Кингсли Эмис - Счастливчик Джим
Гор-Эркварт бросил на него быстрый взгляд и кивнул.
– Ну, а ваша сегодняшняя лекция? Чья это была идея?
– Профессора Уэлча. Я, конечно, не мог отказаться.
Если она пройдет благополучно, мое положение значительно улучшится.
– Вы честолюбивы?
– Нет. Я неважно проявил себя за то время, что работаю здесь. Эта лекция может спасти меня от увольнения.
– Постойте-ка, братец, – сказал Гор-Эркварт, хватая два бокала с подноса, который Маконочи нес к группе, где находился декан. Диксон решил больше не пить, им и так начинало овладевать слишком радужное настроение, но тут же взял протянутый бокал хереса и отхлебнул.
– Зачем вы пришли сюда? – спросил он Гор-Эркварта.
– В последнее время я столько раз уклонялся от приглашений вашего декана, что не прийти сегодня было бы неловко.
– Не понимаю, что вам за охота утруждать себя. Ведь вы не зависите от декана. Вы только обрекли себя на скучищу.
Гор-Эркварт снова взглянул на него, и у Диксона вдруг слегка закружилась голова – лицо собеседника почему-то начало двоиться.
– Я обрекаю себя на несколько часов скуки ежедневно, Диксон. Два лишних часа не сломают мне хребет.
– А зачем вам это?
– Я хочу, чтобы люди делали то, что мне нужно. А добиться этого я могу, лишь дав им вогнать меня– в скуку, понимаете? И только они придут в восторг оттого, что доконали меня своими разговорами, как я обрушиваюсь на них и заставляю делать то, что заранее наметил.
– Хорошо бы и мне так, – завистливо вздохнул Диксон. – Когда такое случается со мной, а это бывает постоянно, то потом они же обрушиваются на меня и заставляют делать, что им нужно. – Чувство взаимного понимания да к тому же опьянение сломали еще один барьер в его мозгу, и он продолжал, горячо и взволнованно: – Я – скукоулавливателъ. Я – тонкий, чувствительный прибор! Ох, знал бы какой-нибудь, миллионер, сколько он теряет оттого, что незнаком со мной! Он мог бы посылать меня вперед на обеды, приемы с коктейлями, в ночные клубы – только на пять минут – и, поглядев на меня, определял бы коэффициент скуки в любом сборище. Как канарейка в шахте – тот же принцип. И он знал бы, стоит идти самому или нет. Он мог бы посылать меня в клуб деловых людей, к актерской братии, к игрокам в гольф, к художникам, с пеной у рта доказывающим, что профиль важнее объема, к музыкальным… – Диксон запнулся: крупное гладкое лицо Гор-Эркварта поплыло куда-то вбок, потом стало надвигаться на него. – Простите… – пробормотал он, – я забыл…
Гор-Эркварт оглядел его с ног до головы, прикрыл один глаз рукой, потом провел пальцем по щеке и слегка улыбнулся. И хотя ему явно было совсем не смешно, все же в этой улыбке не чувствовалось и тени недружелюбия.
– Узнаю товарища по несчастью. – И уже другим тоном спросил: – Позвольте узнать, Диксон, где вы учились в детстве?
– В местной начальной школе.
Гор-Эркварт кивнул. К нему подошли модный священник и один из олдерменов с полными бокалами в руках и увлекли его в группу, окружавшую декана. Диксон не мог не восхититься тем, как они, ничего, собственно, не сказав, без всякого труда дали ему понять, что без него там обойдутся. Затем, равнодушно следя за Гор-Эрквартом, он увидел, что тот слегка отстал от своих спутников и смотрит на Голдсмитов. Сесил и Бизли, увлекшись разговором, не заметили, как Кэрол и Гор-Эркварт обменялись быстрым и не поддающимся расшифровке взглядом. Это, разумеется, удивило и даже немного обеспокоило Диксона, но, решив поразмыслить об этом как-нибудь в другой раз, он осушил свой бокал и направился к Бертрану и Кристине.
– А, здравствуйте, – весело закричал он. – Где же вы прятались?
Кристина метнула на Бертрана взгляд, как бы приказывая ему не говорить того, что тот хотел сказать, и ответила:
– Я и понятия не имела, что прием будет такой пышный. Должно быть, тут не меньше половины всех важных персон города.
– Пойдем к твоему дяде, Кристина, – сказал Бертран. – Если помнишь, я хотел кое о чем с ним поговорить.
– Подожди минутку, Бертран, времени еще много, – «благочопорным» тоном ответила Кристина.
– Нет-нет, времени осталось мало; лекция начнется минут через десять, а для такого разговора это совсем немного.
Диксон заметил, что Бертран всегда говорил «нет-нет» вместо «нет», подчеркивая свои слова движением бровей вверх и вниз. Диксону не нравилась эта манера. Глядя мимо Бертрана, он увидел, как Кэрол потихоньку отошла от Сесила и Маргарет – ее он заметил впервые – и направляется к нему.
– Лучше делайте, как он велит, леди, а то он, чего доброго, даст вам в зубы, – сказал он Кристине фразу из какого-то фильма.
– Не лезьте, куда вас не просят, Диксон.
– Фу, Бертран, как можно быть таким грубым!
– Это я грубый? Мне это нравится! Я – грубый. А он? Он себе позволяет черт знает что! Как он смеет говорить тебе такие…
Кристина сильно покраснела.
– Ты забыл, что я тебе сказала, когда мы шли сюда?
– Знаешь, Кристина, я пришел сюда не для того, чтобы разговаривать с этим… этим человеком или о нем. Я пришел сюда исключительно для того, чтобы увидеться с твоим дядей, а вместо этого…
– А, здравствуйте, Берти, милый, – сказала Кэрол, подойдя сзади. – Вы мне нужны. Подите сюда, пожалуйста.
Бертран изобразил на лице удивление и, полуобернувшись, сказал:
– Здравствуйте, Кэрол, но, видите ли, я…
– Я не задержу вас и минутки, – ответила Кэрол и схватила его под руку. – Я верну его в целости и сохранности, – бросила она Кристине через плечо.
– Ну… здравствуйте, Кристина, – произнес Диксон.
– Здравствуйте.
– Это уже действительно в последний раз, верно?
– Да, верно.
Диксон вдруг разозлился – ему стало жаль себя до слез.
– Вас, кажется, это мало огорчает.
Кристина взглянула на него и резко отвернулась, словно он показал ей фотографию из книги по судебной медицине.
– Я уже достаточно огорчалась, – сказала она. – Теперь больше не буду. Да и вы не будете, если у вас есть хоть капля здравого смысла.
– Не могу не огорчаться, – проговорил Диксон. – Это ведь от нас не зависит. Мне больно, и я ничего не могу поделать.
– Что с вашим глазом?
– Я подрался с Бертраном.
– Подрались? Он мне ничего не говорил. Из-за чего вы подрались?
– Он сказал, чтобы я держался от вас подальше, а я сказал, что и не подумаю, ну, мы и подрались.
– Но мы же с вами договорились… Разве вы передумали?…
– Нет. Я просто не желаю, чтобы он мне указывал, как себя вести, вот и все.
– Неужели подрались? – Кристина, по-видимому, еле удерживалась от смеха. – Судя по вашему виду, вы потерпели поражение.
Диксону это не понравилось; он вспомнил, как она улыбалась за чаем в отеле.
– Ничего подобного. Взгляните на ухо Бертрана, а потом решайте, кто кого победил.
– На которое?
– На правое. Впрочем, может, сейчас ничего и не видно. Возможно, у него внутреннее повреждение.
– Вы сбили его с ног?
– Вот именно. Одним ударом. Он немножко полежал на полу.
– Боже мой! – Кристина уставилась на него, чуть приоткрыв полные губы. Острое, безнадежное желание охватило Диксона; он почувствовал оцепенение и тяжесть во всем теле – так бывало, когда он слушал монологи Уэлча. Потом он подумал, что в последние две минуты Кристина стала совсем такой, как при первой их встрече, и устремил на нее свирепый взгляд.
Оба молчали, и тут из-за спины супруги одного из олдерменов внезапно появился Бертран. Он шел быстрой шаркающей походкой. Лицо его пылало; очевидно, он был вне себя от злости, то ли в ее чистом виде, то ли с примесью какого-то другого чувства. За ним шла Кэрол, которую явно разбирало любопытство.
– Ну, хватит, – сдавленным голосом пролаял Бертран. – Я так и знал! – Он схватил Кристину за локоть и довольно грубо оттащил в сторону. На ходу он обернулся к Диксону: – Ладно же, голубчик! Это вам даром не пройдет. Можете подыскивать себе другую работу. Имейте в виду – я не шучу!
Кристина испуганно оглянулась на Диксона через плечо; Бертран чуть не волоком тащил ее к группе, в которой стоял ее дядя. Кэрол пристально поглядела на Диксона и пошла вслед за Бертраном и Кристиной. Оттуда, где стоял декан, донесся громкий хохот убийцы-маньяка.
Диксон снова почувствовал дурноту, как несколько минут назад. И тут же все его мысли захлестнул панический страх. Бертран знал, что говорит: какие бы процессы ни происходили в мозгу Уэлча, на его мышление сильно повлияют факты, которые представит ему сын, а если нет, то жена добавит кое-что и от себя, если еще не добавила по собственной инициативе. Диксон ошибался, думая, что война с Бертраном выиграна; за противником остался последний залп, а он, Диксон, безоружен и беззащитен. Произошло то, чего он опасался вначале: он позволил себе увлечься, радость борьбы лишила его благоразумия и осторожности. Он был беспомощен и, самое главное, не мог помешать этому бородатому болвану стоять рядом с Кристиной и держать ее под руку с таким собственническим победоносным видом! А Кристина стояла рядом с ним в какой-то неловкой, даже неуклюжей позе, но в глазах Диксона ни одна женщина не могла бы держаться прекраснее.
