Роберт Ладлэм - Дорога в Гандольфо

— Брось об этом! — ответил Маккензи. — Так или иначе, та документация принадлежала армии, мы же с тобой ей стали не нужны. Есть еще что?

Дивероу подумал: «В общем, история со счастливым концом и никаких прямых свидетельств о заговоре».

— Таково реальное положение вещей, — промолвил Хаукинз и кивнул в подтверждение своей правоты. — Не было ни насилия, ни обмана, ни воровства... ни тайных сделок. Все — на добровольной основе. И если та или иная операция оказывается вдруг не совсем обычной, то тому есть одно объяснение: каждый инвестор может действовать так, как ему заблагорассудится, если только не ущемляет при этом прав остальных. — Мак сделал паузу и взглянул на Сэма. — Есть и еще кое-что. Ты всегда утверждал, что главным в работе адвоката является защита интересов его клиента, а не некая абстрактная моральная идея.

— Я говорил так?

— Да, конечно.

— В этом нет ничего плохого.

— Если не считать того, что все это — лишь краснобайство! Язык у тебя неплохо подвешен, молодой человек.

Сэм уставился на Хаукинза, пытаясь разгадать, что скрывается за его словами. Но за ними ничего не скрывалось: Маккензи говорил то, что думал. Такая откровенность на мгновение тронула Сэма Дивероу и вызвала его на ответную откровенность.

— Послушай, — спокойно произнес он, — предположим, что ты и в самом деле совершишь это безумство, — а то, что это безумство, ты и сам прекрасно знаешь. Похитишь папу и скроешься с ним. Даже на несколько дней. Но понимаешь ли ты, чем чревато все это? Что ты можешь нажать на спусковой крючок?

— Я, разумеется, знаю все это. Но четыреста миллионов зелененьких от четырехсот миллионов ловцов макрели стоят того. Впрочем, про ловцов сказано просто так, обижать я никого не думал.

— Ну и сукин же ты сын! Ведь такое происшествие всколыхнет весь мир! Создастся обстановка всеобщей подозрительности и взаимных обвинений! Правительства разных стран станут показывать друг на друга пальцами! Президенты и премьер-министры задействуют голубые и красные, а затем и горячие линии связи. И, прежде чем ты узнаешь об этом, какой-нибудь осел переложит код из маленького черного ящичка в свой кейс, поскольку ему не понравилось то, что сказал другой длинноухий болван. Боже мой, Мак, ты же можешь развязать третью мировую войну!

— Проклятье! Так ты об этом думал все время?

— Напротив, я все время старался не думать об этом. Хаукинз швырнул размочаленную сигару в зев камина и подбоченился. Огонь в его глазах погас.

— Сэм, малыш, ты не знаешь, как далек от истины! Война уже не та, что была когда-то. Та война никому не нужна: ни горнистам, ни барабанщикам, ни людям, заботящимся друг о друге или ненавидящим того, кто посягает на самое дорогое для них. Она давно уже в прошлом. Сейчас все решают кнопки хитроумных приборов и политики с бегающими глазками и без толку размахивающие руками. Я ненавижу войну. Прежде я никогда бы не подумал, что скажу подобное, но теперь все так и обстоит. И я не допущу войны.

Преисполнившись решимости не дать Маку увильнуть от ответа, Дивероу посмотрел ему в глаза.

— Почему я должен тебе верить? Ты же все поставил на кон. Все. Почему же угроза войны остановит тебя?

— Потому, молодой человек, — ответил Хаукинз, выдержав его взгляд, — что то, что я сказал тебе, — правда.

— Но разве можно исключить, что ты, сам того не желая, спровоцируешь войну?

— Черт возьми, чего ты от меня хочешь? — воскликнул Хаукинз, отходя от камина. — Я отдал армии чуть ли не сорок лет своей жизни и был в конце концов сожран жучками из Пентагона. Ты вот обвиняешь меня, парень, но я не чувствую угрызений совести, потому что знал, что делаю, и всегда отвечал за свои поступки. Но, черт возьми, не заставляй меня жалеть всех этих «ловцов макрели» или считать себя ответственным за их тупость!

«Все весьма откровенно», — подумал Дивероу. Он опять потерпел поражение, как и утром, когда возился с различными вариантами — от первого номера до четвертого. Не сумел доказать своей правоты. Так что волей-неволей приходилось искать иные пути.

Один из них возник сам собой — во всяком случае, Сэм был в этом убежден. Хаукинзу предстояло уехать отсюда перед тем, как папа римский благословит эдельвейсы Махенфельда. А это уже кое-что. И, отбросив без сожаления варианты под номерами пять и шесть, он стал размышлять над планом номер семь. Первое, что ему необходимо сделать в данный момент, — это успокоить Маккензи и ни в коем случае не выйти у него из доверия. И еще: Мак сумел обосновать свою точку зрения. Обосновать юридически.

Он, Сэм Дивероу, был чист. Чист с точки зрения закона. Но стоит свернуть чуть в сторону, и он увязнет в грязи по самые уши.

— Ладно, Мак, я не пойду против тебя. Ты не дело задумал, и я сказал тебе об этом. И я верю тебе. Ты ненавидишь войну. Возможно, этого вполне достаточно. Но так ли это или нет, я не знаю. Лично я хотел бы одного — вернуться домой в Квинси и, если прочитаю о тебе в газетах, то вспомню слова, произнесенные в этой комнате заблудшим, но, честным воякой.

— Прекрасно сказано, мой мальчик! Мне это по душе.

— Таково мое мнение о ситуации на сегодняшний день. С тобой бумаги для цюрихского банка?

— Не хочешь ли узнать размер... э-э-э... дополнительного вознаграждения за свое участие в операции? И скажи, какого ты мнения о нем? Я — глава корпорации, ты знаешь, а мы не любим мелочиться.

— Я заинтригован. Ну и какова она, эта дебетовая проводка?

— Что?

— Дополнительное вознаграждение. Ведь дебетовая проводка и есть то самое, что ты имеешь в виду.

— Ты все взбрыкиваешь! А что скажешь о сумме в полмиллиона зелененьких?

Но Сэм не смог ничего сказать. Он онемел. Увидев, что всплеснул рукой от удивления, уставился на нее зачарованно, словно решая, его ли она или нет. Должно быть, его: стоило ему только подумать о пальцах, как их охватила нервная дрожь.

Полмиллиона долларов.

О чем тут думать? Это такое же безумие, как и все остальное. Включая и тот факт, что он тут ни при чем.

Сейчас время монополий. Хочешь — покупай дощатый настил для прогулок на пляже, хочешь — автостоянку.

Стоп! Ведь есть еще и тюрьма.

Чего ты боишься?

То, что творится, к добру не приведет.

— Итак, выходное пособие в разумных размерах, — произнес Сэм.

— И это все, что ты можешь сказать? Учитывая еще ту сумму, что я уже положил на твой счет в Нью-Йорке, ты спокойно сможешь нанять того еврейского парня, в чьей конторе служил когда-то, и он будет только счастлив работать на тебя. — Маккензи был обижен. Он явно ожидал, что Дивероу несколько иначе продемонстрирует свою хваленую быстроту реакции.

— Позволь сказать тебе: я с энтузиазмом стану разглядывать эти цифры в своей сберегательной книжке, но уже в Бостоне, в то время как мать, сидя напротив меня, будет жаловаться на новое руководство в Копли-Плаза. О(кей?

— Так ты знаешь что-то? — спросил Хаукинз, скосив глаза. — Прямо скажем, странный ты парень!

— Это я-то?.. — Дивероу не закончил фразы: продолжать разговор не имело смысла.

Послышалось постукивание высоких каблучков, и Регина Гринберг в бежевом брючном костюме прошла через высокую готическую арку в гостиную. Строгого покроя пиджак был наглухо застегнут. Выглядела она прекрасно. «До чего же эффектна!» — подумал Сэм.

Она улыбнулась обоим и затем обратилась к Хаукинзу:

— Я переговорила с прислугой. Пятеро остаются тут. Трое же — нет. Они сказали, что должны после работы возвращаться в деревню, и я была вынуждена объяснить им, что нас это не устраивает.

— Надеюсь, они не обиделись? — спросил Хаук.

Джинни засмеялась, довольная собой.

— Едва ли. Я поговорила с каждым наедине и всем трем выплатила пособие в размере двухмесячного жалованья.

— А остальные согласились на наши условия? — Маккензи полез в карман за новой сигарой.

— А их премиальные на что! Как минимум — трехмесячный оклад, — сказала Джинни. — Всем им, включая членов их семей, было разъяснено, что их наняли во Франции на продолжительное время и что они обязаны жить там, где работают. Так что с их стороны — никаких вопросов.

— Обычная практика при работе за рубежом, — констатировал Хаукинз и кивнул головой. — А денежки, черт бы их побрал, им платят куда большие, чем солдатам. участвующим в боевых операциях, и при этом — никакого риска.

— Да, в логике тебе не откажешь, — продолжала Джинни. — Только двое из пяти женаты. Полагаю, не очень счастливо. И это тоже необходимо учесть.

— Женщин мы найдем, — заверил Хаукинз. — Попозже я разведаю местность, — понятно, без палаток и пробных занятий. А наш советник отправится тем временем в Цюрих, чтобы уладить кое-какие финансовые дела... Как ты думаешь, Сэм, сколько понадобится тебе на это времени?

Дивероу должен был сделать над собой усилие, чтобы вникнуть в вопрос, столь сильное впечатление произвело на него безусловное влияние, которое оказывал Маккензи на Джинни. Согласно банку данных она развелась с Маккензи более двадцати .лет тому назад, но вели себя с ним, как школьница с любимым учителем.