Евгений Николаев - Дневник последнего любовника России. Путешествие из Конотопа в Петербург
«Неужели действительно меня для того и вызвали в Петербург, чтоб отправить в Европу в качестве открывашки для некой венценосной бутыли?! – подумал я. – Если это так, то за кого же меня принимают господа в штабе? Или же это предложение было направлено в штаб из двора? О, как низко я пал, Господи!»
– Ну, так явишься ко мне после бала? – княжна вдруг вцепилась в мой локоть. – Явишься? Иль я тебе хуже кузнечихи?!
Я щелкнул каблуками и сказал, что непременно буду.
* * *…Будучи подшофе, скакал за Каменным и на повороте улицы вылетел из седла. Пробив окошко в полуподвал, попал прямо в артель колягинских кружевниц, трудившихся там. Они меня перебинтовали, подлечили, и оказалось – уж такие хорошие девки эти кружевницы! Уж в такой я с ними загул пустился, что только держись!
Просто человек
В то утро я проснулся довольно рано от того, что услышал, как некто скрипит пером по бумаге. Движения пера были быстрыми, даже нервическими, я слышал, как с него то и дело слетали капли чернил и падали на бумагу.
«Кто бы это мог так писать?» – подумал я, приподнимая с подушки голову и оглядывая полутемную комнату. Никого. Однако же неизвестное мне перо продолжало упрямо скрипеть. Более того, прямо подле моей кровати послышались явственные женские вздохи и всхлипывания. Значит, этот некто писал и вздыхал прямо перед моим носом, но я по совершенно непонятной и неизвестной мне причине не мог этого наблюдать!
«Видно, я слишком уж переусердствовал с этими колягинскими кружевницами, и теперь нужно как следует отдохнуть и выспаться», – подумал я и поспешно накрыл голову подушкой.
Но тут все половицы в доме заскрипели. Я приоткрыл глаз и увидел подле кровати сразу с дюжину голых женских ног!
В ужасе я зажмурился, но, переборов минутное малодушие, снова приоткрыл глаз: да, действительно, в моей комнате стояло с дюжину голых женских ног! Иные из них были бледны, как скисшее молоко, иные розовы, словно клюквенный кисель, а четыре ноги неподвижно стояли носками вперед перед моей кроватью, подобно пушкам, приготовившимся к сражению. При этом на всех ногах блестела рыбья чешуя.
– Это снова вы, кружевницы? – полюбопытствовал я, не торопясь, впрочем, распахивать одеяло.
«Пляшущие у кровати гусара»
В ответ послышалось лишь тихое хихиканье. О, конечно, суровые колягинские кружевницы не стали бы так хихикать! Если бы это были они, то, без всякого сомнения, давно были бы уже в моей постели, без всяких церемоний вынуждая меня заняться прямым мужским делом. И ведь вынудили бы, бестии, вынудили бы, кол им в глотки!
Приободрившись, что это не кружевницы, я высунул голову из-под подушки и с облегчением увидел княжну Мохновецкую, ее подругу, известную всем мадам Кулебяку и нескольких их служанок. Все они имели довольно странный вид: совершенно обнаженные, но с плечами и грудями, густо усыпанными рыбьей чешуей и блестками. Волосы же на их головах были скручены жемчужными нитками и перевиты бумажными лилиями.
– Это я, Ундина, со своими подводными фрейлинами! – закатив глаза, объявила княжна Мохновецкая и торжественно поставила на мою постель ногу.
Я вздохнул: неделю назад я имел неосторожность – заставил княжну Мохновецкую и мадам Кулебяку изображать одалисок. При этом я выкрасил их служанок в черный цвет и назначил рабынями. Они должны были с помощью опахал остужать наши разгоряченные члены, а также по малейшему знаку привносить всякое разнообразие в наши утехи.
И вот теперь все они снова ко мне явились, чтобы заняться все тем же, но только на этот раз в виде ундин и рыбок.
Но что делать?! Хоть я совершенно обессилел от любовных баталий с колягинскими кружевницами, однако же не желал уронить себя в глазах княжны и ее подруги.
– Здравствуй, батюшка Нептун! – меж тем гнусавыми голосами запели девки княжны и пустились в пляс, громко застучав грубыми своими пятками по полу.
– Вставайте же, поручик! – княжна многозначительно поманила меня из постели пальчиком. – Вы мужчина с редкостным воображением и сумеете по достоинству оценить представление, которое мы приуготовили для вас. Думаю, вы и сами охотно примете в нем участие. Эй, девки!
Служанки княжны разом бухнулись на колени и локти и призывно завиляли задами. Мадам Кулебяка закурила трубку и уселась верхом на самую толстую.
Хоть и был я весьма изможден любовной баталией с колягинскими кружевницами, однако же при виде такого зрелища немедленно сбросил с себя одеяло и решительно вскочил с кровати.
У присутствовавших загорелись глаза, но вдруг все они разом вскрикнули (вскрикнула даже толстая служанка, стоявшая ко мне задом) и в ужасе закрыли глаза руками.
Что такое? Я невольно опустил глаза… у меня не было уда… Там, где он обычно располагался, было просто ровное место… Я замер от крайнего изумления, потом стал хлопать и судорожно ощупать всякую пядь между ног. Нет уда! Я яростно щипал себя за ягодицы, надеясь, что все это только жуткий сон, что вот сейчас я проснусь и увижу свой уд на месте. Но нет, это был не сон. Мой уд действительно исчез самым непостижимым образом. Неужто, пока я спал, мои враги незаметно отсекли его? Но нет: ни раны, ни даже маленькой царапинки не было на том ровном месте, где надлежало располагаться моему орудию.
Я схватил со стола зеркало, надеясь увидеть хотя бы там его отражение. Хотя бы только одно отражение!!! Это дало бы мне хоть какую-то надежду. Тщетно: и в зеркале уд не показался.
Княжна Мохновецкая, чтобы уж окончательно удостовериться, что глаза ее не обманывают, обыскала все места на мне, где мог, по ее разумению, находиться мой уд, и даже те места, куда он мог случайно завалиться.
Ничего не найдя, княжна презрительно фыркнула и, гордо подняв голову, будто я ее чем-то оскорбил, пошла прочь из комнаты.
За княжной, презрительно фыркая, поспешили остальные.
Я же, продолжая оставаться в совершенной растерянности, кликнул Тимофея – может быть, он сумеет растолковать невероятное происшествие.
Вошел Тимофей. Несмотря на утро, он уже был изрядно пьян.
– Тимофей! – воскликнул я дрогнувшим голосом. – Ты видишь?!
– Так точно, барин, отлично все вижу!
– Что же ты видишь, каналья?!
– Я все отлично вижу, барин! Все!
– А ну-ка посмотри внимательно сюда! – я указал себе между ног. – Со мною случилась какая-то невероятная странность! Просто совершенная нелепость! Куда-то подевался мой уд! Всегда был, а сегодня утром вдруг пропал! Ну, видишь?!
Тимофей, дабы не потерять равновесие, слегка согнул колени и вперил испытующий взор мне между ног. Потом неопределенно пожал плечами.
– Ну, видишь теперь?
– Вижу.
– Что, нет уда?! – спросил я с надеждой, что услышу в ответ «Есть, есть уд».
– Кажись, нету.
– Так нету? Или – только «кажись, нету»?
– Нету.
– Как же это, по-твоему, следует понимать?
Тимофей вновь пожал плечами и, зевнув, молвил:
– Уж как-нибудь выкрутишься, барин. Тебе не впервой.
– Да как же я выкручусь из такого положения, остолоп?!! – я схватил Тимофея за грудки.
– Ну, уж как-нибудь… – Тимофей отворачивал голову, чтобы не дышать на меня свежим перегаром.
Я сел и впал в совершенную хандру. Какой станет моя жизнь после утраты уда и что я вообще буду теперь делать? А как я без своего орудия в Испанию отправлюсь на помощь нашей союзнице? Но ведь должно же быть хоть какое-то внятное объяснение случившемуся?
Первое, что пришло мне на ум, – это колягинские кружевницы похитили мой орган. Нужно немедленно вызволять его! Я быстро оделся, схватил саблю и поспешил в логово артельщиц.
Там было пусто. Дворник мне пояснил, что всех кружевниц забрали в околоток за то, что они хмельной гурьбой затаскивали случайных прохожих в подвал и там творили с ними всяческие безобразия.
– Какие ж безобразия? – спросил я.
– Да уж знамо дело, какие, – усмехнулся в бороду дворник. – А то, барин, сами не знаете…
Я устремился к околотку.
– Здесь ли колягинские кружевницы? – спросил я солдата, охранявшего вход. – Мне нужно срочно с ними повидаться!
– Недозволительно, барин.
– Дам целковый!
– Недозволительно.
Как ни упрашивал я солдата, он не соглашался пустить меня к артельщицам. Когда же я объяснил, почему именно я хочу видеть арестованных девиц, и даже показал место, с коего был похищен мой орган, солдат поспешно перекрестился и вскинул на меня ружье.
Разговаривать далее было бесполезно, я поплелся назад.
На столе в своей комнате я нашел письмо следующего содержания:
«Милостивый государь! Покорно прошу сделать одолжение и уже не являться к нам более! Ваше появление в нашем доме будет рассматриваться впредь не иначе как оскорбление всему семейству и наглый вызов самоей нравственности.
Вы и сами должны понимать, что после появления в нашем доме в пятницу Вашего детородного органа и учинения им всевозможных гнусных безобразий в присутствии гостей Ваше личное появление у нас впредь уже невозможно.
