Александр Стефанович - Париж ночью
Когда подружки остались наедине, то принялись выяснять отношения. Девушка-киномеханик сказала подруге:
— Какая же ты сволочь! У меня с человеком любовь, и я приглашаю тебя, как порядочную, на Новый год — на наш, можно сказать, семейный праздник, а ты, дрянь, соблазняешь и трахаешь моего, можно сказать, жениха! У нас с ним ведь были серьезные планы.
Подруга в недоумении отвечала:
— Извини, какого жениха? Ты что, сдурела? Вы сначала целовались, потом стали трахаться прямо при мне и сами меня подключили к этому делу, и когда он только на меня переключился, это было с твоего согласия! Ты же тут рядом лежала!
— А ты не понимала, что это я его проверяла? Ведь мы должны были пожениться!
Если бы Витек услышал этот разговор, то от изумления стал бы заикой! О какой женитьбе шла речь? Как только он выходил из кинобудки, сразу забывал о существовании своей грудастой партнерши!
Но у девушек свой кураж, тем более после пьянки. У них настоящая дружба из чего состоит? Из ссор и примирений, примирений и ссор. Они продолжали свою возвышенную беседу.
— Негодяйка ты, такая-сякая! — говорила одна.
Другая отвечала:
— Извини, подруга, я никогда тебе ничего плохого не делала. А если так получилось, то это потому что все мужики — гады и сволочи. Нам надо отомстить!
— А как мы ему отомстим? Может, снова позовем и яйца ему отрежем?
— Нет, за это в тюрьму сядем. Надо не самим сесть, а его посадить!
— Правильно! Давай скажем, что он тебя изнасиловал. А я подтвержу!
— Точно, давай его действительно посадим! Чтоб знал!
— Тогда пошли в ментовку!
И они пошли в милицию, написали заявление, обвиняя Невского в изнасиловании. Милиция отвезла подругу грудастой на экспертизу. Между тем Невский, придя 2 января в общежитие, попал — куда? Ясное дело — на сабантуй, пьянку. Потому что вгиковская общага после Нового года еще несколько дней гудит, из каждого окна музыка гремит и пробки летят!
В райотделе милиции заявлению об изнасиловании дали ход. Прикатили в общежитие, нашли пьяного Невского и забрали его прямо на глазах изумленной хмельной общественности. В отделении на вопрос, знает ли он гражданку Петрову, Невский вылупил глаза:
— Какую еще Петрову? Не знаю такой…
Витя не врал. Он и у своей грудастой никогда фамилии не спрашивал, а у ее подруги — тем более!
— Ничего! — говорят в милиции. — Вот мы возьмем у тебя сперму на анализ, сразу вспомнишь!
— Да я и сам ее сдам! — заявил Невский.
Витя тут же достает свой корень жизни и начинает им манипулировать на глазах у изумленных милиционеров.
Они в ужасе:
— Не здесь, не здесь, мы тебя отведем!
С шутками, с прибаутками отправились в поликлинику. Там он распугал посетителей, пытаясь все время расстегнуть ширинку:
— Товарищи, где тут сперму сдают?
Когда вернулись в милицию, Витю стали прессовать:
— Лучше по-хорошему признавайся, как ты изнасиловал гражданку Петрову!
Мол, за признание — полнаказания, ну и прочие сказки.
Но Витя:
— Ребята, какая Петрова? Вы чего?
Тогда с него взяли подписку о невыезде из Москвы и отпустили до получения результатов анализа. Витя приходит в общежитие, ложится спать, а утром идет во ВГИК на занятия. А там первая пара — история кино, как обычно. И с похмелья все студенты на третьей минуте уже храпят, а Витя идет в кинобудку к своей зазнобе. Она ему отдается и по ходу дела говорит со страстью:
— Зачем ты изнасиловал мою подружку? Она тебя засадит!
Он с изумлением спрашивает:
— Какую подружку?
— Ну как же! Помнишь Новый год?
Витя напрягается, и в его памяти возникают фрагменты новогодней ночи, мелькает какая-то подружка. Но шутник и ерник, он спрашивает, будто с трудом вспоминая:
— Так это я с тобой был на Новый год?
Девушка возмущается:
— Ты даже не помнишь, с кем в Новый год был? Ну, смотри, я тебе устрою!
Но поскольку весь этот разговор происходит во время определенного лирического процесса, то и ее угрозы звучат как бы в шутку.
А тем временем в милиции процесс уже пошел, там заводится уголовное дело, которое попадает к следователю — правильной и несчастной советской женщине, члену КПСС. И когда к ней приходит наш герой со своими шуточками под Швейка и говорит: «Здрасьте, это вы меня вызывали?», она ему сухо и протокольно отвечает:
— Да. Сейчас я допрошу вас по делу об изнасиловании…
Но Витя в своем амплуа, он продолжает ваньку валять:
— О! Я по этому делу большой специалист. Если вам лично надо помочь, то я к вашим услугам…
Она возмущается:
— Вы отдаете себе отчет, с кем вы разговариваете? Я следователь.
Но Витя продолжает куражиться:
— А что, следователи — не женщины? У вас дырочка, а у меня пипирочка.
Дама вызывает караул и говорит:
— Этого типа, чтобы охолонился, посадите в КПЗ. А через три дня я продолжу допрос.
Невского уводят в камеру предварительного заключения. Кроме него, там никого нет. Витя стал маяться. При его общительном характере и темпераменте и поговорить не с кем! Походил он минут десять туда-сюда по камере — делать нечего. Постучал в дверь, ему снаружи рявкнули: «Заткнись!» А вокруг — тоска. Но Витя так не может, он должен выкинуть какой-нибудь фортель.
Тогда он снова барабанит в дверь:
— Сержант, важное дело! Государственное! Я располагаю секретной информацией, но боюсь, что не смогу донести ее до высокого начальства, потому что сюда в любой момент могут привести каких-нибудь убийц или бандитов. Дай мне бумагу и карандаш, я должен все записать.
Сержант посмотрел на него с подозрением, но потом достал откуда-то школьную тетрадку и химический карандаш и бросил их Вите через «намордник» камеры. Невский открыл первую страницу и подумал, что бы ему такого бессмертного написать. Он еще сам не знал в тот момент, зачем попросил ту тетрадку. И он пошел по пути воспоминаний. Он решил вспомнить самое дорогое, что было у него в жизни. А чем были заняты все его мысли? Любовными похождениями. И он вывел на первой странице этой тетради: «КАК Я ВСТАЛ НА ПУТЬ РАЗВРАТА. История моей жизни». Он начал издалека. О том, как в возрасте трех лет он, сидя на горшке в детском садике, смотрел, как какает его соседка. И это его страшно возбудило. Потом, как в возрасте семи лет он схватил за косу какую-то девочку. А когда она его ударила, то он ударил ее по попе, и это его страшно возбудило. И пошло-поехало. Покончив с детством, Витя перешел к учебе в ремесленном училище и поступлению в киноинститут — как лишился девственности на горе стружек за токарным станком и как, сдавая творческие экзамены, перетрахал всех абитуриенток. А поступив во ВГИК — всех актрис, институтских секретарш и преподавательниц. Описанию этих приключений способствовали отменные условия для творческой работы — полная тишина и уединение, трехразовое, но не утомительное питание и никаких отвлекающих соблазнов в виде бутылки кагора или киномеханика с бюстом пятого размера.
Через три дня тетрадочка была исписана до последней страницы талантливыми и юмористическими фантазиями, и если бы отыскать ее в архивах прокуратуры, то по этим сюжетам можно было бы снять захватывающий фильм. На фестивале эротических фильмов ему был бы гарантирован Гран-при.
На четвертый день Витю выводят из КПЗ и ведут на допрос к той же следовательнице. По результатам анализов она предъявляет Невскому обвинение. Но Невский не врубается, насколько это серьезно. Он еще находится под впечатлением своей Болдинской осени. Поэтому доверительно ей шепчет:
— Я тут все написал. Почитайте.
И подает ей тетрадку со своим юмористическим сочинением, которое в другой ситуации могло бы сойти за такой предмет литературы, как, скажем, «Лука Мудищев» или другие фривольные сочинения на ту же тему. Но баба-следователь не оценила литературных фантазий нашего Вити. И эта тетрадка ложится в уголовное дело об изнасиловании как улика, как вещественное доказательство того, что гражданин Невский — извращенец, педофил, эксгибиционист и так далее. Она составляет на Витю обвинительное заключение с цитатами из его сочинения и комментариями из учебников по криминалистике и судебной психиатрии. И это дело идет в суд. Несмотря на то что за него вступается множество знаменитых и уважаемых людей, которые пишут, что он талантливый режиссер, замечательный актер и надежда советского кинематографа, Витя Невский получает восемь лет тюрьмы, из которых он сидит семь. Он выходит на свободу уже совершенно седой, без зубов и с какими-то запавшими и трагически-горестными глазами.
Конечно, во ВГИКе его не восстанавливают, диплом он не защищает, а начинает работать на «Ленфильме» каким-то пятым помощником шестого ассистента с совершенно ничтожной зарплатой. Пьет и живет где придется. При этом все киношники относятся к нему с сочувствием: жалко парня, эта тварь сисястая изломала человеку жизнь ни за что.
