Кингсли Эмис - Счастливчик Джим
– Нет, нет, пожалуйста, – невозмутимо ответил Диксон. – Мистер Уэлч уже уходит.
Бертран помотал головой – не в знак отрицания, а, видимо, чтобы прийти в себя. Диксон с любопытством поглядел на Бертрана и как любезный хозяин проводил его до дверей. Тот молча вышел.
– До свидания, – сказал Диксон ему вслед и обернулся к Мичи. – Чем могу служить, мистер Мичи?
Выражение лица Мичи, как всегда непроницаемое, показалось, однако, Диксону несколько необычным.
– Я пришел поговорить насчет вашего курса, – сказал он.
– Ах да. Садитесь, пожалуйста.
– Нет, спасибо, я только на секунду. Я зашел сообщить вам, что мы всесторонне обсудили этот вопрос с мисс О'Шонесси, мисс Мак-Коркводейл и мисс Рис Вильяме и приняли окончательное решение.
– Отлично. К какому же заключению вы пришли?
– Видите ли, как ни жаль, все три девицы решили, что такая тема им не под силу. Мисс Мак-Коркводейл решила заняться «Документами» мистера Голдсмита, а мисс О'Шонесси и мисс Рис Вильяме намерены работать над предметом профессора.
Диксон огорчился – ему хотелось бы, чтобы эти три хорошенькие девушки преодолели свое нежелание и выбрали бы его тему, потому что он такой славный и такой привлекательный.
– Что ж, очень жаль, – сказал он. – Ну, а вы, мистер Мичи?
– Я решил, что ваш предмет очень интересен, поэтому, если можно, я хотел бы записаться официально.
– Так, так. Значит, у меня будете вы один.
– Да. Только я один.
Наступило молчание. Диксон поскреб подбородок.
– Ну что же, я уверен, что мы с вами скучать не будем.
– Я тоже так думаю. Ну, очень вам благодарен; простите, что я так ворвался к вам.
– Наоборот, я очень рад, что вы пришли. Значит, до следующего семестра, мистер Мичи.
– Я, разумеется, буду на вашей лекции сегодня.
– Бог мой, да зачем вам это?
– Меня, естественно, интересует эта тема. И мне кажется, она привлечет много слушателей.
– Да? Почему вы так думаете?
– Все, при ком мне случалось упоминать о лекции, говорили, что придут. Я думаю, что вы соберете большую аудиторию.
– Приятно слышать. Надеюсь, лекция вам понравится.
– О, наверное. Еще раз благодарю. Желаю удачи сегодня.
– Да, удача не помешала бы. Ну, пока!
После ухода Мичи Диксон с некоторым самодовольством отметил про себя, что тот ни разу не назвал его «сэр». Но как противно будет преподавать в следующем семестре! С другой стороны, он все больше и больше убеждался, что в следующем семестре он преподавать вообще не будет. Во всяком случае, в университете.
Он снова нащупал пальцами подбородок. Пожалуй, прежде всего надо побриться, потом сбегать и посмотреть, дома ли Аткинсон. Его общество и, быть может, немного виски – вот что ему необходимо перед сегодняшней лекцией.
Глава XXI
– Надеюсь, он не очень болит, Диксон, – сказал декан.
Рука Диксона невольно потянулась к синяку под глазом.
– О нет, сэр, – веселым тоном ответил он. – Меня удивляет, что он вообще появился. Я ведь стукнулся чуть-чуть – даже не рассек кожу.
– О край умывальника, вы говорите? – спросил другой голос.
– Вот именно, мистер Гор-Эркварт. Нелепость, которая может случиться со всяким. Я уронил бритву, нагнулся за ней и – трах! – завертелся волчком.
Гор-Эркварт медленно кивнул.
– Не повезло, значит. – Из-за густых бровей он оглядел Диксона сверху донизу и несколько раз вытянул губы трубочкой. – А все же если бы меня спросили, – продолжал он, – я бы сказал, что он попал в драку, как вам кажется?
Декан, маленький пузатый человечек с блестящей розовой лысиной, засмеялся своим обычным смехом, сильно напоминавшим чудовищный хохот убийцы, который можно услышать в каждом фильме о кровавых преступлениях в замке. В первые недели пребывания декана в университете, вскоре после войны, при этом смехе сразу стихали все разговоры в профессорской гостиной. Однако теперь никто даже не повернул головы, и только Гор-Эркварту, судя по его виду, стало как-то не по себе.
Заговорил четвертый участник квартета:
– Я надеюсь, что это не помешает вам читать сегодня по вашей… по вашей…
– О нет, профессор, – сказал Диксон, – ручаюсь, что могу читать по рукописи с завязанными глазами – я знаю ее почти наизусть.
– Это хорошо, – кивнул Уэлч. – Помню, когда я только начинал преподавать, я был настолько глуп, что, написав лекцию, ни разу не удосуживался…
– Вы сообщите нам что-нибудь новенькое, Диксон?
– осведомился декан.
– Новенькое, сэр? Видите ли, в такого рода лекциях…
– Я хочу сказать, что эта тема уже достаточно разработана, не так ли? Не знаю, возможно ли найти новый угол зрения в наше время, но лично я полагал бы…
– Дело, сэр, не в… – перебил его Уэлч.
Начался замечательный дуэт – декан и Уэлч говорили одновременно и без пауз; один брал высотой голоса, другой громкостью, и казалось, будто соревнуются два честолюбивых чтеца-декламатора. Диксон посмотрел на Гор-Эркварта и обнаружил, что тот внимательно разглядывает его; все голоса вокруг стали постепенно затихать, кроме голосов двух конкурентов. Наконец декан взял верх, и, словно оркестр, сыгравший вступление к арии солиста, Уэлч внезапно умолк.
– …Стоит ли заново утверждать это в каждом поколении или нет, – заключил ректор.
В эту минуту появился швейцар Маконочи с подносом, уставленным бокалами с хересом. Диксон сделал усилие воли, чтобы удержать руку, пока трое старших не возьмут бокалы, потом позволил ей схватить самый полный из оставшихся на подносе бокалов и поднести его к губам. Архивариус, который на таких приемах заведовал напитками, был знаменит тем, что, позволив швейцару обойти гостей дважды, совсем прекращал отпускать херес, делая исключение лишь для декана и тех, кто с ним беседовал. Диксон, зная, что недолго придется стоять рядом с деканом, решил как следует воспользоваться этим преимуществом. Вскоре у него появилось почти неуловимое ощущение дурноты, но тем не менее он залпом отпил половину очередного бокала; херес теплой струей скользнул по горлу и присоединился к трем предыдущим бокалам и полудюжине рюмок виски, распитых с Биллом Аткинсоном. Диксон почти – не совсем, но почти – перестал бояться предстоящей лекции, которая должна была начаться через двадцать минут, в шесть тридцать.
Он оглядел гостиную, вместившую, казалось, всех, кого он знал на земле, – не хватало только его родителей. В нескольких шагах миссис Уэлч беседовала с Джонсом. Конечно же, присутствием на таком приеме Джонса, который обычно не имел доступа в высокие сферы, Диксон был всецело обязан ей. Дальше стояли Бертран и Кристина, почти не разговаривавшие друг с другом. У окна профессор музыки Баркли что-то увлеченно доказывал профессору английского языка, без сомнения, убеждая его, что на заседании университетского совета, которое состоится в конце будущей недели, необходимо голосовать за увольнение Диксона. В другой стороне Бизли рассказывал что-то Голдсмитам, а те хохотали. Повсюду попадались лица, которые Диксон с трудом узнавал: экономисты, медики, географы, представители общественных и технических наук, юристы, математики, философы, специалисты по германской и сравнительной филологии, лекторы, преподаватели и преподавательницы. Ему захотелось обойти всех и попросить каждого удалиться как можно скорее. Было несколько человек, которых он видел впервые в жизни и которые могли оказаться кем угодно – от заслуженных профессоров египтологии до обойщиков, ждущих, когда можно будет измерить пол для новых ковров. Одна большая группа состояла из местных знаменитостей: двух олдерменов с женами, модного священника и врача, недавно получившего звание. Все они были членами университетского совета. Диксон вздрогнул, увидев в этой группе местного композитора, которого он встретил на музыкально-вокальном вечере в доме Уэлчей. Он растерянно поискал взглядом скрипача-любителя, но не нашел его.
Через минуту декан отошел к местным знаменитостям и обратился к модному священнику с каким-то замечанием, вызвавшим громкий смех у всех присутствующих, кроме дипломированного врача, холодно переводившего взгляд с одного лица на другое. Почти одновременно миссис Уэлч знаком подозвала Уэлча, и Диксон остался лицом к лицу с Гор-Эрквартом, который вдруг спросил:
– Давно ли вы в этом заведении, Диксон?
– Вот уже девять месяцев. Меня взяли прошлой осенью.
– Мне почему-то кажется, что вам здесь не очень-то хорошо; я не ошибаюсь?
– Да, пожалуй, в общем, не ошибаетесь.
– Кто же виноват, вы или они?
– Я бы сказал, и они, и я. Они зря отнимают время у меня, а я – у них.
– М-м, понятно. Преподавание истории – это бесполезная трата времени, так?
Диксон решил, что в разговоре с этим человеком можно не соблюдать осторожность.
– Нет. Если преподавать хорошо, преподавать разумно, то история может принести людям огромную пользу. Но на практике выходит иначе. Все время что-то мешает. Не знаю, кто тут виноват. Наверное, в первую очередь плохие преподаватели. Во всяком случае, дело не в студентах.
