Михаил Жванецкий - Собрание произведений. Шестидесятые. Том 1

толпы. Под каждым деревом семья. В гнездах по два

птенца и по четыре первоклассника.

На одного лося по двадцать тысяч человек с фото-

аппаратами. На малого зайца сорок человек с ружьями,

собаками и удостоверениями.

Волки растерялись: за каждым их движением сле-

дят по восемь человек, и в их стаю затесался самец с ки-

нокамерой и билетом клуба кинопутешественников.

За Полярным кругом завыл белый медведь, опеча-

танный, окольцованный и зарегистрированный.

Двадцать человек ждут, когда вынырнет морж. Он

бы и не вынырнул, но его снизу подталкивают четыре

аквалангиста.

Рыба-кит по фамилии Джек с потухшим взглядом

крутит сальто за полведра рыбы, которая свое уже от-

крутила.

Шестнадцать человек помогают льву охотиться.

Двое держат козу, один бежит впереди и лаем показы-

вает, где она находится.

В стае акул двое наших!

Люди ездят. Пообедать им уже неинтересно, одеть-

ся им уже неинтересно, им интересно путешествовать,

видеть, слышать и кроме желудка и тела доставлять на-

слаждение своей душе, чтобы еще полнее сделать то,

что называется этим простым словом — жизнь!

Помолодеть

Хотите помолодеть?..

Кто не хочет, может выйти, оставшиеся будут слу-

шать мой проект.

Чтобы помолодеть, надо сделать следующее.

Нужно не знать, сколько кому лет.

А сделать это просто: часы и календари у населения

отобрать, сложить все это в кучу на набережной.

Пусть куча тикает и звонит, когда ей выпадут ее

сроки, а самим разойтись. Кому интересно, пусть возле

кучи стоит, отмечает.

А мы без сроков, без времени, без дней рождения,

извините.

Ибо нет ничего печальней дней рождения, и годов-

щин свадеб, и лет работы на одном месте.

Так мы и без старости окажемся…

Кто скажет: «Ей двадцать, ему сорок»? Кто считал?

Кто знает, сколько ей?..

Не узнаешь — губы мягкие, и все.

Живем по солнцу.

Все цветет, и зеленеет, и желтеет, и опадает, и ждет

солнца.

Птицы запели — значит утро.

Стемнело — значит вечер.

И никакой штурмовщины в конце года, потому что

неизвестно.

И праздник не по календарю, а по настроению.

Когда весна или, наоборот, красивая зимняя ночь,

мы и высыпали все и танцуем…

А сейчас… Слышите — «сейчас»?

Я просыпаюсь — надо мной часы.

Сажусь — передо мной часы.

В метро, на улице, по телефону, телевизору и на ру-

ке — небьющаяся сволочь с календарем.

Обтикивают со всех сторон.

Напоминают, сколько прошло, чтобы вычитанием

определить, сколько осталось: час, два, неделя, месяц.

Тик-так, тик-так.

Бреюсь, бреюсь каждое утро, все чаще и чаще!

Оглянулся — суббота, суббота. Мелькают вторники,

как спицы.

Понедельник — суббота, понедельник — суббота?

Жить когда?..

Не надо бессмертия.

Пусть умру, если без этого не обойтись.

Но нельзя же так быстро.

Только что было четыре — уже восемь.

Только я ее целовал, и она потянулась у окна, про-

свеченная, — боже, какая стройная!

А она уже с ребенком, и не моим, и в плаще, и рас-

полнела.

И я лысый, и толстый, и бока, и на зеркало злюсь…

Только что нырял на время и на расстояние — сейчас

лежу полвоскресенья и газеты выписываю все чаще.

А это раз в год!

В детстве казалось, возьмешь ложечку варенья —

в банке столько же.

Ерунда! В банке меньше становится.

Уже ложкой по дну шкрябаешь…

И что раздражает, так это деревья.

То зеленые, то желтые.

И стоят, и все.

Маленький попугай — крепкий тип.

Гоголя помнит и нас помнить будет.

Нельзя нам так быстро.

Не расстраивался бы и вас не расстраивал.

Но жить люблю, поэтому и хочется…

Спасибо вам всем, спасибо!

Для В. Ильченко

Спасибо, спасибо, спасибо вам всем. Спасибо цент-

ральной печати, нашему городскому начальству, пио-

нерской организации. Спасибо всем вам!

Инвалид я. Один остался. Лежу, почти не встаю. Ос-

колки всюду. Лицо изуродовано — стыдно на улице.

Дома лежал. Вначале работу давали. Скрепочки делал.

Потом как-то замотались. Кто-то проворовался. Ар-

тель прикрыли, а я так остался. Все заняты, бегают.

А я лежу, стараюсь не шуметь. Пятнадцать лет лежал,

никого не было. Думал, забыли. Вдруг случайно това-

рищ фронтовой заглянул. Увидал, как я лежу, написал

письмо. Корреспондент приезжал. Увидал, как я лежу,

написал статью. И что самое удивительное — напечата-

ли! Напечатали! Спасибо, спасибо… Все, все перемени-

лось. Не одинок я больше, просто, оказывается, никто

не знал. А как все узнали — примчались, прилетели!

Вся комната в знаменах. Пионеры сбор у постели героя

провели. Неделю помощи объявили. Шестой день по-

могают, еще завтра целый день будут помогать. Солда-

ты прибегали с лейтенантом, просили рассказать, как

Днепр форсировали. Я начал рассказывать, как форси-

ровали, и не могу. Спасибо, спасибо вам, товарищи из

округа, что не забыли. Спасибо, что помните тех, кто

осколки в груди носит. Спасибо вам всем.

Памятник мне делают. То есть бюст. Фамилию при-

бегали узнавать. Старушка одинокая написала, что хо-

чет меня удочерить. У нее уже есть два грузина, казах

и друг степей калмык, ей нужен инвалид. Отставник

приглашал к себе в Ялту погостить, только просил, что-

бы его письмо опубликовали. А позавчера вообще стол

накрыли, деликатесов навезли, в жизни не то что не ел,

не видел такого! Икры всякие, крабы, осетры, ананасы.

Все, что земля родит, все на том столе было, — иност-

ранцев ждали. Уже начали обратно в корзину соби-

рать — думали, не приедут — приехали, приехали. От-

ведал всего. Первый раз такое испытал. Спасибо. Что,

значит, не забыли. Нужен я кому-то, нужен. А сегодня

двое из райисполкома, от которых все зависит, приезжа-

ли посмотреть, как я лежу. С газетой приехали. Статью

читают и на меня смотрят — сличают. А я лежу и раду-

юсь: занятые люди, а вырвались, нашли время. И прямо

спорить у постели начали, кто раньше должен помогать.

— Вы обязаны были проявить чуткость!

— Почему я обязан? Кто он мне, отец?

— А мне он кто, дядя?

— Идите с ним вместе к чертовой матери!

— Ха-ха! Теперь уже поздно! Теперь нужно реаги-

ровать.

— Теперь ему квартиру надо давать.

— Давайте!

— А очередь?

— А не надо было корреспондента пропускать.

— А я его видел? Проскочил этот писсссатель. На-

царапал!!! И ускакал!!! А я теперь выискивать должен!

Ох, я б его…

А я лежу и улыбаюсь. Наконец-то, наконец-то…

А слезы по щекам стекают в подушку… Под пулями не

плакал, ноги отнимали — не плакат… А здесь первый

раз в жизни… Не забыли! Спасибо вам… спасибо… спа-

сибо… спасибо…

Скромность

Сегодня мне бы хотелось поделиться своими разду-

мьями, своим опытом. Я думаю, будет полезно кое-ко-

му. Особенно из молодежи. Она, как говорится, пороху

не нюхала, ран не считала. Я, граждане, с большой горе-

чью и обидой замечаю, как кое-кто, особенно из молоде-

жи, добившись увеличения зарплаты или там получив

гонорар, начинает обставляться, покупать квартиры,

холодильники и прочее.

(Ему подставляют кресло.)

Кое-кто забывает, в чем истинная красота жизни.

Красота жизни в красоте человека. А обстановка лиш-

ний раз подчеркивает эту красоту. Скромная обстанов-

ка создает красоту человеческой личности.

(Меняют кресло на диван.)

Пусть кто-то живет в роскошных квартирах, сидит на

диванах, ходит по мягким коврам. Такая жизнь не для

нас. Мы — романтики. Нам куда милей тайга, шалаш, ко-

стер, комары и песня. «На битву и доблестный труд, рас-

правив упрямые плечи, вперед комсомольцы идут».

(На него надевают халат.)

Вот так надел рюкзак на плечи и — марш, марш впе-

ред. В неизвестное. В загадочную неустроенную даль.

(Подставляют скамеечку для ног.)

Пусть у нас одна рубаха на троих, одни штаны на

четверых, пусть нам холодно. Пусть!

(Устраивается на диване, на него направляют вен-

тилятор.)

Пусть нам жарко! Пусть нам мокро и не подвезли

продукты.

(Привозят столик.)

Пусть даже… ну утонул кто-то. Все равно! Романти-

ка в этом. Смысл жизни в этом. И украшает нас не то,

что снаружи, а то, что в нас, внутри.

(Жует.)

Беспокойство наше. Желание идти туда, где еще ни-