее утро должна была принять участие в собачьих бегах в Хэкни-Маршиз. Фарш, видимо, поставил на это животное все свои сбережения и, не удовольствовавшись этим, горячо уговаривал Сэма одолжить ему всю оставшуюся у него наличность, чтобы увеличить вложенный в пса капитал. И хотя Сэм без труда сохранил твердость, всегда неприятно повторять «нет, нет, нет».
Два щеголя тревожно переглянулись.
— Полный вперед, пока он нас не подоил? — сказал первый.
— Вперед абсолютно полный, — согласился второй.
Но они опоздали. Товарищ их школьных лет поравнялся с ними, чуть было не прошел мимо, но остановился, щурясь на них из-под полей этой жуткой шляпы взглядом, пронзавшим их словно кинжал, на манер человека, пытающегося определить, где он видел эти лица.
— Бейтс и Тресиддер! — наконец воскликнул Сэм. — Ах, черт!
— Привет, — сказал первый щеголь.
— Привет, — сказал второй.
— Ну-ну! — сказал Сэм.
И наступило одно из тех неловких молчаний, какие так часто сопровождают такие встречи старых школьных товарищей. Оба щеголя, тоскуя, ждали, когда наступит неизбежный миг доения, а Сэм только сейчас вспомнил, что это те два поганца, которых он in statu popullari [3] терпеть не мог. Тем не менее этикет требовал хотя бы малой толики беседы.
— Чем это вы занимались? — спросил Сэм. — Вид у вас праздничный.
— Обедали, — сказал первый щеголь.
— Банкет райкинских выпускников, — сказал второй.
— Ах да, конечно! Его же всегда устраивают в это время года, верно? И наверное, много ребят собралось?
— О да.
— И хороший обед?
— Недурной, — сказал первый щеголь.
— Неплохой, — сказал второй.
— Но речи были жуткие.
— Ужасные!
— Не понимаю, откуда они выкапывают таких субъектов!
— Да.
— Этот Брэддок!
— Ужасно.
— Да неужели старик Брэддок произнес речь? — радостно сказал Сэм. — И скверно?
— Хуже всех.
— Абсолютно.
— Этот анекдот про ирландца.
— Гнусь!
— И вся эта чушь про милую старую школу. — Ужас!
— Если хотите знать мое мнение, — сокрушительно сказал первый щеголь, — так я считаю, он допился до белых слонов.
