Михаил Дайнека - Новые байки со «скорой», или Козлы и хроники
— Почему бы нет? — ответило тело, причем также на английском: — Why not? — задумчиво произнес Филиппыч, до сего момента бывший не в ладах с иностранным языком.
После этого Филиппыч зашевелился, выпутываясь из куста, сел, потом скрипуче встал и принялся отряхиваться.
Разразились бурные и продолжительные аплодисменты, переходящие в овацию, и засим инцидент был в общем-то исчерпан…
Инцидент был исчерпан, Филиппыч — жив и почти здоров. Дом стоял на месте, а дым — коромыслом. Праздник жизни продолжался, хотя вдруг вырубился свет. Теперь по всей квартире горели свечи, разыскали керосиновую лампу и керосин. Всё шло своим чередом. Хозяева помирились в уютном туалете, целомудренно защелкнув дверь. Занемогший Аристарх помучился, плюнул и по-простецки помочился в раковину…
Затем добавили и запели.
«Лошадь упала, лошадь упала!» — чисто пел баритонистый пегобородый Дрюля, щедро наливая возлежащему Филиппычу. «Лошадь упала, упала лошадь!» — раздольно тянул каскадер Филиппов, отделавшийся ушибами и треснувшим ребром. «Но вот она встала, но вот она встала!» — а капелла вторила умиротворенная Диана. «Но вот она встала — и снова упала!!» — дуэтом фальшивили Михаил и пророк его Аристарх. «Смело мы в бой пойдем!» — в экстазе подхватил дружный Семен Семеныч и всё испортил. «За власть Советов…» — вдогонку пискнула рыженькая Сашенька.
Всё смешалось. Киношники выпадали в осадок.
— А что, Аннушка, а поедемте в нумера! — предлагал окаянный Дрюля с похотливым огоньком в глазах. Но Аннушка окончательно отстрелялась, Петька тоже. Союзники створаживались на глазах.
— А не хочешь ли ты, Петруша, студню? — спрашивал хлебосольный Аристарх, а бессловесный Питер отмыкивался. — Так вот и я говорю — нетути! — сокрушенно разводил руками добрый Аристархушка.
Но вот Сэм и впрямь был исключительно крепок и приемист. Кандидат в невозвращенцы норовил обрусеть окончательно.
— О! — значительно говорил Семен Роману, наливая горькую.
— А! — понимающе соглашался Роман с Семеном, и оба по достижении консенсуса занюхивали собачьим ухом.
Назревал распад. Ситуация становилась неуправляемой и близилась к критической.
— Что-то будет! — предрек зловещий Аристарх.
— Снег будет, — допустил догадливый Дрюля.
— Пусть будет! — разрешил великодушный Михаил и на всякий случай зябко поежился.
Инфернальный Аристарх зашептал, забормотал, задвигался, вычерчивая в воздухе нечто как бы каббалистическое… Пробили часы. За окном надрывно заголосила ворона и вдруг умолкла. Прокатился ветер, вздулась штора, заметались и забились свечи. Почему-то стало сумеречно и не по-хорошему тихо. Роман приложился к бутыли с керосином и, как заправский факир, выпустил изо рта фонтан пламени. Череп на полке громко клацнул челюстью, рябиновая гроздь тяжело упала на паркет. Пол содрогнулся. Послышались шаги.
Дог, двинувшись к двери, упал, как та лошадь. Ударили колокола. Заскрипели петли. Диана заранее взялась за сердце, но пришел всего лишь Лешенька с шампанским — пришел, ужаснулся и ушел, унося Анюту и Питера, а Диана сорвалась в штопор и shit выговаривала по слогам. Дог был пьян и восторжен.
— Какой мерзавец собаку напоил?! — грозно вопрошал Михаил. — Йорик, бедный мой, ты бы хоть закусывал!
— Я не мерзавец, я с тортиком! — взывал к справедливости Аристарх, выпутывая тортище из коробки.
Дог, следуя хозяйскому совету, двинул собой, и торт, как положено в дурном кино, со шлепком размазался по дяде Сэму. Семен Семеныч улыбался, окал и облизывался…
Визжали и смеялись, бедный Йорик доедал бисквит, Аристарх плакал и пил.
— А! — назидательно говорил Роман и мыл Семена в душе.
— Да раздень же ты его, болезного! — сострадал человеколюбивый Дрюля, державший над ними канделябр. Семушка пыхтел, утирался и цеплялся за штаны; неожиданно хрюкнуло и засипело — кончилась вода. Затем иссяк газ.
Недомытый американец радостно улыбался и путался под ногами. Портки он всё-таки утратил, полотенце, обмотанное по чреслам, раз за разом спадало. Девицы уважительно переглядывались, а Семушка улыбался еще шире и виновато разводил руками, повсюду натыкаясь на шампанское, оставленное Алексом. Заботливый Дрюля, устав переставлять бутылку, держал ее в руках, как подкидыша-младенца.
— Куда ж ее девать-то? — озадаченно спросил Дрюля.
— А за окно, вестимо, — ответствовал Михаил, имея в виду пространство между рамами.
Исполнительный Дрюля горестно вздохнул, скорбно посмотрел на сосуд и со всего маху швырнул его в форточку.
— О!!! — сказал Сэм и вышел вон, забыв про полотенце.
Женщины дружно ломанулись следом, столкнулись и опомнились. Михаил, распахнув окно, спешно осваивал камеру. Голый американец шествовал по заиндевевшему двору, нежно прижимая к груди неразбившийся сосуд…
Свечи оплывали, лестница, залитая стеарином, всё еще мерцала. Часы засипели и начали отбивать полночь. Михаил завладел многострадальной бутылкой и свернул ей голову. Хлопнуло и хлынуло. Штопорная Диана запустила старенький кассетник — танцуют все!! Продукты распада зашевелились.
Дрюля обвис на Диане, жевал пегую бородку и объяснялся в давней и вечной любви; хозяйка дома отчаянно пыталась удержать равновесие. Рыженькая доверчиво и сильно жалась к травмированному Филиппычу; рыцарственный Филиппыч морщился, но мужественно топтался. Разгулявшийся Роман на ходу телешил млеющую Юльку. Опрокидывались свечи… Капитулянт Аристарх блевал в сортире. На кухне на полу возлежал Сэм, запутавшийся в хозяйском халате, и пил с Йориком брудершафт. Дог лыка не вязал.
Дрюля и Диана пытались поцеловаться, сестрински или братски, но всё время промахивались. Распалившийся Роман вытолкал из комнаты свою полуголую подругу. Немного погодя ритмично заскрипело корыто душа. Рыженькая Саша услышала; Сашенька чуть слышно вздохнула, оттолкнулась от скромного Филиппыча и с вызовом шагнула на трюмо. Платье полетело под ноги, открыв изящную фигурку. Диана и Дрюля, наконец-то осуществившие поцелуй, продолжали топтаться в опасной близости от лимонного дерева. Рыженькая артистично обнажалась, а сконфуженный Филиппыч начал деликатно выходить.
Контуженый Филиппыч выходил. В душе, в закутке напротив сортира, Роман вдумчиво и целеустремленно уестествлял Юльку. Корыто поскрипывало. Прочухавшийся Аристарх уже не пытался выйти из окружения, а понуро сидел на унитазе, наблюдая энергичный Ромин зад. Дог дрых, покровительственно облапив импортного Семен Семеныча, но Дрюля и Диана разбудили спящую собаку — падая, они с грохотом обрушили лимон. Под его колючими ветвями шевелился опять-таки Филиппыч.
Разбуженный Йорик обнаружил в комнате на своей подстилке рыжую. Обнаженная Сашенька грустила. Йорик подумал, понюхал и лизнул. Рыженькая благосклонно шевельнулась, икнула и начала вставать, путаясь в конечностях. Когда она оказалась на четвереньках, молодой красивый половозрелый дог покрыл ее, придерживая пастью за шею. Рыжая, впрочем, не возражала. Она не возразила бы и еще раз, но Йорка отвлекли.
— Не будет вам покою! — дурным голосом возопил в сортире Аристарх, рванулся и прорвался, но Роман, в отличие от дога, процесс не прерывал; Юлия стонала и скрипела, как корыто, а Дрюля тем временем выходил в окно.
Дрюлю держали, доктор Диана, размазываясь по стенам, пошла за нашатырем. Придремнувший Сэм рефлекторно схватился за кинокамеру.
— It will be a take? — сонным голосом поинтересовался Сэм. — Э-э… это будет дубль? — перевел он самостоятельно.
Дубль мычал, норовя выброситься со второго этажа, и жестом вождя указывал во двор.
— Не будет вам покоя! — кричал оттуда преображенный Михаил, вздымая над собой слепящий фальшфейер. — Не будет нам покоя!! — победно возглашал он.
Во дворе захлопали припасенные петарды, со свистом и с треском полыхнул рождественский фейерверк. Нехорошо засветились мертвые окна. По стенам задвигались, заметались, заплясали бредовые цветные тени. Разом полыхнула развешенная калька, пламя взметнулось вверх. Дом дрогнул.
— Не будет всем покоя! — вторил с последнего этажа освобожденный Аристарх, раскурочивая ветхую подушку, прихваченную в какой-то из пустых квартир.
Кружась, падали перья, рассыпались искры, взлетали горящие куски кальки. Сэм ошарашенно снимал. Дрюля пускал пену и вырывался с яростью берсерка, выпростав перед собой указующую длань. Трещина в противоположной стене здания на глазах разошлась, разорвав нелепый Дрюлин рисунок и таинственную Аристархову пентаграмму.
Дом еще раз содрогнулся. Пол заходил ходуном. Цепкий Филиппыч выпустил беснующегося Дрюлю. Тот сразу же вывалился, выпучив глаза. Следом в окно сиганул обалдевший американец с камерой. Остальных выносило через дверь.
