Елизавета Михайличенко - Гармония по Дерибасову
Загадочная «этимология фамилий» польстила Осоавиахиму — его здесь приняли не только за обеспеченного, но и за образованного. Он медленно надел перстень и сделал облагороженной рукой самый широкий (на 10 руб. 00 коп.) жест в своей жизни.
— Ввиду временных материальных трудностей, — сообщил белобрысый с порога, — свой пай вношу плодотворной научной идеей. Санька, запиши! Короче, Арбатовы — это старинный московский род, основавший Арбат… Ну, я пошел.
— Правильно! — оживился Санька. — Запоминай!
— Нет уж! — потребовал Осоавиахим. — Ты уж мне пиши, чтоб все, как Мишке! А я после запомню.
— Ладно, — сказал Санька, ища бумагу, — в общем, когда Наполеон подходил к Москве, Арбатовы, движимые патриотическим чувством, все свое имущество свалили на арбу и поехали на юг. Но так как вы и тогда были патологически э… медлительны, то добирались до Назарьина почти сто лет. Пока арба не сломалась. Но это ты уже знаешь.
— А сейчас, сейчас куда они делись?! — потребовал Осоавиахим.
— Ну, понимаешь… Они ж, это… А! В общем, все назирхатские роды считали их людьми второго сорта. Они ведь несли тяжелое генетическое наследие индийской кастовости — жить не могли без неприкасаемых. И вот, чтобы достичь первого сорта по святости, Арбатовы решили совершить хадж, то есть поход к святым местам, в Назирхат. Вот так.
— А граница?! — прошептал пораженный Осоавиахим. — Там же заставы с собаками! Про Карацюпу слышал? Нет? Потому что еще молодой. А я помню. Мышь не прошмыгнет! Советские граждане могут спать спокойно.
Санька поскучнел:
— При чем тут мышь? Сам понимаешь, для духа границ нет… А потом, — воспрял Санька, — Арбатовы же у нас не дураки… Они взяли и оформили все по линии советско-индийской дружбы, как марш мира! И в данный момент их стройная колонна уже движется по обширным степям Казахстана!
…Заинтересовавшись Осоавиахимовой важностью, Дерибасов провел беглый таможенный досмотр и обнаружил бриллиантовый перстень!
— Та-ак, — сказал Мишель. — Откуда?!..
— Это я в метро нашел, — боясь посмотреть в Мишкины глаза, ответил дядя.
— Ладно, — сказал Дерибасов, сдерживая гнев. — Если нашел, пошли в стол находок. Отдашь — в газете про тебя напишут, прославишься.
— Не, — возмутился Осоавиахим. — Не пойду! Че я, дурак?
— Тогда я сообщу в милицию, — заорал Дерибасов, — что ты присвоил находку! А скорее всего просто украл! А тут тебе не Назарьино, тут тебе воровство даром не пройдет! За такую дорогую вещь — сразу к стенке! На Лубянку! На Таганку! На Ордынку!
Дерибасов уже не сомневался, что перстень украден не у кого-то, а именно у него. Тем или иным образом. И это уже во второй раз! Служить объектом систематического бизнеса тупоумного дядюшки было унизительно.
— Ты че, племяш! Я пошутил, это не дорогая вещь, — Осоавиахим готов был разреветься. — Это недорогая вещь! Оно же фальшивая подделка. Я ее в пивбаре за пятерку купил.
— Тогда вот тебе десятка, и поздравляю с удачным бизнесом!
Не прошло и получаса, как Осоавиахим раскололся. Дерибасов покрутил перстень на тонком пальчике и неожиданно вернул.
— Не знаешь, где и найдешь… — задумчиво протянул он и, побродив по комнате, сообщил Осоавиахиму, что берет его в долю.
Вечер отдыха у Дерибасова не состоялся. До глубокой ночи Осоавиахим чертил планы арбатовских хибар, а Дерибасов составлял прейскурант. Теперь дома продавались не только целиком, но и по комнатам, каждая из которых, впрочем, не сильно уступала в стоимости покупке сестры Лидии. Кроме того, были прокалькулированы сараи, а дворы разбиты на арендуемые под палатки участки.
Затем Дерибасов отобрал Санькину писанину, тщательно ее перечитал, крутя головой, потом отбросил и изумленно уставился на Осоавиахима.
— Чего? — испугался Осоавиахим.
— А ничего. Ставь будильник на пять утра, вот чего. Как метро откроется, сразу к Саньке.
— Вот еще! — возмутился Осоавиахим. — Я на такси поеду! А зачем?
— А затем, чтоб к завтраку тетради Осипа, все до единой, вот на этом столе. Хоть выпроси, хоть выкупи, хоть укради.
После завтрака Дерибасов сосредоточился на последних тетрадях Осипа Осинова. Тщеславному Мишелю польстило то глобальное значение, которым Осип наделял перипетии нелегкой дерибасовской судьбы.
Разгром шампиньонного подвала был для него закономерен, ибо объединение напитанных соками преисподней бездуховных грибов с пропитанной бездуховностью городской молодежью, дает критическую массу бездуховности, и взрыв неизбежен. Отсюда выводилось, что когда-нибудь, после дождичка, обилие грибов и горожан в Луковом лесу приведет к катаклизму.
Смерть Елисеича Осип считал самоубийственным следствием создания лилиесборочного комбайна — лягушачьей модели смерти со скальпелем вместо косы. Он умозаключал, что у Еремихи, охотящейся комбайном на лягушек, инфернальная интуиция, и выводил, что создателем смерть предназначалась совсем для иной цели, — не убивать, но собирать лилии.
Из дерибасовских колонн Осип Осинов умудрился вывести свою четвертую универсальную аксиому, или закон возрастания рабства:
«В древности были полурабы — колоны. Символическим отображением которых в нашем времени могут быть лишь колонны.
Две колонны равны одному рабу.
Следовательно, Мишка как бы привез одного раба. Располовинив колонны, он получил четыре полуколонны, или четыре рабские четвертинки.
Построение портика из полуколонн именно в наше время есть знак того, что все мы полуколонны, или четвертьрабы.
Умозаключаю: население с рабовладельческих времен возросло более чем в четыре раза.
Вывожу: рабства в мире становится все больше».
Из попадания же Дерибасова в тюрьму Осип Осинов не стал ничего умозаключать и выводить, так как событие это произошло вне Назарьина и не могло иметь глубокого символического значения. Однако, как аккуратный летописец, он привел родившуюся благодаря этому происшествию частушку. Сложил ее Павел Назаров:
«Обходи начальство сзади,Спереди кобылу.Ни за что тебя посадят,Скажут, так и было!»
А умозаключение Осипа на побег Дерибасова из психбольницы оказалось поистине пророческим:
«…бежал в женской одежде, словно Керенский.
Отсюда вывожу: его председательство в кооперативе „Деликатес“ — временное. Кооператив вскоре будет низложен».
Чтение произвело на Дерибасова тягостное впечатление. Он, конечно, замечал, что Осип — мужик со странностями. Но одно дело отсутствие чувства юмора и разные носки, а другое — смотреть на жизнь, давя на глаза!
И Дерибасов с обидой подумал, что полупсих Осип считается в Назарьине вполне своим. А его — нормального, здорового мужика заклеймили «выродком».
На следующий день Дерибасов произнес короткую, но прочувствованную пробную проповедь, щедро, как индийские кушанья — пряностями, сдобренную цитатами из «Уединенных наблюдений» и отпасовал буддо-христиан в коридор, к важному Осоавиахиму, вещавшему теперь с воздетым перстом и комфортабельным чувством обеспеченного тыла.
Глава 24
Когда цветет лотос
Определив сбою судьбу, Гиви сразу же отправился в Москву хлопотать об отставке, пенсии и прочем. Как только «Волга» завернула за угол, Дуня, поколебавшись взять вилы, скалку или ухват, не взяла ничего. Надев телогрейку, она пошла вышвыривать со своего двора Лидию Пахомову, восторженно переживавшую обострение истерии. Этот экстаз казался Евдокии особенно вызывающей наглостью.
Не стесняясь солдатиков, она облаяла сестру Лидию и, оскорбленная отсутствием реакции, уже двинулась было к замеченной в бадье с цементом лопате, но тут первая назарьинская буддо-христианка медленно повернула голову, уперлась взглядом в Дунин животик и глухо произнесла:
— Не нервничайте, сестра. Вам нельзя нервничать. А то получится кривой, хромой, неверный!
Уже не надеявшаяся получить ответную реплику, Евдокия подхватила:
— Это почему же мне нельзя нервничать в собственном дворе?! И кто это здесь косой, хромой?!
— Не нервничайте, говорю! — неожиданно заорала сестра Лидия. — Чхумлиан вам беременность ниспослал, а вы дьяволуете!
Солдатики похабно заржали. Дуня покраснела и перешла с визга на шипение:
— Чего, дура, брешешь?!
— Ничего, — прошипела в ответ сестра Лидия, — скоро, скоро прибудет в семье вашей. И дьявол нервами, как щупальцами, объемлет зародившийся во чреве плод. И может удушить его. Потому не нервничайте! Заморозьте спокойствием дьяволовы щупальца. И когда зацветет в Назирхате лотос, родите вы младенца, которому будут суждены великие деяния!
Человеку, только услышавшему, как счастье наконец застучало и в его дверь, трудно представить, что в доставленной корзинке чего-то не хватает. Тем более, что символ Дуниного счастья всегда был аист и отнюдь не с виноградной кистью в клюве. Поэтому Дуня пригнулась и спросила:
