Пётр Бормор - Запасная книжка

— Все-все, я уже понял! — замахал руками Пророк. — Осознал, признаю свою ошибку. Действительно, Книга великолепная, бесподобная, просто-таки всем Книгам Книга. Ни добавить, ни убрать.

— Именно так, — согласно кивнул Шамбамбукли.

— Нет, действительно гениальное произведение. Такие выпуклые, запоминающиеся характеры, такие образные… эээ… образы! Полный восторг. Я преклоняюсь перед талантом автора.

— Ах, ну что ты… — засмущался Шамбамбукли.

— Я правда восхищен, — заверил Пророк и протянул демиургу только что отвергнутую тетрадку с рукописью. — Собственно, вот… как бы это выразить… осмелился немного… так сказать, под впечатлением…

— Это что такое? — подозрительно прищурился демиург.

— Фанфики, — с готовностью сообщил Пророк. — Творчество фанатов. По мотивам гениального произведения. Эээ… может, если уважаемому автору понравится, включим их в новое издание Книги? Подарочное, дополненное, а?

— Фанфики — это хорошо, — довольно улыбнулся Шамбамбукли. — Фанаты, говоришь, по мотивам? Молодцы, так держать. Это мы, конечно, в Книгу включим, почему бы и нет. С фанфиков и надо было начинать. А то выдумал какие-то апокрифы, срам один! Где и слово-то такое откопал?

— Я прожил долгую жизнь, — сказал человек демиургу. — И вот наконец умер и стою перед тобой, своим создателем. Теперь я могу высказать все наболевшее прямо тебе в лицо.

— Говори, — кивнул демиург.

— Твой мир жесток, — произнес человек. — Да, я знаю, нам, простым смертным, не понять твоих грандиозных замыслов, и в конце концов все, что ни творится — к лучшему, но это «лучшее» когда еще настанет, а плохо нам уже сейчас.

— Продолжай, — кивнул демиург.

— В общем, я не имею ничего против благих целей, — сказал человек, — но вот способы их достижения мне не нравятся. Очень жестоко, по-моему.

— Одну минутку, — перебил демиург, — ты можешь привести конкретные примеры жестокости?

— Конечно, могу! — воскликнул человек. — Вот, например, войны. Тысячи и десятки тысяч людей гибнут в бессмысленной бойне, лишь для того, чтобы одна страна стала чуть беднее, а другая — намного беднее. Я понимаю, твой замысел был вознести одну над другой, но…

— Давай не будем сейчас про мой замысел, — снова перебил демиург. — Продолжай с примерами.

— Ну, война — это главное, — сказал человек. — Но есть и иная несправедливость в мире. Их много. Ни в чем не повинных людей бросают в тюрьмы, на улицах что ни день — кого-то убили или обокрали, в трущобах дети пухнут с голоду, и их старшие сестры с тусклыми глазами продают себя за гроши, чтобы их прокормить. К власти пробиваются отпетые мерзавцы, преступники разъезжают в роскошных экипажах и швыряют миллионы на секундную прихоть, а достойные люди гниют заживо…

— Стоп! — Демиург резко поднял руку, обрывая этот монолог. — А скажи мне, пожалуйста, кто именно начинает войны, кто конкретно убивает, грабит и сажает в тюрьмы, кто совращает малолетних, бросает собственных детей, пропивает чужие деньги и творит прочие бесчинства? Кто?

— Люди, кто же еще, — потупившись, сказал человек.

— Хорошенькое дело! Значит, ты, человек, приходишь ко мне, творцу мира и жалуешься на то, что вы, люди, плохо себя ведете в моем мире? Где логика?

— Вразуми, — прошептал человек. — Накажи злодеев, пусть они раскаются. Наставь нас на путь истинный.

— Это я уже делал, — ответил демиург. — И за ручку вас вел, и путь указывал, и по шее бил, когда надо. И вы называли себя моей паствой. А паства, это знаешь что?

— Стадо баранов, — вздохнул человек.

— Именно. Потому что у вас, как у баранов, не было никакого выбора, только слушаться меня. Какой уж тут выбор, когда и так понятно, кто самый главный… А человек без свободы воли и не человек вовсе, а просто скот. Так поступить с вами снова — было бы слишком жестоко. Оно мне надо?

— Но мы же дети твои!

— Ваше детство давным-давно кончилось. Вы уже взрослые люди и должны сами отвечать за свое поведение.

— И тебе нас не жалко?

— Жалко, — признался демиург.

— Но ты не станешь вмешиваться?

— Не стану.

— Значит, ты жесток, — подытожил человек.

— У меня нет выбора, — развел руками демиург.

— Я тобой недоволен, — сказал демиург Шамбамбукли человеку. — Ты жадный.

— Ну здра-асьте, снова-здорово! — возмутился человек. — Опять какие-то придирки! Что теперь не так?

— Я велел делиться, — напомнил демиург. — По-братски. Чтобы никому обидно не было. А ты?

— А что я? — пожал плечами человек. — Мир так устроен, что в нем одному перепадает много, а другим до обидного мало. Это нормально, это в природе вещей. Если бы ты хотел, чтобы было иначе, то и устроил бы все по-другому, придумал бы какой-нибудь эффективный механизм перераспределения благ.

— Я его придумал, — кивнул демиург. — И даже реализовал. Совесть называется.

— Ну, это несерьезно, — отмахнулся человек.

Демиург Шамбамбукли присел на корточки и заглянул человеку в глаза.

— Ты же сам был когда-то бедным. Ты же уже прочувствовал на собственной шкуре, что такое голод, холод и безнадега. Неужели все забыл?

— Да помню я, — поморщился человек.

— И что ты мне тогда говорил? — продолжал допытываться демиург.

— Я говорил, — неохотно произнес человек, — что недостаток средств не дает мне в полной мере проявить свою щедрость и милосердие. Ты же велел возлюбить ближних, как самое себя. А не больше, чем себя! И если у меня есть всего одни драные штаны, я не могу отдать их ближнему — ведь тогда у него будут штаны, а у меня нет, и получится перебор. Если я отдам единственную гнилую лепешку — ближний наестся, а я останусь голодным, и опять получится, что его я возлюбил в ущерб себе, больше, чем себя, вопреки твоей заповеди. Несправедливо! А ты тогда обещал подумать и уладить этот вопрос…

— И уладил, — сурово отчеканил демиург. — Теперь у тебя новых штанов целый чемодан, полный буфет всякой снеди и миллион на банковском счету. Что тебе теперь мешает делиться с ближним?

— Так ведь ничего не изменилось! — воскликнул человек. — У меня есть всего один чемодан вещей, один буфет с едой, да и миллион мой, как та лепешка — тоже один-разъединственный! Как же я могу от своего единственного оторвать и чужим людям отдать?!

— Отговорки, отговорки, — скривился демиург.

— Ну а ты что думал? — хмыкнул человек. — Если я когда-то нашел законные основания не делиться ни с кем грязной тряпкой и сухой коркой — так неужели теперь не придумаю отмазку, чтобы оставить за собой целый миллион?

— Ты чего такой недовольный? — спросил демиург Мазукта демиурга Шамбамбукли. — Обидел кто?

— Да так, — дернул плечом Шамбамбукли, — есть тут один народ… кочевники.

— И что с ними не так?

Шамбамбукли вздохнул.

— Я им сделал доброе дело. Даже два добрых дела, если посчитать. Они брели по степи, и вдруг дождь, буря, град размером с кулак… Все перепугались, взмолились о помощи — ну я и помог, раскрыл над ними зонтик и держал, пока гроза не прошла. Идут они дальше, солнце печет, жарко, ни тени, ни облачка. Снова взмолились, я им снова помог. Раскрыл зонтик и дал им тень, пока солнце не село. Они добрались до своего стойбища и торжественно пообещали воздвигнуть мое изваяние и принести обильные жертвы зерном и медом.

— Ну и что тебя не устраивает? — спросил Мазукта.

— В день, назначенный для торжества, я пришел к ним в гости. Действительно, и изваяние воздвигли, и мед принесли… — Шамбамбукли вздохнул. — А меня с позором прогнали. Сказали, что я наглый самозванец. А все потому, что я совсем не похож на зонтик!

— Вызывали? — спросил Пророк, входя в шатер.

Демиург Шамбамбукли встретил его мрачным взглядом.

— Угу. Докладывай.

— Ну, пока все хорошо, — жизнерадостно отрапортовал Пророк. — Народ доволен. Овсянка небесная идет на ура. Чудеса и знамения собирают толпы зрителей, особенной популярностью пользуется это, которое с кроликом из шляпы. Скрижали расходятся большими тиражами, мы планируем второе переиздание, улучшенное и дополненное, с картинками. Кстати, ты пока не надумал писать продолжение? Нет? Ну ладно. Что еще… Строительство храма близится к завершению, подрядчики обещают лет через десять приступить к отделочным работам. От соседних народов респект и уважуха, с нами все хотят дружить, послов прислали, приглашают в свое сообщество. Твое имя у всех на устах…

— Ах да, — поморщился Шамбамбукли. — Об этом. Будешь переиздавать заповеди, добавь туда еще одну, я в прошлый раз забыл упомянуть. Скажи всем, пусть не упоминают мое имя всуе.

— А это еще почему? — удивился Пророк.