Андрей Яхонтов - Теория Глупости, или Учебник Жизни для Дураков-2

Возможно, вся история с запертым номером, в который мы не могли попасть, была подстроена администрацией гостиницы именно в расчете на нашу трусость. Утром, едва пробудившись и вновь не сумев отомкнуть дверной замок, Маркофьев ушел похмеляться. Я же призвал дежурную по этажу, которая с легкостью отперла заклинивший запор. Натерпевшись за ночь, я устремился в туалет. И, едва прикоснулся струйкой к белой фарфоровой чаше унитаза, сразу же, кажется, просто одним журчанием повалил ее на бок. Унитаз, как подрубленный пень, упал на кафельный пол. В ту же секунду в номер ворвалась свора представителей отеля, они дико закричали и стали требовать возмещения ущерба. После практически бессонной ночи и с похмелья я плохо соображал. К тому же — надо мной висел страх, про который я упомянул. Меня могли ославить, опозорить, обо мне могли сообщить в посольство! И я раскошелился, отдав все деньги, что у меня при себе нашлись.

Довольные вымогатели удалились, я продолжал скакать на одной ножке, поскольку чинить поваленный унитаз никто не собирался, а вернувшийся повеселевший Маркофьев, глядя на меня, расхохотался.

— ТОЛЬКО ПОКОЙНИК НЕ ССЫТ В РУКОМОЙНИК, — жизнерадостно сказал он и тут же, на моих глазах, продемонстрировал, как это делается. А потом начал возмущаться. — Они взяли тебя на пушку, а ты сдрейфил… Как еще можно прикасаться к унитазу, если не всей массой? Ты, что ли, должен над ним парить?

Он хотел идти и требовать назад мои злотые, но я его не пустил.

Широту моего друга, впрочем, невозможно было обрисовать. На нем было обручальное кольцо (он уже был женат на Лауре), это кольцо он обещал подарить девчонке-официантке, с которой познакомился, похмеляясь, и теперь привел ее с собой в номер, но в изменившейся ситуации решительно отдал кольцо мне и сказал:

— Иди продай, тут у них золотишко неплохо идет, а мы останемся в номере, раньше, чем через два часа не возвращайся… Разочарованной девчонке объяснил: — Пойми, я должен выручить друга… Это святое. Тебе я пришлю из России другое, с вот таким бриллиантом…

Я отказывался взять столь необдуманный дар, но Маркофьев вытолкал меня в коридор и зашептал:

— Только попробуй его продать… Я тебе голову отвинчу…

И был прав, потому что обручальными кольцами не торгуют… Я об этой плохой, ведущей к распаду семейного союза примете тоже слышал.

— Лучше подарю эту веригу другой дурашке… Дежурной с первого этажа… Такая у нее сочная попка… — сказал он.

Не без удовольствия вспоминая нашу польскую поездку, он рассказывал:

— Я на то кольцо поймал их штук десять… Доверчивых дурех… Покажи им колечко — на все готовы… Глупые… Как золотые рыбки… Только старик-маразматик мог золотую рыбку отпустить, когда она выполнила его желания. Я бы ее после этого зажарил.

Это было еще одно блюдо его меню: жареные в сметане золотые рыбки. Их приносили на золотых подносах и раскладывали вдоль столов похожими на вязанки хвороста ворохами…

Ловили щук во рву. Охотились на пятнистых оленей, которых Маркофьев расплодил в своем парке. Били уток и лебедей на озере, которое он вычистил и украсил водяными лилиями и кувшинками, лотосами и незабудками.

— Тоскую по России, — говорил он. — А также по Индии и Чехии, где полно фазанов. По притокам Ганга и Дунаю, где рыбы почти не осталось… По Гималаям и Пику Коммунизма… Где водятся редкостные горные архары… То есть, проще говоря, опять-таки козлы…

Новым его изобретением, наповал сразившим приезжавших воротил и воротилиц, стал скромный столик для игры в наперсток, его Маркофьев утвердил на малахитовом постаменте посреди специально воздвигнутого в парке шатра и сам выступал в роли зазывалы и фокусника. Он и точно был прирожденный факир. Я никогда не мог угадать, под каким стаканчиком (читай — наперстком) находился шарик. И гостям это тоже не удавалось. Завороженные моим невезением (я, по просьбе Маркофьева, первым ударялся в игру) и собственным азартом, они спускали миллионы.

— Наши отцы и деды колошматили их почем зря, — говорил мой друг. — Размазывали в пух и прах. Так неужели мы, потомки, не разделаем немчуру, англичашек, французиков и американосов под орех? Грош нам тогда цена и вечный позор!

Вскоре рядом с наперсточным инвентарем были установлены привезенные из Монте-Карло и изготовленные специально по заказу Маркофьева ломберные столики для игры в подкидного дурака. Дремучим иностранцам и эта игра оказалась в новинку. Но как она захватила их!. Маркофьев открыл платные курсы по обучению, а затем принялся обдирать выпускников, невзирая на полученные ими дипломы, испещренные множеством штампов впервые в мире учрежденной "школы дураков" и снабженные неслыханным количеством степеней защиты от подделки.

"Это не столь простая игра, как может показаться непосвященному, — говорилось в инструкции, которую получал каждый, кто вносил аванс — чтобы принять участие в нешуточном сражении. — К примеру, надо считать и запоминать, какие карты выходят из обращения, и, следовательно, какие остаются на руках у партнеров и противников".

Добавлю от себя: в этой игре, кажущейся даже слишком элементарной, есть неписаное правило, проэцирующееся далеко за рамки пустого развлечения, собственно забавы, какой поначалу может быть воспринята подкидная чехарда. Правило формулируется так: отбиваться надо крупными картами, даже если соперник ходит мелкими. Это — не только абсолютная аксиома и непреложность, это — символ. И прямая подсказка и ответ на вопрос: как жить? НА МЕЛКИЕ ГАДОСТИ НАДО ОТВЕЧАТЬ КРУПНЫМИ УДАРАМИ, тогда тебя будут бояться и уважать. Нужно СТРОИТЬ НЕ МЕЛКИЕ КОЗНИ, А СЕРЬЕЗНЫЕ ОБСТРУКЦИИ — тогда сами вырастете в собственных глазах. А окружающие станут с вами считаться. Вообще — НАДО СТАРАТЬСЯ БЫТЬ МАСШТАБНЕЕ, чем ты есть на самом деле. Это обеспечит тенденцию роста вашей личности.

Вышеприведенная мудрость малым притоком впадает в большую полноводную артерию ЗДРАВОГО СМЫСЛА: Шарашь так, чтобы никому мало не показалось!

И Маркофьев шарашил…

Впавших в азарт лохов, дабы не слишком огорчались из-за проигрыша, он заваливал подарками. Личными мелкими презентами и масштабными подношениями государственного значения. Каждый, кто переступал порог его дома, получал подлинник Троицы Андрея Рублева и ротационную копию "Мистерия, 20 век" Ильи Глазунова. Америке, Испании, Португалии и Кубе мой друг отвалил не больше не меньше — памятники Тютчеву и Пушкину. По два в каждую страну. Для чего, получив в России через подставных лиц лицензию на вывоз меди в неограниченном количестве, гнал металл за границу и продавал его направо-налево, а монументы возводил из гранита и песчаника.

Облагодетельствованное население диких окраин мира в ответ жаловало Маркофьева мемориальными досками и предоставлением безвизового въезда-выезда… Он пользовался… Въезжал и выезжал…

— Я обычный рядовой культуртрегер, — любовно говорил о себе он.

Он говорил:

— НАДО МЕНЯТЬ ВЕЩИ НА ХОРОШИЕ ОТНОШЕНИЯ. Поверь, обмен того стоит!

И еще он говорил:

— Смотри на человека под одним ракурсом — что можешь с него получить?

И не только сувенирами он задабривал и разбрасывался, делал и подношения посущественнее.

Французскому министру мясо-молочной промышленности подарил завод, выпускающий стиральные машины, а французскому политическому тяжеловесу Ля Пенну — фабрику по производству тканей.

Корсика грезилась ему все настойчивее и притягательнее…

Гости, отразившие нападения волчьих стай, тихо повизгивали от восторга, резались в домино и наперсток — и не уезжали месяцами…

Итогом и плодом затраченных нами усилий явилась петиция, подписанная практически всеми членами международного братства миллионеров и лиги миллиардеров. Сей вердикт поддерживал идею передачи Корсики в полное и безраздельное владение господина Маркофьева.

В свою очередь Маркофьев обещал, что, получив Корсику, первым делом откроет там залы для игры в подкидного, в трик-трак и наперсток.

— А что поделаешь, — говорил он, — так устроена жизнь. Обмен лежит в основе человеческих отношений. Схема неколебима. Я тебя накормил, а ты меня ублажи. Ты меня угостил, а я тебя напою. Я тебе овцу — ты мне мешок зерна. С этого началась цивилизация. Но и сегодня условия все те же. Обмен подарками. И услугами. И взаимными одолжениями. А если у тебя нет ничего, то тебе нечего дать. И ты никому не нужен. Сидишь и помалкиваешь в тряпочку. Поэтому бедные остаются бедными, а богатые — богатеют.