Саид Насифи - На полпути в рай
Как бы там ни было, но Сирус, доведя свою дорогую мать до белого каления, выудил у неё некоторую сумму из тех честным путём заработанных денег, которые накануне ночью его благородный отец осторожно извлёк в углу спальни из жёлтого заграничного портфеля и вручил своей дражайшей супруге. Несколько тысяч туманов пришлось отдать этому «бесталанному дылде», как в тот день назвала его мать. Но надо признаться, только человек, окончательно потерявший, подобно ханум Махин Фаразджуй, способность мыслить, мог назвать так этого расторопного и смышлёного парня, который, словно пламя, зажёг сердца сотен дочерей командармов, дивизионных генералов, министров, депутатов и первостатейных газетных корреспонтов Тегерана.
Уложив в портфель полученные от матери деньги, Сирус торопливо вышел из дому. Спешил он по двум причинам. Во-первых, он боялся опоздать к ассистенту господина доктора Раванкаха Фаседа, ибо тогда угроза матери Виды могла бы быть претворена в жизнь и он больше никогда не увидел бы Виду, и, во-вторых, он боялся, что его мать, раскаявшись в своём поступке, как это уже неоднократно бывало по отношению к отцу, заберёт обратно часть денег
И тогда ему придётся доставать их где-нибудь в другом месте. Чтобы найти наиболее влиятельного ассистента господина доктора, он решил обратиться к человеку, который уже много раз прибегал к помощи доктора и лучше всех знает, кто из ассистентов пользуется сейчас у доктора большим доверием. Во всей столице наилучшими знатоками в этой области были Хаида-ханум, любимая дочка господина Таги Борунпарвара, нынешнего уважаемого начальника финансового управления провинции Фарс, и мадам Мехри Борунпарвар, самая красивая, самая хитрая и самая опытная женщина столицы, всегда умеющая влезть в душу нужного ей человека. Ханум Мехри Борунпарвар не только сама обладает многолетним опытом, но в силу близости и дружбы, существующей между ней и очень высокопоставленными дамами страны и даже дамами, стоящими ещё выше, она всегда бывает в курсе всех подобных событий и никто лучше её не знает, как вернее обделать такое дельце. Вековой опыт в этих делах, искусство и ловкость, которые всегда сосредоточивались в руках иранской аристократии, — всё это полностью и совершенно даром досталось ей, и теперь она делится хранимыми её памятью богатейшими знаниями и опытом с другими.
К этому опыту, который ханум Мехри Борунпарвар получила в наследство и сама довольно успешно усовершенствовала, её дочь Хаида сделала целый ряд дополнений, и поэтому ныне она, несмотря на свою молодость, гораздо опытнее самых прожжённых старух этого племени, даже опытнее госпожи Рогийе Асвад-ол-Эйн, которая даст многим сто очков вперёд.
Эта самая Хайда, с её ничем не примечательной внешностью и всеми другими весьма средними качествами, несмотря на свой ограниченный ум, несмотря на то, что даже вид её свидетельствует о бездарности, является хранилищем векового опыта дворцовых и аристократических кругов в деле любовных интриг, гаерства и особого кокетства, присущего этой категории женщин. Если бы когда-нибудь эта никчёмная Хайда захотела поведать миру всё, что накопилось в её памяти, она могла бы написать много книг об искусстве обмана, о том, как завлекать в свои сети, обирать мужчин, опустошать их карманы, и эти книги были бы куда увлекательнее знаменитой книги «Камасутра» — индийской «Книги любви». Хаида уже не раз попадала в такое положение, в какое попала сегодня несчастная Вида не раз прибегала к операции и не раз обращалась к ассистентам господина доктора Раванкаха Фаседа, и поэтому она лучше всех знала, где найти этих людей, сколько им нужно заплатить и какое влияние имел каждый из них на доктора.
Когда Сирус дошёл до дверей великолепного дома господина Таги Борунпарвара и справился о Хаиде-ханум, слуга сказал, что её нет дома. Сирус ещё в детстве заметил, что, когда посторонние люди, приходя в их дом, справлялись у слуг, дома ли его мать, те, как это принято в аристократических домах Тегерана, заявляли: «Ханум уехала». Он также заметил, что ассигнация в пять или десять туманов, вложенная в руку слуги, возвращала хозяйку домой. Даже больше того, самый приближённый, самый верный слуга дома, получив соответствующую мзду, провожал пришельца прямо в спальню госпожи. Теперь Сирус тоже вытянул из пачки денег, которые только что ему удалось получить у матери, десятитумановую ассигнацию, и слуга, взяв её, поспешно удалился, а спустя несколько минут вернулся и с подобострастной вежливостью провёл господина Сируса к дверям спальни Хаиды-ханум.
Не успел Сирус постучать в дверь, как она открылась и из спальни показались кручёные усики господина Фарибарза Доулатдуста,
Неудачливый юноша ещё был занят приведением в порядок своего туалета. Столкнувшись с Сирусом, он, как всегда, тепло с ним поздоровался, вежливо справился о его здоровье, о здоровье Виды-ханум и Шахин-ханум. Сирус не моргнув глазом ответил, что Шахин-ханум великолепно себя чувствует, хотя не был уверен, что сегодняшнюю ночь она не провела с этим самым злосчастным Фарибарзом. После обычного обмена любезностями юноши расстались.
Когда Сирус вошёл в комнату Хаиды, она, обнажённая до пояса, всё ещё стояла перед зеркалом и расчёсывала свои чёрные, как у негритянки, кудри, которые выдавали её подлинное происхождение.
Сирус прекрасно знал, что наилучший способ расположить к себе таких девиц, как Хаида, это держать её я с ними фамильярно, что и делают мужчины столицы Ирана. Поэтому он тихонько подошёл сзади к Хаиде и поцеловал её в загорелое грубое плечо. Хаида, сделав вид, будто не видела его в зеркале, обернулась:
— Ах ты несчастный, чтоб тебе не видеть добра ты опять за своё? Если я увижу Виду или Шахин, я им скажу, чтобы они задали тебе трёпку.
— Да паду я жертвой твоей луноподобной красоты, не сердись на меня и не строй планов мести.
«Мы такие несчастные, падшие,
Зачем замахиваться на нас саблей».
— Пах-пах, да светятся наши глаза, смотрите-ка, до чего дошло дело. С раннего утра, ещё до завтрака на тебя нашло поэтическое вдохновение. Ну, ты не знаешь, как поживает моя душечка Вида?
Лучшего повода поведать любезной Хаиде о событиях вчерашней ночи и объяснить ей цель своего прихода нельзя было придумать. Когда Сирус кончил свой рассказ, Хаида, которая, стоя перед зеркалом, брила безопасной бритвой «Жиллет» волосы под мышками и припудривала их, с наивной простотой небесного ангела сказала:
— Ах, чтоб тебе подохнуть в молодые годы! Зачем же ты споил несчастную девочку? Почему ты не дал ей насладиться своей молодостью? Вы, мужчины, действительно, кроме своей подлой персоны, ни о ком другом не думаете, и, если, случается, вы хотите доставить какой-нибудь несчастной девушке удовольствие, вы её спаиваете, чтоб она не могла даже почувствовать его.
После этого выпада Сирус понял, что единственный путь к примирению — это вторично поцеловать смуглое, грубое плечо Хаиды. Каждый раз, когда кто-либо из знакомых юношей рассказывал Хаиде подобную историю, она, зная, чего от неё хотят, давала адрес одного из ассистентов господина доктора Раванкаха Фаседа. На этот раз она также без всякого жеманства решила помочь Сирусу.
— Милый Сирус, тебе и в самом деле везёт. Если в твои руки попадается любовница, она оказывается Видой, сладкой, как сахар, и прекрасной, как луна. Теперь, когда с тобой стряслась такая история, господин доктор Раванках Фасед буквально на этих днях нашёл нового превосходного ассистента, который обделает для тебя это дельце и быстрее и дешевле, чем другие.
— Да, действительно мне везёт!
— К тому же, мой милый, недавно господин доктор Раванках Фасед по настоянию посольства был избран деканом медицинского факультета. И вот, для того чтобы и в будущем при избрании его на эту должность не возникало каких-либо препятствий, он назначил четырёх врачей заведующими лечебными отделениями больниц и профессорами медицинского факультета, хотя ни один из них не имеет никаких оснований на профессорское звание. Только благодаря господину доктору они заняли профессорские кафедры и теперь на будущих выборах будут, конечно, голосовать за него. Самый подлый из этих четверых — господин доктор Мехди Атеш, заведующий лечебным отделением больницы Рази.
— Да не может быть! Так вот, оказывается, почему он теперь даже не отвечает на приветствие.
— Ну да, конечно, ведь вдобавок ко всему он ещё сын ахунда — он тюркского происхождения — и получил воспитание среди ахундов.
— Недавно он заработал от нашего любимого премьер-министра две звонкие пощёчины, которые явились вкладом в его наследственную и благоприобретённую гордость.
— Во всяком случае, этот доктор Мехди Атеш, который, будем надеяться, в. скором времени с помощью того же посольства станет министром просвещения, ныне яв— ляется компаньоном, задушевным другом и ассистентом господина доктора Раванкаха Фаседа.
