Анатолий Вилинович - Остап Бендер и Воронцовский дворец
— Да кот, я же вам говорю… У нас во дворце живет кот, не кот, а котище… И зовут его Трильбик. А воду он пьет только из водостока Трильби, граждане. Каждую ночь туда ходит, стервец. А тут, видать, забрался во дворец, а его и заперли. Он, значит, мявчит, просится…
— И всё же, старик, ты объясни, что за Трильбик? — пьяно спросил оставшийся из трех соседей по столу парень.
— Я же говорю, котища зовут Трильбик, а его заперли во дворце… он и мяукал, чтобы выйти и попить воды из водостока Трильби. Знаете там, у западного входа слева… Если вы там бывали?
Сосед Иваныча, изрядно пьяный, никак не мог вникнуть в суть рассказа дворцового сторожа.
Эти пьяные, несвязные объяснения Иваныча услышали сидящие за соседним столом Екатерина и Вадим Ксенофонтов. Если бывший поручик был без камуфляжа, то Екатерину, кто её знал, можно было только с трудом узнать в ней бывшую горничную графини. Волосы её были окрашены в черный цвет турецкой хной, а на носу сидели темные очки, которые никак не шли к ресторанной обстановке. А поверх платья на ней сидела легкая кожаная курточка. Слушая доносившийся к их слуху слова пьяного дворцового сторожа Иваныча, Екатерина спросила:
— Узнаешь его, Вадим?
— Еще бы. Ночной страж с ружьем, из которого, наверное, и стрелять уже не будет, — усмехнулся Ксеноронтов. — Любопытно, любопытен его рассказ, Катрин.
— А не находишь ли ты, дорогой, что в последнее наше посещение, мяуканье этого кота и мы слышали.
— Вот-вот, именно его мы и слышали, Катрин. Что же он поведает нам еще? Ну-ка, минуточку, — встал Вадим.
Ксенофонтов подошел к столу, за которым сидел уже в одиночестве дворцовый сторож, со словами:
— О, кого я вижу? Не иначе как из нашей службы, а? — деланно радостно говорил он.
Но для изрядно хмельного Иваныча вполне реально прозвучали эти слова и он протянул:
— А-а… — поведя пьяными глазами по лицу Вадима промолвил, — Да, никак из службы…
— Прошу за наш стол, товарищ, раз уж встретились, — и крепко взяв его под локоть, приподнял и подвел к столу, где сидела Екатерина. — Прошу, — наполнил рюмку Ксенофонтов. — Вы так интересно рассказывали. Известное дело, кот мяукал…
— Так я же им и говорил, а они не понимают… Кот, значит, Трильбик…
— Выпили, выпили, дорогой Иваныч… — поднял рюмку Вадим.
— Не много ли? — забеспокоилась Екатерина.
— А мы с товарищем крепкие, а? — заставил себя засмеяться Ксенофонтов, подкладывая закуску старику.
А Иваныч продолжал:
— А он просится, чтобы его выпустили. А как я могу, когда дворец закрыт, опломбирован. Ну, думаю, утром тебя и выпустят… Несу охрану, граждане, а как подойду к тому месту, а Трильбик мяукает, да так жалобно… А тут слышу, как будто кто-то в подвале стену разбивает. Прислушался я, действительно, как бы молотом стену разбивает. Думаю, мерещится. А как подойду к месту мяуканья Трильбика, вновь слышу стук… стену кто-то разбирает… Ну, думаю, дождусь утра и доложу директору. Утром и доложил, граждане…
Услышав это Екатерина и Вадим переглянулись взглядами им понятными.
— Ну-ну, Иваныч, интересно рассказываешь. Давай выпьем, — наполнил еще стопку дворцовому стражу Ксенофонтов. — И что дальше, что оказалось?
— А что дальше, премию выдали значит… Почему я и забрел в этот дорогой нэпманский ресторан, граждане.
— Премию? За что? За то, как кот мяукал? — засмеялась Екатерина.
— А нет, граждане, дальше рассказывать я и не имею права, — взял рюмку Иваныч.
— Как это не имеешь права, если тебе премию дали, как ты говоришь. Так гордиться этим ты должен, Иваныч, — подбодрил Вадим, когда старик выпил очередную стопку.
— Рассказывайте, рассказывайте, раз уже начали, Иваныч, — ласково попросила Екатерина.
— Да не имею я права рассказывать дальше. Увольте, я же обещал, — упрямился сторож.
— Ну, пообещал-то ты да, никто и не узнает, что ты поделился со своими, — осторожно настаивал Вадим.
— Да оно так, но знаете ли… — уже совсем заплетающимся языком протянул Иваныч.
Долго пришлось уговаривать старого с двух сторон: и Екатерина и Вадим. Напоили его до бесчувствия. В конце-концов несвязно еще поведал, что дальше было. Оставив совершенно пьяного старика за столом, расплатившись с официантом, Ксенофонтовы заспешили удалиться, и когда вышли Вадим сказал:
— Там засада, как я понимаю, Катрин.
— Да, дорогой, нам туда больше нельзя, — согласилась Екатерина. — Из его рассказа я поняла, что теперь там ночью будет дежурить не он, а милиция. Нет, нет, нам теперь туда ни в коем случае нельзя. Благодарение Богу, что так обошлось…
Ксенофонтовы, с опаской поглядывая по сторонам, не стали ожидать рейсового автобуса, а наняли частника и поспешили уехать из Алупки.
А Иваныч, просидев еще какое-то время за столом, собирая силы, чтобы добраться домой, наконец встал и, шатаясь, побрел из ресторана, бурча себе под нос что-то нечленораздельное.
Хватаясь руками за все попутные опоры и надолго останавливаясь, Иваныч добирался к своему жилью, когда его и встретили компаньоны.
— А! Хозяин ночного дворца! Стрелок из берданки! — воскликнул Остап, завидя раскачивающегося, как мачта баркаса на крутой волне, Иваныча.
Сторож замычал коровьим голосом, когда животное опаздывают подоить, и плюхнулся на скамью.
— Можно подумать, что он знает язык племени мумбу-юмбу, — отметил Остап.
— А он оказывается не может пить, — засмеялся Балаганов.
— Могу-у, — произнес довольно четко Иваныч.
— По какому это случаю, стрелок, праздник революции еще не наступил? — находясь в хорошем настроении, спросил Бендер. — А?
— По случаю санитарного карантина во дворце?
Но изо рта, сквозь редкие пеньки зубов, лежащего сторожа вдруг вырвались слова:
— Трильбик… стервец… А-а!..
И улица наполнилась его словами, перевести которые на общепринятый язык было невозможно.
Компаньоны уловили еще пару понятных слов: «директор», «премия» и Остап сказал:
— Отложим беседу с вечным стражем дворца на другой раз. А сейчас спать, камрады. Завтра нас ждут ответственные дела.
Но утром компаньоны узнали, что и в этот день дворец не будет открыт. Если верить объявлению, в связи с санитарным карантином.
— Так, возвращаемся в Ялту и терпеливо ждем следующего дня, — сказал Остап.
— Следующий день тоже не для нас, Остап Ибрагимович, — указал на табличку часов и дней работы дворца.
— Завтра дворец выходной.
— Идиотский карантин, — сердито произнес Остап.
— Выходных этих понаделали, вместо того, чтобы людей просвещать денно и нощно, — уже злился великий искатель, глядя на прогуливающегося вдоль фасада милиционера.
Глава 25. В знакомом театре
Вернулись в Ялту. Побывали в ресторане, гуляли по Набережной и вечером пошли в так хорошо знакомый Бендеру Ялтинскиий театр. Но знакомый великому комбинатору-предпринимателю не историей, что вначале этот театр представлял собой одноэтажное здание, построенное по проекту архитектора Н. Г. Тарасова. Что в день открытия театра 28 июля 1896 года в спектакле «Без вины виноватые» А. Н. Островского роль Незнамова исполнял крупнейший русский трагик артист Александрийского театра Мамонт Викторович Дальский. Что в театре затем выступали многие знаменитости театров Киева, Москвы, Ленинграда и других городов. Что в 1900 году здание театра сгорело. И что только в 1908 году по проекту архитектора Л. Н. Шаповалова было построено новое двухэтажное здание на 700 мест.
Нет, с этим всем театр Бендеру был не знаком. А познакомился он с театром вынужденно, когда после недельной беспробудной пьянки в Тифлисе он и его компаньон предводитель дворянства Ипполит Матвеевич проникли в театр за заветным одиннадцатым гамбсовским стулом.
И вот сейчас, сидя со своими компаньонами в театре и глядя на сцену, где гастрольная группа из Киева показывали спектакль «Проверяй деньги — не отходя от кассы», Остап и вспомнил все это.
На сцене в первом акте спектакля речь шла об анекдотичном случае в банке.
За окошком с надписью «Касса», сотрудница банка кричала возмущенно:
— И он остался у неё… Не на одну ночь, вы только подумаете, а на всё время!
Кассирша щелкнула сердито костяшками счет и загремела:
— Увести чужого мужа! Это по-советски, я вас спрашиваю? Этично?
Ей завторил дружный ответ её коллег: «Не по-советски! Не этично!»
У окошка появился клиент в очках. Подал кассирше чек. Та бегло проверила его и выдала получателю десять пачек денег. Тот сгреб их в портфель и отошел от окошка. Под продолжающие громовые слова кассирши:
— Общественность осуждает счетовода Кошкину, молодую и красивую, обездолившую товарища по работе не молодую и не красивую…
