Артур Гафуров - Учитель Истории
— Едва ли попадете, — на автомате поправил я. — Срок давности уже вышел.
— А, ну хорошо, — облегченно вздохнул Юлиан Робертович. — Уфф… Высказался, и даже легче на душе стало. Теперь вы понимаете, что нам надо действовать заодно?
Блин, ясен пень, понимаю. Выходит, жилплощадь, за которую идет столь яростная грызня, по факту является собственностью государства. И ему же и отойдет обратно, как только вскроется обман. Никакой приватизации, никаких долей, никакой дележки — один вселенский облом. Такой расклад невыгоден никому из нас. В особенности моим клиентам. Попробуем сыграть в одной команде? Напрягала только фраза «за прошествием времени перестал придавать значение». Можно перестать предавать значение шуму электричек в пять утра за окном или прыщику на пятой точке, но не тому факту, что когда-то — пусть и давно — приобрел квартиру незаконным путем. Темнит чего-то этот мужик. Может, поэтому они и не стали ее приватизировать в свое время. И поэтому же Юлиан так долго и не решался идти в суд, боясь, что всплывут левые документы. Зачем тогда сейчас пошел? Жена надавила?
— А Елена в курсе этой вашей проделки?
— Нет, — Юлиан зачем-то придвинулся ближе ко мне, словно хотел поведать что-то еще более секретное. — Она ни о чем не знала. Не хотел ее расстраивать. Деньги занял у родственников. Но теперь, как вы понимаете, они с Яночкой могут оказаться на улице. А такой расклад не по мне.
— По-моему, именно этим вы и грозились мне две недели назад на предварительном слушанье. Что они останутся на улице, и никто им не поможет.
— Это я сгоряча. Простите. Мне жена на мозги капает, нам срочно нужны деньги. Но я не собирался выселять Лену и Яну, я лишь хотел немного… Как бы это выразиться помягче… Потеснить их.
— Да уж, потеснили на славу. Вы покажете мне документы?
— Конечно, — он порылся в портфеле и протянул мне старую пожелтевшую папку. — Знакомьтесь, если не верите. Можете даже сфотографировать.
Взглянув на бумаги, я едва сдержал стон разочарования. Совершенно незнакомые бланки! Еще и древние, как идеи коммунизма. Многие надписи и печати уже выцвели, кое-где текст вообще невозможно разобрать. И с чего он испугался, что его обман двадцатилетней давности вскроется именно сейчас? Ведь все доказательства сгорели. А мне бы и в голову не пришло требовать экспертизы представленных документов!
— Почему? — повторил я свой вопрос вслух.
— Потому что наша судья, Громова, до того, как стать, собственно, судьей, десять лет работала в этой самой регистрационной палате. Я только вчера узнал, добрый люди нашептали. Понимаете? Она мигом раскусит, что дело нечисто. Тем более, сделки с недвижимостью — это ее конек. Любому другому судье я бы не побоялся показать эту папку. Но только не ей.
— Так заявите отвод, — вяло посоветовал я. — У меня ведь прокатило.
А сам подумал: надо же, как удачно все вышло. Мало того, что вывел из игры предвзятую судью, так еще пришедшая ей на замену оказалась экспертом по недвижимости.
— На кого отвод? — взмахнул руками мужчина, обдав меня терпким запахом пота. — И на каком основании?
— Не знаю. Придумайте какое-нибудь, или дайте ей денег. Вообще, почему я должен вам помогать?
— Потому что в ином случае проиграем мы все. Но мне, в отличие от ваших клиентов, есть, где жить.
В его словах был резон. Но мне требовалось подумать. А до заседания оставалось всего полчаса.
— У вас есть идея, как можно отложить сегодняшнее слушанье? — в лоб спросил я.
— Эээ… — он задумался, но ненадолго. — Да, есть идея! Я позвоню юристу, чтобы он не приезжал. А сам подам ходатайство, мол, нет представителя, все дела… Годится?
— А про документы что скажете? Документы можно и без представителя передать, а рассмотреть уже потом.
— Скажу, что они у него! Что он… Заболел! К следующему заседанию будет справка.
— Годится, — кивнул я. — Но отсрочка не избавит нас от проблемы. Как вы собираетесь решать вопрос с документами?
— Оставьте это мне, хорошо? — мой оппонент поднялся, а я вздохнул с облегчением: уж больно неприятно от него пахло. — Юлиан Тихонов всегда решает проблемы. Решит и в этот раз. От вас я прошу лишь не возражать против ходатайства. Тогда выиграем мы все.
«Интересно, — задним числом подумал я. — Почему Яна носит фамилию матери, а не отца? Она ведь с рождения Телига — я видел свидетельство. Надо будет спросить при случае».
— Потому что он мне не отец. А тебе-то какое дело?
Яна нехотя впустила меня в дом, проводила в комнату, усадила в кресло и тут же попыталась улизнуть к себе. Пришлось проявить настойчивость и озвучить интересующий меня вопрос.
И ответить на встречный.
— Дело самое прямое. Мы с ним судимся, между прочим. Но подробности я узнаю у твоей мамы. Спасибо за ответ.
— Это все?
— Не совсем… Хотя, нет, извини, все. Больше не смею тебя задерживать.
Она хотела было уйти, но передумала.
— Если ты хочешь узнать насчет Джунгурова, спроси у него самого. Он с радостью тебе расскажет. Если ты его найдешь, конечно.
— Я не собираюсь спрашивать. Ни его, ни тебя.
— Почему?
Мне показалось, или она удивлена? Или даже расстроена?
— Потому что мне не интересно, — ответил я. — После встречи в усадьбе я решил последовать твоему совету и держаться подальше от громобоев и всех, кто с ними связан.
— В таком случае и от меня держись подальше. Я ведь, по твоему мнению, тоже с ними, — девочка демонстративно развернулась и, выходя, так жахнула дверью о косяк, что зазвенела посуда в серванте.
Отголоском звона послужил возмущенный возглас из прихожей:
— Ты что, мать, совсем с дуба рухнула?!
— Это не я мать, а ты, — последовал невозмутимый ответ. — Тебя там Лазарев ждет. Хочет про моего папца спросить.
— Филипп? — дверь снова распахнулась, в проеме возникло раскрасневшееся лицо Елены. — Как прошел суд?
— Суда сегодня не получилось, — вставая с кресла, ответил ей я. — Его перенесли на следующий понедельник. Перед слушаньем ко мне подошел ваш…
— Твой… — поправила она.
— Твой бывший муж, — послушно поправился я. — И сообщил одну интересную деталь. Ты в курсе, что ваша квартира получена по поддельным документам?
Лицо молодой женщины вмиг сменило цвет, из ярко-розовового став бледно-зеленым, словно она вдохнула ядовитых газов. Я тотчас поспешил к ней на помощь: как бы обморока не случилось.
— Нет, не надо, — она отстранила мою руку. — Со мной все в порядке…
— Точно?
— Да, — Елена выпрямилась, помотала головой, словно прогоняя наваждение. — Дайте мне пять минут, я переоденусь, и мы поговорим.
Но прошло пять минут, десять, пятнадцать, а она так и не вернулась. До моего слуха доносился шум льющейся в ванной воды, сквозь которые порой проскальзывали короткие всхлипы и вздохи. Я сидел, как на иголках, не находя себе места. Больше всего в тот момент мне хотелось покинуть этот дом и больше никогда сюда не возвращаться.
В комнате Яны стояла гробовая тишина.
Наконец, по прошествии получаса Елена таки появилась в комнате. Удивительно, но по ней совершенно не было заметно, что она только что плакала (или не плакала?). Лицо ее, хоть и более бледное, чем обычно, в целом было таким же свежим и цветущим, как всегда. И как у женщин так получается? Я бы так не смог.
— Теперь я готова говорить, — она присела на диван напротив меня. — Рассказывайте.
Я рассказал.
— Он предлагает нам сделку. Треть стоимости квартиры в обмен на мировое соглашение. В этом случае все останутся в выигрыше: он получит деньги, а вы с Яной — квартиру. В противном случае, если он покажет документы судье, все потеряют всё.
— Треть, — она откинулась на диванные подушки. — Он подобрел. До этого речь шла о половине. Видимо, хочет урвать себе хоть что-нибудь.
— Он сказал, что не хочет, чтобы его дочь оказалась на улице, — тут мне вспомнились недавние слова Яны, и я решил уточнить. — А он знает, что Яна не его дочь?
— Знает. Когда мы познакомились, я уже была беременна. После рождения девочки нетрудно было сложить два плюс два и посчитать недели. Поэтому я сразу заявила, что она будет Телига, а не Бруй.
— Бруй? — незнакомое слово резануло слух. — Что еще за Бруй? Он ведь Тихонов!
— Тихонова — его нынешняя жена, — пояснила Елена. — Когда мы поженились, он взял фамилию Телига. Стесняется наследия предков, слишком рифмуется хорошо. Еще со школьной скамьи натерпелся. Да и ты сам, например, хотел бы носить фамилию Бруй?
— Ничего против этой фамилии не имею, как бы она там не рифмовалась.
— Как только мы развелись, Юлиан заявил, что никаких алиментов не будет. А если я подам на него в суд, он будет требовать экспертизы на установление отцовства. Еще он грозился ославить меня перед всеми нашими знакомыми, что дочку я нагуляла на стороне. Так что… Мы замяли этот вопрос. Но он все равно требовал от Яны, чтобы она называла его папой. Та слушалась до тринадцати лет. Потом перестала.
